17. (1/1)

POV Нелюбимые. Рицка (Жертва).- Результат здесь, - сказала эта странноватая женщина и вышла из лаборатории, оставив нас с Соби одних. Нет, вру, не одних. Главным действующим лицом в тот момент была папка, мирно лежащая на столе и таившая в своих недрах наш приговор. Конечно, можно подумать, что приговор – слишком сильно сказано, только вот я ощущал себя именно так, как, наверно, ощущают себя люди, ждущие решения суда по делу, в котором они не виноваты. У меня здорово тряслись коленки, сердце билось где-то в горле (почти во рту), а мысли исчезли все и напрочь, уступив место какой-то даже не панике, а ее отдельным всплескам, от которых у меня аж темнело в глазах. Стоило Нагисе уйти, и в лаборатории повисла мертвая тишина, тишина предчувствия, и непонятно – хорошего или дурного. Мне она, эта тишина, казалась очень неуютной, но я не решался произнести и слова, боясь, что вместо нормальной связной речи я буду в состоянии издать только отдельные звуки, причем исключительно невразумительные и некрасивые. Например, что-то типа вороньего карканья. Но мне не хотелось позориться перед Соби, хотя, я думаю, он тогда вряд ли замечал вокруг себя другие вещи и звуки, кроме пресловутой папки, смирно лежащей на столе. Иногда я искоса поглядывал на него и понимал: его мандраж еще хуже моего и заглянуть в результаты исследований он боится сильнее меня. Гораздо сильнее. Он, кстати, на меня не смотрел вообще, таращась широко раскрытыми глазами на папку, и изредка конвульсивно помаргивая. Да и я, в основном, пялился на нее, будто загипнотизированный. А тишина делалась все невыносимее… Она буквально засасывала меня в свое жуткое нутро, огромное и пустое, я терял в нем себя и терялся физически, истончаясь и исчезая, и, рассеявшись в безмолвии почти полностью, отважился нарушить его, хрипло спросив (ну точно, говорил же я, что буду каркать словно ворона!):- Как думаешь, какой результат?Потом я дергаными торопливыми движениями поднялся с кресла, опасаясь передумать и страшась возражений Соби, и подошел к столу с роковой папкой. И тут Соби тоже заговорил – я прямо испугался и даже вздрогнул.

- Я не знаю, - ответил он совсем тихо, так плотно прижимая Ушки к голове, что они, бедняги, вовсе скрылись в волосах, а его красивый Хвостик с тщательно расчесанной шерстью лежал на стуле будто не живой, напомнив мне воротник от чьей-то шубы. И сам Соби как бы уменьшился в размерах, производя впечатление маленького потерявшегося ребенка, которого сразу хочется пожалеть и приласкать. Черт, у меня вот уже и руки к нему потянулись, отвлекшись от папки! Но нет уж, сначала она, а Соби пусть потерпит еще секундочку!

Я взял со стола папку, подошёл к приунывшему (точнее, глобально загрустившему) Соби и погладил его между Ушек, стараясь удерживаться от более смелых ласк. А то вдруг я сделаю ими только хуже? Эх, придется подождать еще немного, пока не узнаем результат и если мы Пара, то вот тогда я оторвусь по полной! Руки-то ведь так и чешутся! И Ушки Соби отозвались на мое прикосновение, сначала слегка дрогнув, а потом поднявшись торчком; хвостик же слабо вильнул раза два и потом снова опустился рядом с Соби, но все равно больше не был таким безжизненным. Я аккуратно, словно боясь, что Соби сбежит, едва я окажусь слишком близко от него, присел рядом и чуть-чуть приоткрыл папку. Соби мотнул головой, словно стряхивая сон или чему-то противясь, и со сложны выражением глянул на мои руки. В глазах его отражались одновременно ужас и жгучее желание узнать правду.- Смотрим? – сказал я, тщательно контролируя свой голос, чтобы он не дрожал. Хм, прозвучало даже ободряюще! Это здорово! И Соби вон весь встрепенулся, видно, и в самом деле ободренный моей интонацией, шевельнул Ушками и согласно кивнул.

