1 часть (1/1)

очередная вечеринка, на которой собирается всякий сброд.тсукишима кей не считал себя сбродом, вот только на эти сборища продолжал ходить. там всегда была кола намешанная с чем-то алкогольным, происхождение которого его ни капли не волновало. там всегда можно было наткнуться на кого-то определенно еще более странного, чем он сам, чем он успешно пользовался, умело подкалывая и с удовольствием после втаптывая людей в грязь. и там всегда можно было просто заглушить свой внутренний стон боли, просто причиняя эту боль кому-то другому.и зачем он это делал? это было почти так же приятно в начале, как и мерзко потом. мерзко от самого себя.?— ты должен был бороться со злом, а не примыкать к нему,?— говорит сам себе, а в отражении мутного зеркала видит лицо своего брата, искаженное в презрительном выражении, от которого так горели щеки и хотелось спрятаться.в этот раз все происходило по тому же сценарию, что и десятки раз до этого: снова в потрепанных мартинсах, снова в огромной толстовке, капюшон которой так хорошо скрывает лицо, снова с наушниками, потому что музыка на этих сборищах была ну просто до опизденения отвратительной. снова кола с чем-то алкогольным, снова какой-то чел, которому просто не повезло оказаться не в том месте и не в то время.а может это кею не повезло? он не успевает задуматься об этом, как чей-то кулак соприкасается с лицом, попадая куда-то в нос, где в эту же секунду расцветает боль, а после ощущается неестественное тепло, от ощущения которой потянуло блевать. из отражения на этот раз смотрят не язвительные глаза брата, а его собственное лицо, залитое кровью. повезло, что хотя бы очки остались целыми, а с синяками он запросто мог справиться.?— у иваидзуми твердый кулак,?— рокочущий бас обволакивает уши, а за левым плечом появляется с угольно-черными волосами, словно рок-звезда, парень, вокруг шеи которого обвиты толстые цепи.кей молчит в ответ и только продолжает остервенело смывать неостанавливающуюся кровь, чувствуя приближение панической атаки.это смеющееся лицо так похоже на его собственное, не смотря на расцветающую улыбку, в глубине глаз?— печаль вселенского масштаба и ненависть ко всему миру, да и к себе в том числе. золотые глаза без интереса смотрят. смотрят на старые мартинсы, которые кей купил первыми после того, как стал отнес первую дозу покупателю.заказчик был доволен скоростью длинных ног и проворностью ловких пальцев, а еще больше?— молчанием, которое кей с собой в могилу унесет. смотрят на огромную толстовку, которую, кажется, сняли с чужого плеча, а если говорить правду?— то действительно сняли с другого, вот только с кого? смотрят на взъерошенные волосы цвета лунного сияния и сгорают от желания убрать прилипшую ко лбу крошечную прядку, а после?— заглядывают за дужки очков, за которыми кроются такие беззащитные на самом деле глаза цвета почти такого же как и у тетсуро.?— лучше немного запрокинь голову,?— шершавые руки властно поднимают подбородок и держат его в таком положении, а кей понимает, что это единственные руки, которые он не хотел бы убирать с лица. странное тепло, странные глаза цвета солнечных лучей перед сумерками на закате и странные волосы оттенка самой темной ночи. он выглядит так знакомо, что почти больно.?— мой брат издевался надо мной,?— говорит так спокойно, а сам кричит внутри, разрывается от того, что хочет заткнуть себе глотку, только бы ничего не говорить, а потом понимает, что первые слова сносят плотину, разрушают бетонную стену между ним и миром, и теперь уже хочется говорить без остановки. тетсуро молчит, но руку не убирает, в золотистых глазах мелькает что-то помимо ненависти и презрения ко всем. только вот что? внимательно смотрит, почти не моргая, а тсукишима чувствует, что это до добра не доведет, а изо рта все льются слова.?