Глава №12: "Хойда" - Часть 2 (1/1)
Языки пламени плясали в священном древнем танце, размазывая густое золото по выгоревшей в атмосфере, повисшей уродливыми лохмотьями броне ракеты, которая жертвенным клинком устремляла острый нос в темно-фиолетовый провал ночного неба. Асгардские Луны еще не взошли,и только костер, разведенный перед ?Вдовой?, разгонял чернильный сумрак вокруг корабля. Казалось, сама ночь тяжело, точно огромный черный кот, навалилась на покосившийся остов ракеты, еще глубже вбивая его в плодородную почву, и миллиардами вздохов, ветров, шепчущих стонов листьев и разноцветной россыпью пустых небесных глаз следила зачетырьмя астронавтами. Мужчины сидели полукругом у костра, спиной к остову корабля и лицом к чаще. Этой ночью, впервые за долгое время, лес отчего-то был черен и глух, точно усыпальница самодержавного мерзавца, давно забытого потомками: не мерцали, рассыпая обманчиво притягательный свет, пошлые сосуды цветов, не кружились в отливавшей лиловым листве ночные светлячки, необычайно яркие и крупные, не вспыхивали тлеющие огни глаз ночных хищников, отваживавшихся подходить к самому защитному полюи принюхиваться, вбирая запах недосягаемого живого мяса и пугаясь вони погоревшей обшивки. Лишь битое стекло звезд – красивый обман, разбивающий людские грезы – разгонял ночь.И тогда Тор взял гитару.Неровное, напряженное пение струн нарушило безмолвие леса, где даже ветер стих, укрывшись под тяжелым навесом ветвей.- На моих замерзших глазах – твое дыхание, - начал мужчина низким голосом, чуть хриплым от долгого молчания, и дыхание леса на самом деле коснулось его лица.- И твоя рука на моём расплавленном лбу… - огрубевшие от работы пальцы тронули нежные струны, вырывая пугливый трепет. Жадно подхваченные ветром, звенящие кристаллы звуков срывались прочь и уносились ввысь, туда, где на фиолетовом холсте неба расплывалась золотисто-лазурная полоска: то вздымались асгардские луны.- Я на твоём далёком пути вечный странник, - Стив поднял глаза от огня, вслушиваясь в мерное течение голоса штурмана.- И на моей усталой душе… -спадая с нитей струн, ноты растворялись в упругом лесном воздухе, втекали в густой сумрак под деревьями – чужие, непонятые этим миром и рожденные под другим солнцем.- Твоё ?люблю?... – подхватил тягучий баритон Стива, более мягкий, сплетавшийся с шелестом растревоженныхветвей.И тогда гитара грянула, вторя трем голосам.- Хой-да! Хой-да! Колдовские чары скинет! - песня-вызов, песня-крик. Беннер стоял возле люка и, скрестив руки на груди, слушал, как троица дерзких мальчишек, крича и захлебываясь песней, возводила древний залихватский клич, как угрозунемому равнодушию чужого мира, угрозу року и судьбе, угрозу черному отчаянию космоса – и улыбался. Потому что знал: пока звучит песня, пока звон струн будет резонировать где-то в грудной клетке – они не сдадутся.
- Хой-да! Хой-да! Я хочу услышать имя! -широкая ладонь Тора лежала на темно-горчичном изгибе гитары, ласково, как на бедре любимой женщины, и низкий голос десантника стелился над выжженной землей. Точно в лесу появился новый хищник, еще неуверенный в своих силах, который пока осторожно принюхивается к воздуху, пропуская приглушенный вибрирующий рык сквозь клыки.
