Совсем страшное продолжение... (1/1)

Итак, наша троица суровых брутальных немцев (да-да, и Мэнсон в том числе. Вы что, не знали, что он немец? Да вы просто плохо читали его автобиографию!) начала охоту за мальчиком-зайчиком Андреем Пежичем. Он был известен вытравленной белобрысой шевелюрой, родинкой над верхней губой и тем, что занял девяносто восьмое место среди ста самых красивых женщин по мнению читателей одного авторитетного британского журнала. Позже на ошибку было указано, но слава уже настигла Андрея с полной силой, не лучшим образом повлияв на его нервы. Он участвовал как в женских, так и в мужских показах, с равным талантом представляясь зрителям то обворожительной юной прелестницей, то нежным юношей. Пришедший в модельный бизнес слишком рано рискует навсегда поехать кукушкой, что произошло и с ним. Бывает это с неокрепшими умами, эхе-хе, ещё как бывает. Светлым лос-анжделесским утром Андрей нежился в постельке отеля. Солнце давно поднялось над голливудскими холмами, освещая сильными яркими лучами долину грёз, золотистыми нитями пронизывая ветви деревьев и ткань штор в гостиничной комнате. Но Андрей спал, отвернувшись и зарывшись в белоснежное одеяло. Накануне он слегка сорвался с диеты — и надо же, как неудачно, прямо накануне нового показа! Впрочем, он надеялся, что точеную фигуру одним вечером возлияний не испортишь. Тем не менее, сегодня чувство невыполненного долга и стыд перед собой мешали ему подняться и взглянуть на себя в зеркало. Что бы увидел он там? Ну, не стесняйся, Эндрю, подними голову. В щелку между пуховой подушкой и белоснежным одеялом ты бы увидел в зеркальной дверце шкафа, что стоит рядом с кроватью, свою смазливую испуганную мордашку. А за ней, мельком отразившись смазанной тенью, стоящего там наготове Тилля с усыпляющим раствором в шприце. За ним верным псом держится Кристоф, держа в руках огромный черный пакет и брезентовую сумку, чтобы погрузить туда свежеподстреленную снотворным тушку и вынести её из отеля под видом мусора или баула со шмотками. На стреме отвлекает всех размазанной по роже помадой Мэрилин — все равно, пока наш Антихрист-Суперзвезда попивает в холле отела "Будвайзер", эпатируя публику новым корсетом пятидесятого размера и меховым боа из шкур бешеных хорьков, никто не заинтересуется тоненьким вскриком, донесшимся из спальни фотомодели. Итак, Тилль в униформе мусорщика с эмблемой этого отеля прицелился...

Андрей, откинув со лба прядь вытравленных белой краской волос, ощутил вдруг острую боль в районе плеча — точно укусила оса или пронзила кожу тонкая игла. Неприятно, конечно: он попытался откинуть одеяло, разглядеть, что там, но его вдруг начало мутить, перед глазами все потемнело и слилось в единый темный водоворот, увлекающий его за собой. Тогда он прикрыл глаза, чтобы отвлечься от этого мелькания, и провалился в тяжелый темный сон. Вслед за этим в комнату тяжелым шагом протопал Тилль. За ним последовал Кристоф.— Прекрасное утро, прекрасная свежая красавица, — тихо сказал он, оглядываясь по сторонам и любуясь пухлыми губами и нежным профилем в обмороке лежащей на кровати фотомодели.— Это парень, — возразил его спутник.— Это девушка, говорю же тебе, — прошептал он, наклонившись к Тиллю и недоверчиво улыбнувшись. Тот усмехнулся и приглашающим жестом указал другу на лежащую без сознания на кровати тонкую фигуру фотомодели:— Предлагаю убедиться самостоятельно, геноссе. Шнайдер засунул руку под одеяло — он был слишком стеснителен, чтобы стягивать с него одеяло и трусы при всех, даже если этими "всеми" был его друг и соратник Тилль. Проталкивая руку среди множества складок ткани он добрался до теплого тела, скользнул рукой по бедру и дотянулся до промежности андрогина, ощутив сквозь тонкую ткань трусов вполне определенное, хотя и не слишком большое достоинство. Должно быть, удивление вперемешку с испугом хорошо были видны на его лице, поскольку Тилль снова усмехнулся. ободряюще похлопав Кристофа по плечу.— Что я тебе говорил? Ну и кто он после этого? Тот поднялся в совершеннейшем шоке. Вскоре тушка Андрея Пежича была упакована в сумку, какие таскают на рынок торгующие там челноки, и доставлена в особняк Великого и Ужасного. Впрочем, он ещё не отошел от действия снотворного и был великодушно оставлен досыпать в камере. Сладкие сны ждали нашего красивого мальчика в эти оставшиеся несколько часов до наступления кошмара. Он видел себя в них принцессой, а затем гордой и неприступной королевой, нет, королевой и королем одновременно. Поскольку он считал, что андрогины — третий и самый идеальный пол, совмещавший в себе достоинства обоих других. Временами он помнил, конечно, что был рожден мальчиком вспоминал не самое богатое и счастливое детство... А временами ему казалось, что он и есть девушка — очаровательная, прекрасная, лучшая из лучших. И он не мыслил себя иначе, кроме как с мужчиной.

