14. (1/1)

POV СобиСказать, что я был поражен своими действиями – значит не сказать ничего. Я ужасался себе и, когда первоначальный шок прошел, не нашел лучшего выхода, чем позорно сбежать. Я несся вперед, практически не замечая, где нахожусь, и мне хотелось умереть от стыда, степень которого не поддавалась словесному выражению. Я стыдился и нашего с Рицкой поцелуя и своего теперешнего бегства… Как вообще получилось так, что я п… поцеловал его?! Как?!! Хотя тогда мне показалось: это Рицка начал первый, а я лишь отвечал в меру своей опытности! Хотя где бы ей взяться… Но она сейчас не главное – в конце концов, опыт - дело наживное! – главное же – мое нахальство и неизвестно откуда появившаяся распущенность. Я никогда раньше не подозревал за собой подобных порывов, напрочь лишающих самообладания и полностью затмевающих разум. Интересно, если бы об этом узнал Рицу-сенсей, как бы он отреагировал? Прочитал бы мне нотацию, используя в отношении меня самые уничижительные слова своего лексикона, наказал бы или…? Или решил бы, что время забрать мои Ушки подошло, раз в своем поведении я руководствуюсь не рассудком, а исключительно гормонами? Только насчет гормонов неправда! Не они явились причиной происшедшему! Во всяком случае, мне кажется именно так. Иначе для чего мне убегать вместо того, чтобы поддаться возбуждению и продолжить начатое? Ой, опять я думаю непонятно о чем… А, может, наоборот, все ясно и во мне действительно главенствуют гормоны? Но нет, сомневаюсь… Тут что-то другое… И Рицу-сенсей, надеюсь, о случившемся не узнает никогда. Ну его совсем, я не хочу отдавать ему свои Ушки! И раньше-то не хотел, но теперь, после поцелуя с Рицкой, подобная мысль вызывает настоящее отвращение… Вот если бы мои Ушки потребовались Рицке, тогда… Тогда что? Я безропотно отдал бы их – похоже, так… Эх, неужто причина нашего притяжения – всего лишь гормоны и ничего больше? Представив, что все дело исключительно в них, я протестующе замотал головой. Нет, нет, не верю! И ведь я вовсе не против чисто физиологического, не порожденного любовью желания, и, в общем, допускаю, что когда-нибудь и сам могу испытать его, но тем не менее… Тем не менее, я чувствую: в нашем с Рицкой случае все не настолько просто. И поцеловал я его оттого, что в тот момент не мог по-другому. Просто не мог! Но вот отчего – это загадка, тревожащая мой разум и душу. И пока я не в состоянии дать на нее ответ, поскольку мне не удается придумать ничего путного. Конечно, кроме элементарного плотского желания можно предположить в качестве причины случившегося любовь, однако и такое объяснение мне кажется слишком простым, хотя, по-моему, я ощущаю к Рицке если не полноценную любовь, но уже, без сомнения, влюбленность. И это понимание усиливает мой стыд стократ. Вы только подумайте – взял и удрал, как дурак! А Рицка, наверно, ничего не понял. И обиделся. Или разозлился. А ведь расстраивать и сердить его я не хочу ни за что и никогда! Как же мне теперь оправдаться перед ним, какими словами загладить свою вину? Вот я идиот! Так ждать встречи с ним, мучиться от мыслей о ее мнимой невозможности, потом с воспрянувшей надеждой выполнять дурацкие поручения Бескровных, и, наконец увидевшись с предметом своих страстных мечтаний, все испортить своими руками! И, выходит, мне больше не остается ничего, кроме бегства, ведь Рицка вряд ли простит меня…Дабы избавиться от дум, делавшихся всё более мрачными, я резко тряхнул головой – наверно, хотел вытряхнуть их прочь, наружу. Но наглые мысли не собирались покидать свое уютное прибежище и как были, так и остались в моем мозгу, причем с каждым мгновением они бурлили все сильнее, постепенно из вполне логичных превращаясь в колоссальную галиматью и полностью одолевая мое сознание. Чтобы хоть немного отвлечься, я огляделся по сторонам и с удивлением обнаружил вокруг сад и рядом дерево, под которым мне очень нравится сидеть, когда