Часть 2. Зима летом (1/1)

?Уважаемая Екатерина Валерьевна,от лица акционеров нашей компании прошу вас дать ответ о возможности посетить Москву в любое удобное для Вас время с целью завершения процесса компании Никамода против Зималетто и подписания документов о ликвидации Никамоды, если Вы согласны с нами в данном вопросе?, — гласила официальная часть письма Павла Олеговича, написанная по старинке от руки.Я на секунду засмотрелась на его почерк, в котором стали узнаваться знакомые резкие движения ручкой, прочитанные мной когда-то много лет назад в открытках Жданова-младшего.Чуть ниже была приписка, похожая на личное послание. Там были слова признательности за тот момент, когда я, благодаря Юлиане, не стала окончательно порывать с Зималетто, оставив им возможность самостоятельно выйти из незавидного положения, закрепив право заниматься бухгалтерией Никамоды за своим отцом.Сама же я никогда не пыталась узнать, как обстоят дела в Зималетто. Меня больше не касались дела этой компании. И лишь изредка, наведываясь к отцу, и, замечая фирменные бланки, аккуратно разложенные у него на рабочих полках, я понимала, что все идет своим чередом. Несколько месяцев назад папа проговорился, что последние займы были погашены, и бухгалтерия Никамоды без финансового мастерства Зорькина больше не нуждается в подсчетах.В глубине души однажды я ожидала увидеть в своем почтовом ящике нечто подобное. Рано или поздно этот процесс нужно было остановить и окончательно разорвать все нити, связывающие нас с прошлым. Только в этой самой глубине, в темных и скрытых от посторонних глаз уголках, я надеялась, что этот процесс можно будет совершить, не прибегая к личной встрече. Кажется, документы можно подписывать, когда участники не находятся в одном помещении — дистанционно. Может ли это распространяться на подписание документов удаленно из разных стран?— Ну что ж, мы с тобой оба знали, что однажды это придется сделать, — сказал Зорькин тем же вечером, держа в руках это злополучное письмо, когда мы собрались на общей кухне. — Но я тебя не понимаю, прошло столько лет, а ты также боишься встречи с ними.— Ты прекрасно знаешь, чего именно я боюсь, и это совсем не личная встреча с остальными акционерами.— Тебя волнует один конкретный акционер.— Волнует.Меня все еще волнует встреча с Андреем, и не потому, что я упаду в обморок, как только увижу его. Наоборот, каждый день, наблюдая за тем, как растет мой сын, я по каждому движению замечаю в нем все больше и больше Андрея. Каким-то чудом пока Миша не нуждается в очках, но это все-таки его глаза. Глаза из темного шоколада, в которых я вижу искреннюю неподдельную любовь, какая никогда не могла быть в глазах прежнего владельца. Я настолько привыкла к тому, что меня любят, что не хочу хотя бы раз посмотреть в глаза-двойники своего сына, которые будут источать безразличие или вину, сожаление или отвращение, что угодно, только не любовь.К тому же, как бы я не отодвигала от себя очевидную правду, мне придется самой соврать Андрею. После того, как я узнала, что беременна, я лишила нас шанса на личную встречу, и потому мне не приходилось лгать ему. Я лишь не нашла в себе сил, чтобы рассказать ему правду. А это не одно и тоже. И эта мысль грела меня.— Послушай, с чего мы вообще решили, что Жданов-младший будет там? Для дела ведь не требуется его подпись, — резонно подумал Коля. — Тебе написал старший Жданов, он же там самый главный, так? Я веду к тому, что, может, соберутся только желающие? На его месте я бы не стал напоминать тебе своим присутствием о том времени.— На его месте ты бы не стал следовать глупой инструкции, — в отместку сказала я.— Что ж, этого мы не знаем, не суди человека за то, что он не совершал, — тут же нашелся Зорькин. — И я тут подумал, что вряд ли Жданов все еще работает в Зималетто, ведь возможно, он разочаровался в своих управленческих качествах, а на меньшее не позарился, и спокойно укатил куда-нибудь на острова — получать проценты, как делала Воропаева… Кира?— Кристина, — поправила я, вспомнив всех троих Воропаевых разом.