1 часть (1/1)

?Возьми ж на радость дикий мой подарок,Невзрачное сухое ожерельеИз мертвых пчел, мед превративших в солнце.?О. Э. Мандельштаммаленькие цветные пятна калейдоскопом плясали в глазах парня, что лежал на белесых ступенях сцены. к оглушающей музыке примешались разношёрстные возгласы, создав вместе непокоряемую крепость. не выйти?— не войти. рядом с ним такие же увязнувшие, томящиеся в стигийском*. он, наверное, почти не дышит, чтобы вязкая, горячая болотная жижа не затопила внутренности целиком. неведомо откуда взявшийся ветерок заботливо убаюкивает в морозной колыбели. пальцы бегают по крепким плечам и рукам бобби, будто играют пассажи на рояле. нажимают чуть сильнее, а после захлопывают сверху крышкой, забывая его между клавиш. это не страшно, не больно. ханбин просто прячет свое самое, свое очень. музыку и чживона. щитом наваливается сзади, оберегом повисает на загорелой шее, домом становится для сердца. бобби лучисто улыбается, магнитится, но не прикасается, пропуская обжигающее ничего между пальцами. тухнет, мутнеет, захлебывается. в данную секунду, как и в следующие 3600, мир заключен в квадратных метрах концертного зала. у чживона набатом: 360*. ***они возвращаются поздно. уставшие, злые, разбитые. бобби около получаса стоит под игольчато-холодным душем, смывая обжигающий ад с тела. из головы не получится. он лениво запихивает вещи в дорожную сумку, лишь бы влезло, и выходит на балкон. под вечер воздух становится чуть менее удушливым, даже чудится ненавязчивый ветерок. бобби откидывается на спину и впивается взглядом в обсидиановое небо без единой звезды, словно где-то там перегорели лампочки, а поменять их некому. вот и чживону некому. он наверняка просудится, тело градом бьется о пол. замерзло. но бобби не собирается заходить внутрь, всё смотрит в небесную гладь, пытается найти хоть маленький отблик; огни самолета, воздушный фонарик. как назло ничего, темнота.дверь открывается бесшумно, пропуская чжинхвана, который садится рядом и накрывает дрожащее тело одеялом.—?все уже встали, скоро выезжаем. —?старший убрал вьющуюся челку с лба бобби и сочувственно погладил его по голове. —?это тяжело, привыкать быть без него. но он с нами, ждет в сеуле, хватит себя гробить.в самолете чживон садится у окна, специально. солнце не всходит.*** время с четырех до пяти утра всегда какое-то особенное. то ли дело в пустующих умиротворенных улицах, то ли в том, что ночь отступает, но солнце все еще не встало, словно это время - ничто. могло бы показаться, что секунды, минуты, часы не идут вовсе, если бы не щебетание птиц и их перелеты туда-сюда. небо местами окрашивалось розово-золотистыми всполохами и отражалось на водной глади. обхватив колени руками, парень в цветастой толстовке следил за облаками, плывущими по реке. совсем рядом раздаются тихие, глухие шаги. дживон бессильно роняет свою голову на ханбиново плечо, тот следом укладывается на кудрявую макушку. переплетаются руки в морские узлы крепко, намертво. бок к боку прижимается, тепло, плюшево. биай целует сначала в открытый лоб, потом в нос. аккуратно, в страхе, что мираж, а не дживон. но бобби поцелуи по лицу рассыпает мохнатыми пчелками, находит цветник из подсолнухов, амарантов и соломы рядом с кадыком, оставляет медовыми губами ожерелье на ключицах. приклоняется, дарует светилу, а ханбин снова прячет в сердце-шкатулку всё, что от, о, и дживон.солнце, которое бобби так долго ждал, восходит на ханбиновых губах. он?— солнце, свет, улей. то, к чему дживон всегда находит путь.