- Не вели казнить бродягу… - то пел стрелок, прикрыв глаза и раскачиваясь на ящике.- И когда я в небо лягу – позови, – подхватывал капитан.- Да попроси меня спеть! – завершал штурман.Локи неподвижно застыл рядом с братом и, заботливо придерживая того за талию, смотрел куда-то мимо военных, мимо стального тела ракеты, туда, где встревожено рокотал, точно море перед бурей, беспокойный лес. За их спинами девятым валом вздымались черные деревья, а дикие кошачьи глаза устремились на огонь. Танец отсветов одевал в золото и пурпур острые плечи туземцев, метался по гордым скулам, преломляясь в острых гранях глаз, расплавленной медью нырял в смоляные волосы, и от этого дикари казались зыбким и хрупким видением, духами огня, всего на мгновение вынырнувшими из танцующих языков пламени.На костре на шампурах шкворчало мясо – из подстреленного Клинтом шестиногого кабанчика вышел отличный шашлык – а мелодичный перезвон гитарных струн и терпкая горечь алкоголя, обдиравшая горло, дарили иллюзию какого-то абсурдного, но все-таки безопасного пикника.Теплое прикосновение к руке заставило капитана поднять глаза: перед ним стоял Тони, и отблески огня змеились по его впалому животу и точеным аркам ребер, чтобы утонуть в неверном мерцании амулета на груди.
- Да?
- Ты позволишь? – рука с черными когтями потянулась к фляжке со спиртным.- Нет, - отрезал капитан, быстро убирая флягу подальше от проворных пальцев, - Это может причинить тебе вред. Ты отравишься.- Но вы же пользуетесь дарами нашего мира, - возразил ушастый, и роскошная лента хвоста обвилась вокруг его ноги, точно черная змея. – Так почему мы не можем вкусить даров вашего?- Потому что эти дары могут тебя убить, - открыто глядя в яркие глаза, в которых плескалось жидкое пламя, отрезал капитан.Кот, тихо ухмыльнувшись,продемонстрировал острые клычки в улыбке и отступил обратно в полумрак, вновь возвращаясь к брату. И лишь брошенный взгляд, жгучий, как клеймо, оповестил Стива о том, что разговор еще не закончен.- Вообще-то, им можно, - тихо сказал на ухо капитану Бартон, неслышно фыркнув.- А потом ты будешь успокаивать буянящих котов? – в тон ему ответил Роджерс, вновь поднося холодное горлышко к губам.Стрелок усмехнулся и, закрыв глаза, откинулся на обшивку корабля, сидя прямо на земле. Стив прислонился плечом к изуродованному ударом стабилизатору и тоже опустил веки, вслушиваясь в то, что шептало ему ночное безмолвие. А безмолвие шептало о многом. О земных городах и о глотке ледяного воздуха, что омывает сожженное лицо, точно горный родник, о ревущем жаре сопел и о межзвездном холоде, о забытых дорогах и безумных мыслях, что оседают на влажную от пота подушку.- Мне нужно идти, - тягучий звук гитары, ласкаемой огрубевшими руками штурмана, дернулся и застыл на рваной ноте. Капитан открыл глаза. Перед костром, совсем не опасаясь близкого огня, стоял Локи, выпрямившись в полный рост. Штурману показалось, что языки пламени обнимают его изящные щиколотки, солнечными лианами текут вокруг запястий и вьются вокруг тонкой шеи, чтобызолотой короной возлечь на тяжелые реки волос.