выпадает свободная минутка. И именно здесь я первый раз увидел Рицку, а он – меня… Так, я опять о том же! Не пора ли порассуждать над чем-то другим, пусть эти рассуждения явятся всего лишь средством успокоиться и попытаться мыслить более здраво? Да, пора и еще как пора! Я торопливо плюхнулся на землю, а надоеды-мысли вновь ринулись в атаку на мою и без них идущую кругом голову. И в свете нынешних событий мне интересно, каким образом я раньше полагал себя сдержанным … нет, не сдержанным, а – будем называть вещи своими именами – достаточно холодным человеком. Сейчас уже неважно, что сделало меня таким – воспитание Рицу-сенсея, ранняя потеря родителей или иные причины; сейчас главное результат. Я твердо уверен в следующем: я никогда не стал бы кидаться с поцелуями к пусть даже очень понравившемуся мне человеку спустя совсем короткое время после нашего знакомства и тому виной не подавленные учителем эмоции, а моя сущность, основа моей личности. Хотя в детстве, помнится, я был открытым и, в общем, доверчивым ребенком, но и тогда не дарил своей дружбой кого попало, руководствуясь чем-то вроде некой внутренней разборчивости, не дававшей мне завязывать панибратские отношения со всеми, игравшими со мной в одной песочнице. И не могу сказать, будто я трудно сходился с людьми; скорее, я не спешил сходиться с ними, не изучив прежде поподробнее и, возможно, не их, а свои чувства к ним: влечет ли меня к новому приятелю или я предпочитаю держаться от него на расстоянии. Но все мои детские увлечения, даже казавшиеся дружбой на всю жизнь, ерунда по сравнению с тем, как манит меня Рицка. Только я бы, несмотря не его поистине сумасшедшую притягательность для меня, все равно не стал бы бросаться к нему очертя голову и тем более целоваться. Нет, при нормальных обстоятельствах, не скрывающих никаких тайн, я предпочел бы постепенно развитие отношений, дабы не разочаровать излишним напором ни его, ни себя... К тому же, я ведь совсем не знаю его! А вдруг он, подобно мне, тоже сторонник выдержанности и постепенности? И я-то ладно, теперь ничего не поделаешь, но не оттолкнет ли его моя спонтанность? Ох, это надо было так сесть в лужу! Только, в общем, я не жалею. Вернее, жалею о необдуманности своего поступка и о плохом мнении, которое из-за нее может сложиться обо мне у Рицки, а о самом поцелуе – нет. Но вот если он отвратит Рицку от меня и сделает невозможным наше дальнейшее общение… подобное развитие событий мне будет перенести крайне тяжело. Поэтому мне обязательно нужно поговорить с Рицкой и убедить его – в чем? В ненамеренности поцелуя? Типа я случайно и в принципе целовать тебя совсем не собирался? Дурацкое оправдание; более того, откровенное вранье. Пусть даже он поверить подобному оправданию, и наши отношения продолжатся – начинать их со лжи как-то не очень… Противно, одним словом. Значит, аргументы такого рода отпадают. А что остается? Да, выходит, ничего… Неужели нашему знакомству не суждено сделаться чем-то бОльшим, неужели оно погибнет на корню из-за моего опрометчивого поступка? И если дело обернется именно так, я никогда не прощу себя! В общем, мне срочно следует придумать убедительные доводы в свою пользу, вернее, в пользу нашего дальнейшего совместного существования. Ну вот, я опять! Какое, объясните, совместное существование? О нем даже речи не идет, ведь все висит буквально на волоске! Тогда мне тем более необходимы убедительные оправдания, необходимы просто отчаянно! Вернее, не совсем оправдания, а… Впрочем, по большому счету именно оправдания, поскольку ведь в любви я Рицке признаваться пока не собираюсь. Или стоит рискнуть и признаться? Нет, пожалуй, так я лишь еще больше напугаю его, особенно если он не испытывает ко мне нежных чувств в достаточной степени. Поэтому признание отпадает, а мне стоит изо всех напрячь мозги и найти подходящие слова, которые убедят Рицку – в чем? Тоже не знаю и буду размышлять.