Я медленно открыл папку до конца. С первой же страницы документов, содержащихся в ней, на меня смотрела моя фотография (и откуда только её взяли? Я же здесь не учусь!). Дальше, похоже, шла характеристики моей Силы – точно я не уверен, но такие обозначения и формулы видел в учебниках у Бескровных, когда в них заглядывал. На следующих страницах речь шла о Соби, тоже с фотографией (он на ней очень забавный, видно, помладше, чем сейчас) и длинными сложными уравнениями, которые заканчивались впечатляющими по размеру числами. Это, похоже, уровень Силы Соби… Надо же, а он и вправду велик! И Соби, получается, прямо непобедимый! Интересно… А как я буду выглядеть по сравнению с ним в битве, ведь я же слабее! Но сейчас данная проблема не суть важна и отвлекаться нечего. Вдруг мы еще не Пара, а я уже себе напридумываю разного… Я стал смотреть дальше. После заметок о Соби шло два листа каких-то уж совсем непонятных отчетов… и вот он, лист, на котором ответ на наш вопрос. Я, сначала мельком взглянув на Соби (он напряженно следил за моими действиями, особо не вникая в написанное), затем снова перевёл взгляд на лист, где в самом низу было указано жирным шрифтом одно только слово – ?Пара?.Знаете, в этот момент… те чувства, что появились во мне... их сложно описать, но там, внутри, в моей душе и сердце смешались одновременно всё: и радость, и счастье, и почему-то грусть и даже не пойми откуда вылезшая горечь. Подобный диковатый коктейль чувств я не испытывал раньше никогда и вряд ли испытаю впоследствии. Грусть и горечь, правда, очень скоро исчезли, уступив место чистому, небывалому, фантастическому восторгу. Я и не знал, будто такой существует! Да и, подозреваю, существует он не для всех, а только для Жертвы и Бойца, которых всегда невыносимо тянуло друг к другу, и миг назад узнавших о том, что они Пара! Восторг кружил мне голову и распирал изнутри, мне казалось: еще немного – и я взлечу к потолку на радужных крыльях блаженства, хотелось смеяться, петь и вопить во всю глотку счастливые глупости. И плакать тоже… От радости ли, от чего-то другого, тайного и пока неясного мне самому – кто знает? И я продолжал бешено волноваться, поэтому у меня жутко тряслись руки, чуть ли не роняя папку из влажных пальцев… Улыбка не сходила с моих губ, улыбка до ушей, полная запредельного удовольствия, наверное, почти гримаса, сходная с выражением боли… И, собственно, да, мое сердце так замирает, что мне больно, и радость пронизывает меня словно электрическими разрядами, и я трясусь уже весь, а не только руки, трясусь как в лихорадке… А где-то в глубине моего естества еще шевелятся остатки сомнений, но поток захлестнувшего меня счастья смывает их без следа, и чистый свет восторга, слепящий и ласкающий вместе, сияет в душе, словно мое персональное солнце! А Соби… Я глянул на него, и мои чувства слегка поутихли. Почему он не радуется? Неужели он не хочет быть моим Бойцом, и все это время я заблуждался?! Нет, нет, моя идея бредова, не может быть! Или может? И тут до меня дошло: ведь я, увлекшись своими эмоциями, забыл ему сказать о прочитанном! Ах ты черт! Я, значит, радуюсь, а он до сих пор мучается сомнениями!Ох, дурак я, дурак… Бесчувственный притом. Он даже не дышит почти, ждет, а я в небесах летаю! Ладно, сейчас я исправлю свою оплошность… - Соби... - тихо позвал его я, стараясь ничем не нарушить ту волшебную атмосферу, что сейчас царила в комнате, окружая нас своим легчайшим трепетом, заключающемся в предчувствии счастья, в ожидании чуда... Вернее, для меня-то оно уже свершилось, но теперь счастье без участия еще не знающего о нем Соби казалось мне неполным, а атмосфера тем временем приятно волновала и звала поскорее все рассказать моему Бойцу. Да, уже моему.Я снова блаженно заулыбался (губы не слушались меня, расползаясь до ушей сами), а он поднял на меня глаза, в которых бушевало море – нет, не море – океан! – самых разнообразных эмоций, примерно такой же, какой совсем недавно захлестывал меня изнутри. Но к ним добавлялось еще неуверенность и сомнения, мучительные сомнения. О них я тоже прочел в глазах Соби и подмигнул ему, не в силах больше скрывать от него правду. Его глаза тут же расширились буквально во все лицо, Ушки поднялись и настороженно застыли, а Хвостик начал вилять с огромной скоростью, делаясь от этого почти невидимым. Глаза же Соби мало того, что увеличились, - они, видимо, от беспокойства и новых радостных догадок становились темнее и темнее, словно во внутреннем мире Соби, окнами в который они являлись, наступала мирная ночь, неся спокойствие и умиротворение после долгогобурного дня, разрешая все тревоги и забирая душевные терзания, чтобы заменить их счастьем и бесконечной тихой радостью следующих безмятежных дней. И (ой-ой!) изменение оттенка глаз моего Бойца только добавляло им выразительности: я даже отвернулся, поскольку не мог больше выдерживать его испытующий взгляд, где в равной степени смешались надежда и безнадежность.