Чуете, к чему все идет? Оба наших зайки, Джеффри и Эндрю мечтали быть оприходованными с применением грубой силы, но место рядом с Тиллем мог занять только один. И его этот суровый германский медведь пообещал отдать в качестве приза тому, кто лучше всего справится с обязанностями горничной. Поэтому наши зайки уже в шесть утра с первыми петухами (как двусмысленно, ха-ха) были на ногах и драили унитазы и ванные зубными щетками. "Это буду я! — думал Андрей. — На моей стороне молодость, известность, очарование, имя в модельном бизнесе. Ну и потом, это так волнующе — оказаться в руках грубой силы..."

"Нет, я! — размышляла в пику ему блондинка, крашеная в флюоресцентный розовый цвет, трудящаяся на ниве отмывания унитазов бок о бок с Андреем. Она же певец-трансвестит Джеффри Стар, если кто успел забыть. — Он не сможет устоять! да и потом, я знаменитость, меня все хотят!"Словом, как вы видите, они не очень-то тяготились положением рабов и даже находили в нем плюсы. Ну а что? В России они сидели бы за пропаганду гомосексуализма в гораздо более худших условиях. Незаметно за работой время подошло к вечеру. Тилль был уже наготове. Надев белые перчатки и костюм дрессировщика тигров, он отправился проверять качество выполненных работ. За ним в качестве комиссии таскались Кристоф и Мэрилин, неизменно держащий в руках стакан розового абсента.— Так-так-так... — снова угрожающе протянул он, обводя глазами выдраенную кухню и сверкающую белизной ванную. — Что я тут вижу? Две горничных выстроились перед ним в шеренгу, смотря на него проникновенными глазами преданных болонок. Андрей не был так старателен, даже когда раньше его продюсер выбирал, с кем же из мальчиков-девочек пойдет сегодня ночевать и кому достанется гонорар за съемку.— Я вижу двух ленивцев, один из которых забыл протереть плинтуса на кухне, в второй — почистить решетку вентканала в санузле. Да после вас стало ещё грязнее, чем было! — строго сказал Тилль, глядя на них печальным взглядом.— Ай-яй-яй, девочки! — погрозил им пальцем Кристоф. — То есть, я хотел сказать, мальчики!— Ужасно! Как жить в таком свинарнике? — страдальчески прижимая руки к печени сердцу, воскликнул Мэня. Это было, конечно, несколько лицемерно с его стороны, ибо годы и десятки лет, проведенных в худшего вида хлеву, сделали его устойчивым к любого вида грязи.

— И что же теперь будет? — упавшим голосом спросил Джеффри.— Ничего, — беззаботно улыбаясь, проронил Андрей.— Вот именно — ничего! Никакого просвета я не вижу, Андрей, в твоей голове, и ничего хорошего в твоем воспитании. Отшлепать бы тебя ремнем хорошенько... А впрочем, пошли ко мне. Взяв дошутившегося андрогина за руку, он повел его в свою спальню. Оставшиеся проводили их взглядами. Мэнсон ушел названивать своему домашнему бревну в постели и по совместительству тоже фотомодели Линдси Юсич. И только Кристоф с Джеффри стояли, печально переглядываясь. Как вы поняли, Тилль с Андреем проследовали в спальню. Там стокилограммовая туша первого тяжко плюхнулась на постель.