Тор моргнул, сбрасывая наваждение. То были лишь браслеты и ожерелья на теле дикаря.Роджерс многообещающе сверкнул на штурмана глазами: Тор до сих пор не прикрепилжучок на Локи. Одинсон хмыкнул. Ну а что он поделает, если любых прикосновений дикарь чурается, как огня?- Зачем? -спросил капитан, бросая быстрый взгляд на лес, и лес оскалился ему в ответ обожженными клыками ветвей, черных от ракетного огня.- Луны всходят. Мне пора идти.- Куда?- Луны покажут.- Прекрасно, - усмехнулся капитан, не скрывая скептической улыбки. Локи терпеливо ждал. – Иди уже, ты гость, а не пленник, - он встал, тяжело хлопнув себя ладонями по коленям, а туземец стремительно отступил во тьму, туда, где заканчивался круг света, отбрасываемый костром. Тор, меланхолично-расслабленный, медленно перебиравший пальцами струны, следил за каждым движением дикаря, хоть и со стороны этого не заметил бы даже очень наблюдательный человек. Лунная пыль оседала на лице и волосах штурмана, превращая молодого мужчину в древнего старца.- Расходимся по каютам! – приказал капитан, и Дубина с шумом наполз на догоравший костер. Зашипели угли, последние язычки пламени лизнули тяжелые гусеницы, облаком взметнулись искры, обдавая лица сидевших жаром – и костер погас.- Мой брат… - в наступившей тишине голос Локи зазвучал серебром.- Что? – капитан, уже развернувшийся было к ракете, приподнял бровь.- Мой брат спит… - промолвил Локи, вдумчиво указывая куда-то в сторону, где на небрежно сваленных ящиках сладко посапывал темный клубок с торчащими ушами. – Мой брат очень крепко спит, он устал…?Еще бы, три метра кабеля исполосовал когтями, животное!? - сердито подумал Роджерс, вспоминая утреннее происшествие.- Пожалуйста, отнесите его. Вам он позволит.
?Он позволит, неужели?!? - подумал ошарашенный подобным нахальством Стив, но лишь кивнул в ответ и направился к сопевшему комку хаоса и ехидства, острые зубки которого десантник уже испытал на себе.Клинт, застывший в воротах шлюза, неожиданно коротко хохотнул и шагнул в лазурный полумрак корабельного чрева, и капитану отчего-то очень не понравился этот смешок.И лишь когда теплое расслабленное тело, от которого исходил едва уловимый аромат горного ветра и спаленной проводки, легло ему на руки, Стив понял. К запаху меха дикаря – дикому, притягательному, чуть пряному – примешивался другой, сладковатый и до ужаса знакомый.?Ну Бартон, ну скотина…? - с ненавистью думал Роджерс, стремительно поднимаясь по вибрирующему трапу.Кто же еще мог напоить доверчивого дикаря, да еще втихаря от капитана?
?Будешь у меня сортиры чистить, сволочь вентиляционная!? - с садистской мстительностью размышлял офицер, шагая через затемненные коридоры, и металлическая обшивка палуб гулко пела под ударами магнитных подошв.Комок на руках едва слышно вздохнул и прижался покрепче к груди капитана. Кожа, казавшаяся нестерпимо горячей в контрасте с холодным воздухом коридоров, жгла ладони, тонкие кисточки ушей щекотали открытую шею мужчины, а дыхание дикаря, неслышно срывавшееся с приоткрытых губ, дразнящими струйками тепла пробиралось под одежду.
Пустота каюты дохнула на Стива стерильным воздухом кондиционеров с едва уловимым оттенком цитруса – наверняка, то был запах асгардских фруктов. Тонкое тело покорно легло на простыни,хрустящие крахмальным льдом.- Хватит притворяться, Тони, - сказал капитан в темноту, все еще склоняясь над койкой.Темнота сверкнула на него золотыми лунами глаз и приласкала лицо дыханием с невесомыми нотами виски. Ладони, помнившие тепло шелковой кожи, точно обожгло огнем, и капитан попытался отстраниться, но странный морок сковал тело, свинцовой тяжестью втекая в мышцы. Стив застыл, ощущая, как его собственное дыхание набатом ударяется о гулкие стены каюты.- Что за… - хрипло прошептал он.Дикарь тихо рассмеялся, и кончики теплых пальцев коснулись виска солдата.