- Рицка! – видно, моя дурацкая улыбка говорила сама за себя, так как он с испуганно-неверящим возгласом бросился ко мне, опрокинув на диван и придавив сверху (наверно для пущей уверенности, что я больше никуда от него не денусь). В следующий момент он сильно-сильно стиснул меня в объятиях – никогда не подозревал в нем подобной силы, глядя на его внешнюю субтильность! - и прижался ко мне, прижался ужасно крепко и замер с улыбкой, которая была отражением моей. И еще отражением исполнения его самой сокровенной мечты. И я почувствовал к нему такую нежность, что мое сердце аж пропустило несколько ударов. А он продолжал улыбаться, и от его улыбки и радости, излучаемой всем его существом, в комнате будто взошло маленькое ласковое солнышко, чьи нежные лучи заставляли нас обоих жмуриться под своей бережной лаской. Они грели нас и одновременно соединяли множеством тонких невесомых нитей, неярко светящихся и теплых. Наверно, потом из них как раз и образуется наша Связь, столь долгожданная. И Соби – он такой… такой восхитительный!

В ответ я сам прижал его к себе как только мог, ведь отныне никогда не смогу ни оттолкнуть его от себя, ни обидеть – даже слегка. И я надеялся своими объятиями окончательно успокоить его, внушить уверенность в нашем уже реальном совместном будущем, но он отреагировал на них весьма странно: начал дрожать, сначала тихонько, а потом все больше и больше.- Ну что ты, милый... что с тобой? – стал я уговаривать Соби, временно разомкнув объятия, поскольку одной рукой я гладил его между Ушек, а другой – по спине, так и продолжавшей вздрагивать. Не понимаю… Чего он? Почему так нервничает? По-моему, время страхов прошло, все разъяснилось и теперь жизнь – наша общая жизнь – обещает быть просто замечательной! Или он не рад? Но нет, я же ясно чувствовал его восторг, едва ли не более сильный, чем мой, видел в его глазах свечение души, которая наполнена счастьем! А глаза не обманывают! Так в чем дело?!Я уже приготовился испугаться, но Соби, похоже, уловил мои сомнения и хрипловато проговорил:

- Прости, - и доверчиво уткнулся мне в шею носом, отчего-то холодным, хотя в комнате сейчас довольно тепло, почти жарко.- Что же ты извиняешься? – опять глупо улыбаясь, спросил я. - Ты же ничего не сделал… - прошептал затем я в ухо Соби, стараясь, чтобы мой голос звучал ласково, нежно и заодно соблазнительно. Правда, смысл моих слов отнюдь нерасполагал к любовным забавам, только мне хотелось посмотреть, как откликнется мой Боец на возможность продолжения, например, поцелуев и переходу к более смелым маневрам. Он не отреагировал вообще, поскольку все еще дрожал и волновался, и тогда мне пришлось шепнуть очередные слова утешения:- Ну-ну, успокойся… - ничего более умного, как назло, в голову не приходило.- Я... я просто рад, - ответил он совсем неслышно. - Я... я не думал, что у меня может быть Жертва, я никогда даже в мыслях не предполагал, будто такое возможно... - бедный! Как он, Боец, жил без надежды обрести когда-нибудь своего самого дорогого человека, свою Жертву, которая предназначена ему природой, а не выбором черствого учителя! И как он мирился с тем, что его половинки не существует нигде, а есть только оборванная, никуда не ведущая Связь? Как?!! Но он ведь выдержал… Видно, трудности жизни здорово закалили его! И это ужасно – такая стойкость, поскольку изменить положение дел невозможно, и никто элементарно не пожалеет, поскольку всем без разницы… Соби… Ты смог, ты дождался, и я не подведу тебя, не обману твоих мечтаний! Никогда! Обещаю! - А тут... тут внезапно появился ты, и мне впервые захотелось, чтобы у меня тоже была природная Жертва и чтобы этой Жертвой был именно ТЫ, - ох, мой хороший… И я сразу запомнил тебя, запомнил гораздо лучше, чем просто случайно встреченного симпатичного мальчика. Наверно, я уже