1 часть (1/1)

Такие, как Вова, рождаются, наверное, раз в тысячу лет, чтобы заставить почувствовать что-то, что не вызывет в тебе другой человек. Вову хочется держать рядом. Всегда. Хочется брать за руку, смотреть в глаза и вдруг понимать, что всё так, как должно быть. Хочется слышать, потому что ни одна песня не заменит. Хочется целовать, отчаянно и постоянно, как будто в последний раз, как будто он вот-вот уйдёт, как будто мир разрушается и остаются считанные мгновения, как будто сердце не разрывается ежесекундно на протяжении года. Леша знает, что Вова в сердце навсегда, и если его оттуда вырвать, то только со всем остальным. Не сможет.Вова оставляет внутри шрамы. Шрамы, которые не замазать тональником, шрамы, которые не удалить, потому что в глазах всё читается, потому что разум кричит о помощи не переставая, но Леша молчит, потому что помочь никто не сможет. Никто, кроме светлой макушки, густых бровей, пухлых улыбающихся губ и блестящих глаз рядом.Но Вова не помогает, не знает, что может спасти. Обеспокоенно наблюдает со стороны, слушает, и только про себя думает, что что-то тут не так. Не может понять, пытается-пытается-пытается, а потом глаза переводит на дрожащие руки, до побеления в костяшках сжимающие микрофон, на искусанные губы и чужие глаза, в уголках которых влага собирается.Леша держится, но вся уверенность и последние силы совсем пропадают, когда Вова с Алиной из поля зрения уходят. - Окей, Вова всё ещё со своей женщиной закрылся в комнате? - спрашивает у кого-то, теребя в руках микрофон. Нужно держаться. Нельзя показать слабину, нельзя. Развлекает всех максимально, но мысли далеко не об этом. Они где-то там, в тёмной мрачной глубине, где Вова - единственный свет. Где-то там, в комнате, где сейчас дверь на замок заперта. Везде, но не здесь.Сердце в пятки падает, когда на заднем плане Семенюк мелькает. Что-то ищет, ходит, и снова в комнату удаляется, запираясь. В голове пустота, но нельзя давать слабину, нельзя.Стоит двери слегка шевельнуться, как Губанов в ту сторону устремляется, спешно передав микрофон кому-то рядом стоящему. Перед глазами всё в одну кашу превращается, и цель сейчас только одна - до комнаты дойти. Руками за дверной косяк хватается, будто упадёт вот вот. Выпускает девушку и Семенюка. В лица не смотрит, не может. Да и всё равно не увидит ни черта. тянется к дверной ручке, как только понимает, что, наконец, остался в комнате один, но дрожащие руки перехватывают две тёплые ладони, моментально хватая за бок. Дверь запирается, и Лешу резко прижимают к стене. - Ты, блять, скажешь уже, наконец, что с тобой происходит? Семенюк выдает злобно и хрипло, ещё не отойдя от неприятного разговора с Алиной. Все так же взбешенно дышит и мечется глазами по повернутой к двери голове. Не выдерживает, хватает Лешу за лицо, поворачивает на себя и получает то, что хотел. Только вот вся злость, раздражительность и уверенность в миг испарились, потому что из глаз напротив слезы текут, не прекращая. Вова хватку ослабляет и смотрит испуганно, ошарашенно. Рука все ещё чужие щеки сжимает, только теперь как-то обеспокоенно, трепетно.Вова аккуратно прижимается, успокаивая, и думает, что такие перемены в его чувствах и эмоциях способен вызвать, наверное, только Леша.Губанов так чувственно и любовно спину в ответ обвивает, что Вове тепло становится и стыдно одновременно. Леша головой к горячей шее прижимается, касаясь влажными от слез дорожками вовиной кожи, и вызывая в том табун мурашек от такого контраста. Семенюк нервно массирует чужой затылок и обводит кончиком носа лешину щеку. Старший замирает на мгновение и вжимается в холодную стену сильнее, не понимая, что происходит. Семенюк, наверное, мог задать себе тот же вопрос, но сейчас, почему-то, ловит лешины покусанные губы, прижимаясь мягко и неловко. В голове что-то крутится безостановочно, но Вове так плевать, потому что сделал, наконец, то, что так давно хотелось.