— Кайся, мальчик мой, в грехах своих, — с проникновенностью истинного монаха сообщил ему герр Раммштайн, доставая резинку из своих трусов ремень из своих штанов. Затем он жестом указал Андрею на ковер перед собой, видимо, приглашая того встать перед собой на колени. Тот не сопротивлялся.— Простите меня, господин, я был очень, очень плохим мальчиком, — еле слышно отозвался Андрей, встав перед ним на колени, словно перед святым отцом в кирхе. — А сегодня я буду с вами ещё и плохой девочкой. — И он пододвинулся к нему поближе, готовясь положить руки Тиллю на колени и готовясь поцеловать его. Но тот вовремя разгадал его коварные замыслы и, перехватив мальчика-зайчика за тонкую талию, поднял и уложил к себе на колени. Приподняв черную юбку горничной, он взял поудобнее ремень и замахнулся, готовясь отвесить первый удар в воспитательных целях. Андрей зажмурился в притворном ужасе. Он никак не ожидал, что удар будет настоящим. И впрямь, через секунду не слишком сильный, но вполне ощутимый удар пришелся по его заднице, отдаваясь обжигающей болью.— Ай! Герр Раммштайн! Что же вы делаете!— Воспитываю тебя, дитя моё. Ты обещаешь больше не носить женскую одежду? — вопросил Тилль голосом исповедника-иезуита. Но тот упорствовал в своём грехе.— Перестаньте! Больно ведь!— Не перестану, пока не пообещаешь... Но мальчик соблазнительно ерзал по его промежности, невзначай задевая член, и заставлял его раздражаться ещё сильнее. Не в силах больше терпеть, Тилль издал сдавленное : "Гррр!" — и набросился на него, откинув прочь импровизированную плётку. Набросился, конечно, не с целью покусать, как оборотень, тут вам не "Ду рихьт со гут". Он нетерпеливо задрал юбочку горничной ещё выше. Юный андрогин попытался вырваться, но разве можно выскользнуть из лап медведя? Он ойкнул и попытался сжаться, но Тилль был непреклонен.— Ну, тише, тише. Ты же наверняка давно не девственник в этих делах, верно? Он осторожно дотронулся до его ануса, пытаясь нащупать пальцами его отверстие, другой рукой прижимая его к постели и не давая сильно трепыхаться — точно придавливал ко льду большую выловленную рыбу. Для фотомодели это и впрямь был далеко не первый случай. Он сжимался, желая вырваться из сильных рук и не дав возможности проникнуть в себя, но Тилль, зарычав, притянул его к себе, заставив встать на четвереньки и раздвинуть ноги шире. Сразу два его толстых пальца вошли внутрь почти без сопротивления, с минимальной смазкой в виде слюны. И он, не в силах сопротивляться больше, затих и попытался расслабиться. Он ощущал движения его пальцев внутри себя, ощущал, как предательски набухает член, и уже готов был взвизгивать от удовольствия, когда тот проезжал грубыми движениями по чувствительной точке внизу живота.— Что я говорил, прелесть моя? Ты же сосуд греха, — зашептал он ему на ухо Тилль, ощупав его мошонку и член. — Ты хочешь этого, хочешь, признайся. Он навалился на него сильнее, готовя его отверстие к вторжению своего члена и пытаясь растянуть его пальцами ещё шире. "Его член, — с ужасом думал Андрей. — Он должен быть огромен."

Он выгнулся ему навстречу. Тилль рукой помогал себе приставить член к его входу, затем с силой сжал талию андрогина. Член входил в него толчками, постепенно, и это было невыносимо больно, так что вновь хотелось выть и вырываться. Но движения становились медленнее, сильнее, пока наконец не достигли пика, и Тилль вновь не задел его простату, заставив ощутить то же болезненное удовольствие и взвизгнуть от этого резкого, пронзающего всё тело ощущения. Теперь он был готов двигаться с ним в такт, подаваясь назад при каждом его движении вперед, чтобы только оно повторялось и повторялось вновь. Тилль обзывал его своей сучкой, шлёпая по ягодицам и больно тиская его, но это было уже неважно. Наконец он кончил, излившись в него, и тот чувствовал, как внутри разливается чужая сперма. Через минуту они уже отдыхали, лежа бок о бок на широкой кровати.— О боже. Я ни с кем не ощущал такого. Ты невероятен! — устало выдохнув, обратился Андрей к своему недавнему мучителю. — И я хочу повторять это снова и снова. Он улыбнулся ему соблазнительно-невинной улыбкой, словно принадлежащей падшему ангелу.— Тогда я отрежу тебе эту штуку. Она явно лишняя. — И Тилль, нащупав внизу под впалым животом его небольшой член, сжал его у основания.— Нет... Не надо! — слабо пискнул Андрей, вырываясь.— Надо, — и тот, кивнув, стиснул его покрепче.*** Тем временем в столовой, напоминаю, ждут нас оставленные наедине Джеффри и Кристоф.— Драть тебя надо, Джеффри, да некому, — грустно сказал Кристоф, глядя на раскрашенного, точно филиппинский попугайчик, трансвестита.— Это почему же? А как же ты, дорогой? Ты разве не в счет?

И он приблизился к смутившемуся и отводящему глаза от развратного трансвестита Кристофу. Тот откровенно не хотел ничего делать, но Джеффри сам вешался на него, невзначай прижимаясь ближе к стеснительному барабанщику.