тогда понимал: ты – моя судьба. И моя одна душа на двоих – это тоже ты. -Я так боялся... я боялся, что и эта моя мечта может разрушиться, как другие... Я не хотел такого, а это мое желание было самым манящим! А сейчас, когда оно исполнилось, мне страшно... – продолжал Соби сбивчиво. Не надо, пожалуйста! Время страхов прошло! Успокойся, Соби, довольно, не стоит больше тревожить сердце призраками несбывшихся кошмаров! Они не сбылись – и точка; возврата к ним больше нет, поэтому хватит! Я с невесомой лаской коснулся губами его щеки, умоляя прекратить травить себя, и он вроде немного расслабился, но все равно договорил, волнуясь и оттого путаясь в словах: - … страшно, что всё это неправда. А если это сон... то пусть он будет длиться вечно... – Соби издал странный звук наподобие всхлипывания, потом зажмурился и уткнулся в меня лицом. Да, видимо, подобная откровенность стоила ему дорого… И все равно, прочь уныние и тоску на пустом месте! Соби, тебе пора начать привыкать к статусу моего Бойца! Да и мне тоже не помешает поскорее свыкнуться с мыслью о том, что мой самый-самый природный Боец, которого уже отчаялись найти- и мне, как и Соби, не светило познать единение душ со своей родной от природы половинкой, - оказался совсем рядом, но я мог бы не встретиться с ним, если бы не мои балбесы-братья Бескровные и не их настойчивость.А я ведь еще не хотел участвовать в этой их шуточке! Черт, при мысли о вероятности нашего вечного одиночества (да, я уверен, любая другая Жертва не заменила бы Соби природную! И мне природного Бойца – тоже!) аж страшно делается! Сейчас я очень понимаю Соби, все еще дрожащего у меня в руках и сам невольно вздрагиваю, но продолжаю успокаивать его, стараясь не выдавать своих эмоций. А то вдруг я ими только усилю его состояние?- Это не сон, Соби. Это правда, - говорю я, пытаясь выдерживать легкий тон без излишнего драматизирования, и сильнее прижимаю его к себе. Может, если он не верит сказанному, то поверит стуку моего сердца, которое бьется все спокойнее! А какой он, мой Боец, маленький и лёгкий! Я как-то ошибся в ощущениях, решив, будто он прижал меня к дивану так, что и не пошевелиться… А словосочетание ?мой Боец? представляется мне музыкой или песней, прекрасной до невыносимости! И хочется повторять его снова и снова! Но нужно сосредоточиться на Соби, дабы все же успокоить его и внушить веру в себя. Нет, не в одного себя, а нас обоих. Ведь если душа на двоих одна, значит, мы единое существо, пусть даже тел у нас два. Просто вот такая не совсем удачная конструкция, и с ней придется мириться. Но это легко пережить, раз мы вместе. А Соби прямо будто малыш, странным образом с одной стороны кажущийся старше, а с другой – младше меня… Это, наверно, плоды его воспитания сказываются. И кто же, интересно, воспитатель? Стоит мне подумать о нем - и я безумно злюсь! Как, ну как человека вообще можно довести до подобного состояния?! Ух, попадись мне он в руки! Светским разговором дело вряд ли обойдется, хотя… Что теперь толку наезжать на урода, сделавшего из Соби наполовину робота с непонятными реакциями? Лучше уж сосредоточиться на возвращении ему его истинных чувств и превращении в нормального парня, веселого или задумчивого, неважно, но никогда не боящегося открыто выражать свои чувства… Да, пожалуй, этим я займусь в первую очередь, и Соби постепенно оттает, я убежден на сто процентов! А пока я нежно объясняю: -Малыш, тебя больше никто не обидит, честно. И нас никто и никогда не разлучит!Он слушает не перебивая и, кажется, наконец верит, потому что напряжение отпускает его, а я говорю и говорю, много и временами несвязно от счастья, и баюкаю его на руках, ласково и трепетно. Но вот его дыхание выравнивается и он засыпает (засыпает! Во дает!!!), так и не выпустив меня из объятий. А я лежу и тихо млею.