Нахмурившись от стараний, я постепенно вроде бы сумел направить свою умственную деятельность в нужное русло, но через пару минут плодотворных раздумий меня бесцеремонно прервали.- Не хмурься, морщинки будут, - раздался совсем рядом от меня до отвращения бодрый голос. Я, ощутив разом и радость, и жуткое смущение, моментально повернулся в сторону говорившего. Да, так и есть, возле дерева стоял Рицка и взирал на меня с некоторой усмешкой в глазах. А секунду спустя до меня дошло, что его появление (кстати, как он сумел обнаружить меня?) разрушило все мои попытки сочинить пристойную версию случившего между нами и, следовательно, надежду на наше примирение, если он обиделся. Но по его голосу не похоже, чтобы он о чем-то тревожился или грустил. Меня очень неприятно поразила беспечность, прозвучавшая в его оклике. Неужели ему все равно? Неужели я его ни чуточки не волную, а наше взаимное притяжение есть лишь плод моего слишком буйного воображения?! Неужели?.. Я, значит, тут сижу, беспокоюсь, угрызаюсь совестью, что обидел его, а он… он… И все же, откуда он узнал, где я?- Как ты меня нашёл? – у меня даже голос пропал от возрастающего удивления с одной стороны и от возмущения – с другой, свой вопрос я задал жалким шепотом. Я помню абсолютно точно: когда я выскочил из комнаты, Рицка остался внутри и догонять меня не спешил. И пока бежал сюда, я, хоть и будучи в растрепанных чувствах, никаких шагов сзади не слышал. Получается, видеть, куда я направлялся, он не мог. И ведь сколько-то времени я уже сижу здесь (интересно, сколько?) и ни разу не уловил никаких посторонних звуков, хотя бы отдаленно похожего на приближение другого человека. И не верится мне, что Рицка умудрился бесшумно прокрасться по кустам и за деревьями, а потом украдкой наблюдал за мной, спрятавшись, к примеру, за любым деревом, благо их вокруг множество? Ой, вряд ли, почему-то я сомневаюсь! Насколько я успел изучить Рицку, не в его характере поступать подобным образом. Он мне кажется другим – видимо, более прямолинейным… И не скрывающим своих истинных намерений. Хотя отчего я делаю столь уверенные и однозначные выводы? Мы ведь едва знакомы! И, выходит, я все-таки чем-то увлек его, иначе для какой надобности он явился сюда?- Методом дедукции и анализа, - подмигнул он. Я изумленно заморгал и внезапно ощутил странное разочарование. Откуда оно взялось? Мне неведомо. Чего я ждал? Не знаю… Я уже вконец запутался!!! Печалюсь, жду чуть ли не чуда, радуюсь подобно ребенку, а через мгновение почти плачу – объяснит мне кто-нибудь, отчего эмоции, от которых благодаря воспитанию Рицу-сенсея я было избавился, и несуразные желания захлестывают меня с такой кошмарной силой? Похоже, безумие ко мне и впрямь ближе, чем я думаю. Но почему? Почему?! Что есть в Рицке необычного, раз его присутствие рядом провоцирует меня реагировать столь бурно? Все эти выкладки пронеслись в моем мозгу за доли секунды, немного погодя красноречиво отразившись у меня на лице, и, Рицка, вглядевшись в него попристальней, похоже, понял мое состояние, так как успокаивающе сказал: - Шучу! Просто знал, что ты тут, и всё!- К-как знал? – нет, я и в самом деле не понимаю! Ведь школу и прилегающие к ней окрестности я знаю гораздо лучше, чем Рицка, поскольку я-то здесь нахожусь с малых лет, а он, как я понял, тут совсем недавно, иначе бы я наткнулся на него раньше, могу поспорить на что угодно. У меня вдруг возникла непоколебимая уверенность: наша встреча – это знак судьбы. Но к чему она приведет? Где и когда свершится судьба, которая определена им? Внутри меня зашевелилось томительное предчувствие, жуткое и одновременно сладостное. Выходит, я согласен безропотно принять все, уготованное мне в жизни высшими силами, посылающими внимательным знаки и предзнаменования? Да, пожалуй, согласен. А сейчас мне почему-то кажется, что встреча с Рицкой явится в моем не слишком-то радостном доселе существовании переломом, после которого оно изменится радикально и станет абсолютно другим. Хуже или лучше? Я еще не знаю, но уже всей душой откликаюсь на зов неведомого, воплощенный в Рицке. И этот сад, бывший свидетелем стольких моих горестей и немногих радостей, похоже, скоро увидит нечто очень-очень важное для меня. Только, наверно, то, чему суждено произойти, случится позже, а пока меня сильно волнует такой момент: почему Рицка пришел именно сюда? Я вопросительно взглянул на него, с замиранием сердца ожидая ответа.