— он был ебанным монстром. как-то раз он сломал мне пальцы за то, что у меня не получалось правильно написать свое имя. мне было пять. —?тетсуро в лице не меняется, вот только хватка на подбородке становится сильнее. —?а когда мне было восемь он столкнул меня с лестницы на бетонный пол. в десять оставил на заброшенном швейном заводе, где ночевали наркоманы и бомжи. знаешь, как он меня звал? —?задает вопрос, а ответ ему и не требуется. —?псиной. куроо отворачивается, но только для того, чтобы подать салфетки, кажется кею, а тот только снова смотрит в зеркало. странно, но на лице никаких чувств, а вот пальцы судорожно сжимаются в кулаки, которые до опизденения хотят познакомиться с лицом таким похожим на лицо тсукишимы, только немного старше. вот только чувствует себя чертовым эреном йегером?— сила есть, ума не надо, и ни на что не годен, хотя в глазах других и выглядишь спасителем., а хочется быть для него микасой, да такой самоотверженной, что самому тошно.тсукишима старается не смотреть, а все равно не может не пялиться в такие завораживающие глаза, такие похожие на солнце, разве что не греют только. тетсуро же смотрит во все глаза, не то что не скрывая, а наоборот назло, чтобы тот видел свое отражение в тех самых глазах с очаровательным золотистым ободком.?— зачем полез полез к хаджиме? он же не твой брат. выражение на лице сменяется чем-то неприятно удивленным, почти шокированным, а тетсуро старается сдержать довольную ухмылку, при виде того, как зрачки кея медленно расширяются.?— ты не сможешь сделать ему больно, если будешь ранить других людей. они не виноваты в том, что он с тобой делал. —?крошечная пауза, которая режет ухо, уголок губы тсукишимы дергается. —?так зачем это все?ноги подкашиваются, но колени не встречаются с деревянным полом, только напряженное тело врезается в чужую твердую грудь, от которой так и веет теплом. куроо ловит осторожно, стараясь касаться как можно меньше?— он ведь не хочет спугнуть мальчишку и без того напуганного? кей тянется к карману толстовки и трясущимися руками вытягивает мятую пачку сигарет. с наслаждением наркомана закуривает, а потом выпускает дым прямо в лицо тетсуро, обжигая того ментоловой свежестью дыхания и арктическим холодом в глазах.?— ты ничего не знаешь. говорит, но позволяет тетсуро держать себя за поясницу, чувствуя как пальцы впиваются в позвоночник. наверное, ему было мало. мало того удара, которым его одарил иваидзуми хаджиме, мало крови от столкновения с его кулаком, мало боли, что он испытал. всего было слишком мало для того, что был заглушить чувство вины, которое и без напоминая куроо огненными потоками обжигало тело изнутри.?— тогда расскажи. и он рассказывает. говорит бесконечно, кажется, время близится к пяти утра, а тетсуро все еще внимательно вглядывается в глаза напротив, в которых уже если и не ледяная пустыня, то уж точно тундровые поля. тсукишима кей понемногу оттаивает, греясь в солнечных лучах куроо, а тот только кивает вдумчиво и продолжает слегка придерживать за поясницу. воспоминания о брате, такие мучительные, но при этом дорогие,?— точно стокгольмский синдром,?— выворачивают наизнанку, а вот тепло тела куроо наоборот?— собирает заново, как-то удерживает от окончательного срыва. он все говорит и говорит, почти плавясь от ощущения ладони на пояснице, дав от только все равно почти ничего не чувствуя. кроме сожаления. так жаль ему еще не было. никогда.а потом кей замирает, когда слов больше не остается, как и чувств в принципе. они уже давно сидят на холодном кафеле, едва едва соприкасаясь плечами, а тсукишима только сейчас остановился.?—?спасибо. теперь молчат уже оба. он не помнил, кто сказал это. куроо тетсуро, который поблагодарил его за оказанное доверие, или это был он сам, впервые почувствовавший себя нужным?