POV Нелюбимые. Соби (Боец).Мне... мне было так страшно, что описать мой ужас невозможно!.. Я до безумия, до обморока боялся: вдруг Рицка окажется вовсе не моей Жертвой, а все наши с ним предположения и надежды ошибочны? И раньше мне никогда в жизни не доводилось испытывать подобного ужаса, ужаса и временами тоски. Даже сразу после гибели родителей и в первые дни общения с Рицу-сенсеем… А про те же битвы я вообще не говорю. Возможно, потом, если меня когда-нибудь вынудят сражаться серьезно, насмерть, то вот тогда я опять испугаюсь до темноты в глазах и перебоев в биении сердца, но, наверно, не за себя, а за свою Жертву. Вдруг ей в подобной схватке станет грозить нешуточная опасность по моей вине? Да, этот страх, разумеется, затмит все прочие, но пока… Пока мы деремся понарошку, отрабатывая в большей степени изящество приемов и собственный стиль ведения битвы. Но это все пустяки (в том числе, гипотетические эмоции в настоящей битве, которые, по большому счету, вообще трудно представить заранее) по сравнению с тем, что я переживал, глядя на папку, лежащую на столе и постыдно не решаясь взять ее в руки. Папка скрывала ответ на судьбоносный вопрос, и кто осудит меня за нежелание касаться своей судьбы руками, за вполне закономерный трепет перед ней? И кто в принципе сталкивался со своей судьбой настолько близко? Точно не я: в моем прошлом подобного не происходило ни разу. И я продолжал страшиться и заглянуть в папку, и собственной реакции на отрицательный ответ. А вдруг я не смогу достойно принять такое известие? Или вообще не смогу жить дальше, узнав страшную правду? Вдруг? Хотя, подозреваю, если мы все же не Пара, жизнь не будет особенного дорога мне. Меня колотила крупная дрожь, а перед глазами то и дело темнело, и я начинал усиленно моргать, чтобы вновь вернуть зрению ясность. Такое неясное положение угнетало само по себе, не хуже грядущего ознакомления с приговором судьбы. Ведь ничто не изнуряет так, как ожидание, это известно всем. Но решиться я все еще не мог. Казалось бы, чего там сложного? Вот же она, папка, смирно лежит на краешке стола и будто ждет, когда же мы поинтересуемся ее содержимым. Причем ждет несколько злорадно. И надо лишь встать, пройти четыре-пять шагов, отделяющих меня от стола, протянуть руку (она наверняка будет дрожать), взять папку, ощутив кончиками пальцев ее прохладу и рывком открыть… Ну же! Давай, Соби, глянь внутрь! А дальше… Дальше принять, как очень правильно сказала Нагиса-сенсей, свое положение. Но я почему-то не мог произвести эту до предела простую последовательность действий. И элементарно страшился, что меня откажутся держать ноги, после ухода Нагисы-сенсей сделавшиеся прямо ватными. А продолжать терпеть уже не мог тоже. И хуже всего мне приходилось, если страх сменялся тоской, всеобъемлющей, безысходной… Тогда мне хотелось плакать, плакать бесконечно, раствориться в слезах, образовать из себя соленое грустное море, распространяющее вокруг себя мрачную безнадежность, которая навек заменяет собой радость и волю к жизни. В общем, ощущения мои являлись весьма мучительными, и уроки Рицу-сенсея помогали лишь отчасти, поскольку были рассчитаны на боль тела, а не души.