Мы замолчали. Из крана ка кухне мерно капала вода.— Неужели нам правда придется поехать? — уже позже сокрушенно задала я вопрос. Ничто не могло уберечь нас от столкновения с прошлой жизнью. После нескольких моих попыток найти в письме лазейку я сдалась. Мы уже мчались на айсберг. А лед был под нами.— Только можно я скажу Мишке, что он первый раз увидит Москву не в снегу? — озорно спросил Зорькин, подняв вверх руку, как школьник на уроке.Не приходилось сомневаться в том, что увидеть место, в котором он так любил бывать, в любое другое время года, только не зимой, Миша согласится без промедления.— Что я говорил? Наш человек, — довольно сказал мне его дядюшка, когда Миша убежал собирать все свои многочисленные карандаши, мелки, рисунки и портреты, что он успел нарисовать после последней встречи с бабушкой и дедушкой. Коля попросил его оставить место в чемодане для пары-тройки книг.— Наш, только наш, — зачем-то добавила я.— Решила, что сказать на работе? — жуя листья салата, выдернул меня из мыслей Зорькин.Досада вырвалась из меня протяжным вздохом.— Доминик вообще-то пришла в восторг от этой новости, она планировала открыть первый филиал ее ювелирного дома в Москве в следующем году, но раз я все равно буду там и не в праздники, могла бы заняться поиском места.— Смотри-ка, первый раз в жизни все звезды сходятся, — с набитым полезной едой ртом решил он.— А может, наоборот? Может, нам не стоит ехать сейчас, когда они этого ждут? Поедем зимой, как делали это обычно. И без предупреждения. Уже там позвоним Жданову и назначим встречу, у них не будет времени спланировать это массированное торжество с перерезанием ленточек.— Ленточки, к твоему сведению, разрезают на открытии, чтобы ознаменовать это радостное событие и оставить кусок ткани себе на память. У вас дела обстоят наоборот. К тому же, Пушкарева, не путай мне планы, я не просто так жую этот салат, — отмахиваясь от дальнейших пререканий, он ткнул в мою сторону вилкой. — Эта жертва была принята мною сознательно только после известия, что я восстановлю все свои калории выпечкой тети Лены.— Восстановишь, не волнуйся, — окончательно сдалась я. — Сам-то решил свои вопросы с работой?— Я, да будет тебе известно, экономист, а не управленец, — ехидно он снова указал в мою сторону той же вилкой, намекая на мое повышение, произошедшее пару лет назад. — Моя работа откуда угодно может приносить пользу.— Тогда не растеряй оставшиеся калории на свои колкости, — уже своей вилкой пригрозила ему я.Когда пришло время покидать наше уютное гнездышко, я жалела об этом всем своим сердцем. Все происходило не как обычно. Я не летела окрыленная в аэропорт, ускоряя мгновение, когда увижу родных. Теперь же я оттягивала этот момент, жалея, что не могу сослаться на занятость Миши в школе. Лето уже наступило, в этом году он завершил свой второй курс, чем окончательно выбил меня из колеи.Мне пришлось признать, что он стал взрослым. Если вы понимаете, о чем я. Настолько взрослым, насколько мама не хочет это признавать. Теперь все было не так, как раньше: я была не мамой мальчика, за которого можно было решать, чем ему угоститься сегодня, что ему надеть, какую игрушку купить. Постепенно в нем зрело зерно личности, которое я всеми силами ограждала, воспитывая в нем благородное семечко. Которое затем должно прорасти в достойного мужчину. В этом вопросе мне ежедневно помогает та самая причина, что убедила Колю однажды примкнуть к нашим нестройным рядам и остаться в них надолго. Зорькин, лишенный примера собственного отца, часто пользовался приемчиками моего папы. Иногда это выходило комично, но позже Коля извлекал из своих ошибок ценный опыт и уже более уверенно влиял на моего сына.Конечно, я не могла не замечать внешнего сходства Миши с его отцом. Но это сходство не заметил бы человек, лично не знавший Андрея также близко, как я. Единственное, что первым бросается в глаза – копна черных волос, непослушных и густых, точно таких же, как у Андрея. Но я душила в себе порыв спрятать эти волосы за короткой стрижкой, лишь бы отодвинуть подальше ненужные воспоминания, и оставила выбор за Мишей. Пока же только приходилось просить его не забывать пользоваться расческой.