Это была вспышка. Яркая, ослепительная, точно пощечина. Темнота навалилась угольным гранитом окружавших стен, раздробила ребра, выдавливая последний хрип – точно вырывая все человеческое, что когда-либо было в Стиве. А затем в его кровь, состоявшую отныне из чистейшего горючего, глаза, искрившиеся раскаленным солнцем, медом и искушением, заронили искру безумия.И огонь встрепенулся, пробежал по бикфордовым шнурам вен – и пробудился зверь. Древний, первобытный зверь, дремавший в каждом мужчине, зародившийся в крови в тот момент, когда пещерный человек взял в руки острый камень, чтобы с криком отчаяния и ярости ринуться на саблезубого тигра.И сейчас, сквозь хрупкие оковы цивилизации, сквозь глубину тысячелетий, потемневшими синими глазами капитана воззрился хищник. Он больше не был человеком: у него не было имени, не было ни прошлого, ни будущего. Он весь – чистейший кусок первобытной ярости и силы, во рту он ощущал заострившиеся клыки, из груди рвался низкий рык зверя, раздразненного долгим заточением в клетке, в крови кипели инстинкты, а мышцы свело жаркой судорогой. Отныне он был хищником. Первобытным диким хищником, нашедшим желанную добычу, что сейчас, дразня лунным жемчугом улыбки и расплавленным золотом глаз, лежала под ним, расслабленная и манящая.Стальные кулаки врезались по обе стороны от тонкого смуглого тела, выбивая стон из покореженной койки – и Роджерс очнулся.Он отпрянул так поспешно, точно неведомая сила отшвырнула его от дикаря, ударился о полку, и на пол посыпались книги, что еще вчера изучал Локи, осторожно скользя синими пальцами по строчкам – почему-то задом наперед. Резкая боль распорола плечо, но Стив, тяжело дыша, смотрел на гибкую волну темного тела на кровати, что приподнялось с грацией змеи, танцующей перед факиром – и теперь янтарные глаза смотрели на него, не мигая, а тонко очерченные губы искажала торжествующая, снисходительная улыбка.- Что ты сделал со мной? – голос звучал в груди, точно глухой водопад в подземной пещере, а раскаленное дыхание выжигало горло.- Я? Сделал? – смех на грани издевки и сожаления. – Нет. Вы сами сделали ЭТО с собой, вы высушили свои соки и свою кровь. Ваш огонь – пустой, холодный,искусственный – вы разжигаете его не собой, а чужой болью и страхом. Вечный бег по закоулками мироздания – а что он вам дает? Битое стекло не сплавишь жаром чужих миров – постепенно вода начнет отдавать гнилью, пища – прахом, а в зеркало ты будешь смотреться, как в могилу. Потому что вам нигде нет места. Тот человек, что спит у горячего сердца – он живой. А вы – мертвые.
Он прервался, но капитан молчал, с широко распахнутыми глазами и бешено бившимся об ребра сердцем, слушая слова дикаря. И тогда кот продолжил:- Ты знаешь, что здесь?– спросил Тони, и узкая ладонь легла на сиявший диск амулета на груди.Стив продолжал молчать, почти не дыша.- Здесь – все безумство и страсть этой вселенной. Все отчаяние, все самые искренние слезы, все сумасшедшие мысли и несбыточные мечты.Здесь заточена чистейшая, истинная вера, спрятан первый крик ужаса, первый крик восторгаи… - дикарь криво усмехнулся, - первый стон любви.- О чем ты, мать твою, говоришь? – хрипло спросил Стив. Кулаки сжались сами собой, а губы горчили, точно ветер поздней осенью.- О бесконечных скитаниях и об осколках стекла, которые гремят у тебя в груди, - с губ туземца сорвался смешок. - А теперь уходи. Я хочу спать. Ваше пойло на удивление хорошо.Стив попятился, медленно, не сводя взгляда с изящной фигуры на лунном камне кровати, и, рывком развернувшись, стремительно вышел в коридор._________________________Уважаемые граждане Российской Межгалактической Империи! Пара слов от автора:1) Коридор - "Хойда" - песня, которую поют десантники.2) Автор глубоко извиняется и некоторое время будет серьезно тормозить с главами, ибо у него диплом.3) Если считаете, что автор начал писать откровенный бред - говорите честно, не стесняйтесь.