Но, к счастью, рядом был Рицка, и он оказался смелее меня. Он открыл проклятую папку, и спас меня от меня самого, вернее, от моих ужасных волнений. И судьба сказала свое веское слово, к которому нельзя не прислушаться, и я узнал, что она благосклонна ко мне… И невиданное до того момента счастье затопило меня изнутри, гоня прочь жуткое томление и тревоги, изгрызшие мое сердце. Надо ли говорить, что подобного счастья, как и страха перед этим, я доселе не испытывал? Совершенно точно, я был ТАК счастлив впервые в жизни, никогда особенно не баловавшей меня, но сейчас сделавшей поистине царский подарок! И под влиянием сумасшедшей пульсации счастья во всем моем существе, дарящей тепло и то нежнейшей, то похожей на ослепительные вспышки, отдающиеся во всем теле электрическими разрядами, все мои эмоции, которые пытался уничтожить Рицу-сенсей (и почти преуспел в этом!), мгновенно проснулись и ринулись наружу. И все моментально сделалось по-старому, будто раньше, еще до смерти мамы и папы, когда разнообразные чувства будоражили меня постоянно и часто мои поступки определялись именно ими, а не уговорами родителей и уж тем более не моей рациональностью, развитой тогда весьма слабо. И, действительно, какая там рациональность у маленьких детей! Вот и сейчас я словно вернулся в детство: эмоции бурлили во мне, снова окрашивая мир в веселое разноцветье, радующее истосковавшиеся по нему глаза. Мне сразу захотелось рисовать, рисовать, рисовать бесконечно! Или причиной подобной перемены вокруг меня были не чувства, а присутствие рядом Рицки? Точно я не знаю, но счастье от того, что он здесь, со мной и мы теперь принадлежим друг другу нарастало о фантастической скоростью, кружа мне голову и заставляя бессмысленно улыбаться, а потом… Потом мне вдруг стало страшно: видимо, сказался избыток счастья, от которого я, надо сказать, здорово отвык.Или страх – оборотная сторона счастья в принципе? Ответ на этот вопрос мне неизвестен тоже, но я внезапно жутко испугался: а если все, происходящее в данный момент, неправда?! Что тогда?! Ничего, понял я мгновением спустя. Все просто: тогда я умру. Испытав подобное, пусть даже оно – наваждение, сон, я уже не смогу смириться с отсутствием у меня природной Жертвы; стараться – и то не буду. Конечно, я испорчу Рицу-сенсею все его далеко идущие планы относительно меня, но что мне до того! Если уж говорить начистоту, вряд ли и Рицка входил в них… Только, думаю, учителю придется смириться, как много лет мирился со своим положением я. Надеюсь, он не очень расстроится. Ведь теперь, когда я счастлив практически до умопомрачения, мне, будто герою сказок с хорошим концом, хочется, чтобы и все вокруг тоже обрели счастье и близких людей, близких на деле, а не на словах; таких, на которых можно рассчитывать всегда! И, наверно, вот почему я настолько привязался к Рицке всего за несколько дней. Что-то во мне (ощущение? Или орган?) знало об узнанном недавно заранее, знало, похоже, всегда, но до поры молчало, ведь мы с Рицкой находились далеко друг от друга. Нет, пока не верю до конца, хоть счастье уже плещет через край. Не верю! Подумать только, моя природная Жертва! Моя… Слова ?моя Жертва? на вкус казались мне замечательным лакомством, и при каждом их произнесении, в том числе беззвучном, на сердце теплеет, и это столь приятно, что я не могу подобрать нужных слов для описания. И, возможно, слова сейчас лишние, поскольку я уже ощущаю прикосновение к своей душе души Рицки, хотя Связи между нами я пока не замечаю. Но как Бойцу, чьим оружием являются именно слова, мне интересно подобрать нужные определения для вершащегося у меня внутри. И если для происходящего в сердце худо-бедно (и очень приблизительно!) подходит слово ?