В груди разливается что-то тёплое, а когда лешины ладони плавно касаются щек младшего, из головы совсем всё вылетает. Момент, который нельзя описать. Когда в голове всё взрывается, когда всё предельно ясно становится для самого себя. Вот и Вове ясно стало, что не замечал самого главного перед собой - Лешу, пока тот всё глубже вяз в болоте. И Леша сейчас только слезы последние смаргивает, вжимаясь в Вову так сильно, как тело позволяет. Понимает, что больше такого не испытает никогда, что это минутное вовино помутнение, поэтому забирает от момента всё, что можно, лбом прижимается и глаза зажмуривает, хмурится. Так ахуенно. И так, блять, больно. Его загнали в угол. Загнали, как маленького мальчишку, который врал-врал-врал, а теперь правду сказать должен. Вова сжимает в ладонях лешино зажмурившееся лицо и пытается логически мыслить, рассуждать, но понимает, что не выходит ни черта, потому что Леша такой беспомощный, открытый и нежный, потому что делать хочется только так, как в груди что-то говорит, отбросив все сомнения и собственные принципы. Губанов не часто боится, но сейчас, видимо, прямо по этой стене и скатится от стресса. Так не хочется, чтобы тепло чужих рук покидало заалевшие щеки, но это происходит, и Леша просто смирился, так и подрагивая у стены. Глаза всё ещё закрыты, и старший впервые боится не обнаружить перед собой кого-то. В детстве все пугаются, зарываются в одеяло и надеются, что не увидят страшного монстра. А Леша другой сейчас, совсем. Боится, что увидит пустоту, почувствует еле ощутимый, оставшийся запах цитруса и останется один навсегда. Семенюк ведь просто успокоил, просто сглупил, просто..пошутил. Ему ведь незачем оставаться, незачем целовать снова, ему незачем. У него девушка есть, он ведь именно её каждый раз целует. И Леша в силы себе ищет, чтобы распахнуть глаза и не умереть от того, чего не увидит, чтобы хоть с места сдвинуться и в себя прийти, сесть на большую кровать. И он открывает, медленно и неуверенно. Размыкает мокрые ресницы и вглядывается отчаянно. Вова напротив стоит, чуть ниже, обеспокоенно глазами стреляя то в один глаз, то в другой. Вова ведь не глупый, совсем. Он Лешу читает как книгу открытую, наверное, впервые за все годы их общения. Леша впервые такой, и Братишкин в этих светлых глазах видит безостановочное "помоги". Видит его вопрос, где-то в сердце застрявший, и губы поджимает. - Я ведь не уйду. Леша слышит и в голове раз за разом воспроизводит. Не уйдёт?Вова видит, что Губанов крышей поехал совсем и ничего не понимает, а младший ведь не может так долго его мучить. Обхватывает и тянет вниз, на пол. Садятся где-то рядом с кроватью, у тумбочки. Вова сверху наваливается и сразу к губам припадает. Уверенно и требовательно, все намерения и чувства объясняя. Леше кажется, что он задыхается, когда с языком чужим соприкасается. Не от нехватки кислорода, а от переизбытка ебаных чувств. Голова кружится и не ощущается совсем, вокруг пятна и запах Вовы. Так мокро и непристойно, так жарко и чувственно, и так пиздануться любовно. Затылок упирается в твёрдую, холодную тумбу, а ноги обхватывают чужие бедра по бокам. Леша всегда знал, что целовать пухлые губы невероятно, но никогда не думал, что настолько. Вовины бесконечно мягкие, ужасно приятные, и сам Вова весь как солнце. Неимоверно изнеженный, тёплый и чувствительный. Дышит всё чаще и плавится совсем.Вова отрывается, чтобы в лицо напротив посмотреть, и видит расстаивший, запуганный взгляд. Семенюк чувствует, как у Леши шестерёнки в голове крутятся, загоны нарастают и вопросы один за другим рождаются. - Перестань ебать себе мозги! Да, я люблю тебя.