Моя Москва была снежной, вечерней, в которую я любила возвращаться с легким чувством предстоящего волшебства, как в детстве. Конечно, никакой магии не происходило, и каждый год это чувство исчезало с той же непонятной внезапностью, как и появлялось. Но я любила это чувство, хоть и не ждала чего-то конкретного. Сейчас же это была не моя Москва. Она напоминала мне время, когда я первый раз ступила на порог Зималетто, запустив череду событий. Это было таким же жарким летом.Больше, чем Миша, нашему приезду обрадовались только наши с Колей родители. Когда еще у папы будет возможность научить гонять внука на велосипеде? Мы тактично умолчали, что у Миши уже есть велосипед, и он с ним неплохо управляется. Мой проницательный сын не выдал нас с Зорькиным с потрохами. Приехав в столь необычное для себя время, я по-новому взглянула на родителей. Они у меня боевые, но даже в них не ощущалось той искринки, что всегда жила в душе каждого из них. Может, они настолько привыкли с нами прощаться и уже не могут всецело отдаваться радости встречи. Я вдруг осознала, что вскоре придется задуматься о возвращении обратно, чтобы им не пришлось просить меня об этом. Может, и неплохо, что Доминик решила открыть филиал здесь, в Москве? Эти мысли разрывали меня на части.— И правильно, Катерина, так и нужно сделать, как попросил Павел Олегович. Необходимости в Никамоде больше нет, Колька, вон, давно отошел от дел, — говорил папа, обращая внимание на Зорькина, прильнувшего к его любимым эклерам. — Тщательнее жуй, Николай. А мне больше несподручно, да и куда мне с молодыми тягаться, теперь я весь год придумываю интересные дела, чтобы потом с Мишкой было, чем заняться на праздниках. Мишаня, — подмигнул папа Мише, предлагая новую порцию сладкого.— Пожалей ребенка, он уже третий доел, — покачала головой мама, не в силах оторвать взгляд от обожаемого внука. — Когда тебе идти в Зималетто? — тут же посерьезнела она, обращаясь ко мне.Мама прекрасно знала мое нежелание показываться в компании. Если бы только была возможность перемотать волшебной кнопкой то мгновение, когда мне придется там оказаться, я сделала бы это не задумываясь. Только бы одним глазком увидеть, как живет теперь Андрей.Но нет, пульта перемотки не существует, и в таком случае мне пришлось бы тоже показаться ему на глаза, а это того не стоило.Вечером в моей старой комнате, которая давно превратилась в нашу с Мишей гостевую спальню с его многочисленными игрушками и фотографиями, я вдоволь наговорилась с мамой, выслушав советы и ответив на ее вопросы, которые она предпочитала не задавать мне все это время.— Что ты решила, скажешь ему про Мишу?Миша в это время учил дедушку играть в видеоигры на кухне. Коля отправился ночевать к себе домой вместе со своей мамой, которая всегда проводила день нашего приезда за общим столом в квартире родителей.— Не знаю, мама, я пока ничего не решила, — честно призналась я, озвучивая свою тревогу. — Когда я уходила оттуда, он был виноват передо мной, но что теперь стоят те обиды в сравнении с тем, что сделала я? — Не будь тех обид, ты бы не поступила так. Значит они были не такими уж пустыми. Ты сама говорила, что твой Жданов знал о твоем прошлом — знал, что с тобой так уже поступали. И это делает его поступок еще более гадким в моих глазах.— Да, тут не о чем спорить, он бы на стенку полез, когда узнал о беременности, — отмела дурные мысли я. — Он с трудом перебарывал себя, чтобы разыграть весь этот спектакль передо мной. Миша стал бы довеском к и так опостылевшей игре. Я сделала все правильно.— Катя-Катя, — тяжело вздохнула мама. — Не переживай за меня, ладно? Я уже взрослая девочка. Надеюсь, что за это время повзрослела не только я.— Я знаю, что ты у меня взрослая. Поступай так, как будет лучше для вас с Мишей. Мы с отцом поддержим любое твое решение, — сказала она и поцеловала, как обычно любила это делать перед сном, в плечо.Мне снилась моя зимняя Москва. Тихая, домашняя, безопасная. Без Андрея Жданова.