тепло?, то для бушующего у меня в душе урагана, в котором смешались самые невероятные оттенки небывалых цветов (так могла бы выглядеть радуга, обернувшаяся ветром)… Невозможно. Пытаюсь, пытаюсь всячески, но не удается. Да и ладно! Зачем морочиться по пустякам, когда сбылось то, чего больше всего чаяло все мое естество! И та не надуманная мечта, рожденная мозгом, о нет, то – сокровенное хотение любого Бойца, не дающее нам покоя, заставляющее жаждать постоянно… Но теперь моя жажда, мучительная и временами казавшаяся неутолимой, в прошлом!Эти объятия, объятия моей Жертвы - они... они... родные и ужасно уютные, обещающие мне защиту от любой беды и опасности, словом, от всего плохого на свете; они дарят мне покой и нежность, которых мне так недоставало прежде... Рицка, мой Рицка... Я знаю: ты никогда не допустишь, чтобы кто-нибудь причинил мне боль и вообще как-то обидел! И я, я тоже клянусь защищать тебя, если потребуется, даже ценой собственной жизни! Клянусь! Раньше, когда я только узнал о Жертвах и Бойцах, я мечтал поскорее встретить свою драгоценную половинку души (да, мне не хватало ее уже в те года! Правда, до поступления в школу я не знал, чего конкретно я жду и почему иногда мне настолько одиноко), я твердо решил не давать никому и допустить о ней даже плохую мысль... Да, в детстве я часто при мыслях о скорой (или пусть не очень) встрече с моей природной Жертвой ощущал грандиозный подъем духа, но постепенно он угасал, нигде не находя отклика - мне же представлялось, будто моя Жертва непременно должна почувствовать мои безмолвные призывы, раз они так сильны (еще бы! Сердце едва не выпрыгивает из груди, а глаза горят патетическими идеями по поводу наших будущих отношений!). Но она их, видно, все же не ощущала, и я грустнел и грустнел... и потом Рицу-сенсей открыл мне правду насчет моей чистоты и того, что природная Жертва мне не положена. Его объяснения, помню, буквально уничтожили меня, почти разрушив глубинный стержень, который позволял мне жить и надеяться, как прочим людям, - в общем, поддерживал мое существование, делая его не просто инертным влачением дней, подобно какому-нибудь, допустим, опавшему листу, а именно полноценной жизнью, яркой и внушающей к себе любовь, хоть иногда и пугающей. Я переживал неимоверно, но у Рицу-сенсея особо не забалуешь,к тому же, мои страдания и беспокойства не имели для него ни малейшего значения. Главным для него являлось сломать меня и воссоздать заново по своей мерке уже не способным ни на эмоции, ни на сопротивление его велениям. И у него едва не получилось, но Рицка спас меня от подобной незавидной участи, и я теперь вечно - и это отнюдь не преувеличение! - буду находиться на страже всего, составляющего его жизнь и приносящего ему радость, поскольку то детское могучее чувство сейчас крепнет во мне с каждым мгновением, и я готов сделать для Рицки абсолютно ВСЕ. Если он потребует - только он, наверно, не потребует, а попросит, - я, наверно, и звезду с неба достану! Да-да, я не преувеличиваю! Я преодолею любые трудности, исполню любые его поручения, даже самые сложные, лишь бы он чувствовал себя счастливым, ведь отныне его счастье - цель всей моей жизни!

Из-за многочисленных переживаний и от близости Рицки меня совершенно парадоксально начало клонить в сон. Немыслимо! Вот что значит присутствие Жертвы рядом! Раньше, я бы, настолько разволновавшись, психовал бы как минимум несколько часов и долго потом не засыпал бы. А сейчас... Сейчас мои глаза прямо слипаются, и у меня не получается их разодрать. И руки Рицки для меня - источник тепла и ласки, по которым я страшно соскучился! И единственная мысль постепенно вытеснила из головы другие - абсолютная уверенность в том, что никому не удастся нас разлучить. Никому и никогда. Я не позволю - и точка. И я чувствую: Рицка полностью разделяет мое мнение.