- Ну просто… - странно замявшись, ответил он и продолжил уже более дерзко: – А что? Ты против?Нет-нет, он неправильно истолковал подтекст моих вопросов и сомнений! Я вовсе не против, наоборот, очень даже за, просто мне до смерти хочется узнать, что же ждет меня там, после поворота моей жизненной дороги! Или, может, как раз не стоит стремиться к знаниям очень уж рьяно? Вдруг судьба еще не решила окончательно и успеет передумать, особенно видя мою настырность? Да, мне, наверно, нужно поаккуратнее, но мою радость от присутствия совсем близко от меня я скрыть не сумею. Ни от кого. И в том числе, похоже, от самого Рицки, хотя с улыбками до ушей и прыжками до небес от счастья было бы хорошо на всякий случай подождать. А то мало ли…Поэтому я чуть-чуть помолчал, судорожно пытаясь обуздать свою радость и запрятать ее поглубже, чтобы она не так откровенно бросалась в глаза, и, отчего-то смущаясь, признался:

- Не против, наверно… - а потом против воли напрягся, подтягивая коленки к груди и словно бы сжимаясь подобно сворачивающему в клубок ежу. Но почему? Черт возьми, почему?! Ведь еще секунду назад я безоглядно доверял ему, готовый отправиться за ним, если он позовет, куда угодно! Я вообще перестал понимать что-либо и чувствую себя таким беспомощным… На редкость неприятное чувство.

- Присяду рядом? - вместо ответа я кивнул, сжимаясь еще сильнее.Рицка молча сел, явно не собираясь больше говорить, и над садом повисла тишина. Она чем-то напоминала мне ту, воцарившуюся в моей комнате перед нашим с Рицкой поцелуем, но ту тишину пронизывали смутные, неясные томления тел и душ, пытающихся коснуться друг друга, соединиться навсегда, не обращая внимания на оболочку плоти, не дающую им слиться воедино. И максимум, на что эти оболочки оказались способны – обычный поцелуй, оказавшийся слишком грубым для стремления душ и слишком неожиданным для косных тел. Словом, из-за всех этих порывов и желаний тогдашняя тишина не была отдохновенной: если бы я умел слушать мир не ушами, а сердцем, то, наверное, воспринял бы ее как тонкий звон колокола, зовущего нас вперед, навстречу грядущему, просящий отбросить все страхи и сомнения в правильности своих действий… И звон тот, не смолкавший до нашего поцелуя, был бы благозвучным, но настойчивым в своей правоте. В общем, та тишина по большому счету так называться не могла, и мы ощущали ее наполненность звучанием музыки судьбы даже нашими несовершенными телами, не способными обнаружить проявления истинной сущности Вселенной и понять руководящие ею силы. Да, тишина перед поцелуем подталкивала нас к действиям своим беспокойным свойством, но нынешняя тишина предлагала спокойно подумать, никуда не торопясь и ни чуточки не волнуясь. Она не давила, нет, она умиротворяла, даря нам блаженство никогда не заканчивающегося промежутка между мигом прошлого и мигом будущего, между двумя секундами бурной деятельности, которая кружит и кружит людей в своем бесконечном хороводе, затуманивает им головы и не дает ничего рассмотреть (а тем более увидеть!) вокруг, позволяя покинуть эту бешеную пляску только с приходом смерти. А мы с Рицкой, надежно укрытые тишиной, будто выпали из потока времени и глядим на него со стороны, как на мчащиеся мимо воды неудержимой реки, радуясь, что можем отдохнуть от плавания в ней хоть немножко. И подобной тишины мне раньше ощущать не доводилась, а сейчас она окружала нас благодаря присутствию Рицки рядом со мной, я крепко в том убежден. Кто же он, этот Рицка, если ему подвластно менять ход времени – во всяком случае, для нас двоих?Проникаясь тишиной, пропитавшей меня, кажется, до мозга костей, я, сам того не замечая, привалился спиной к боку Рицки. Ужасно смущающий поступок! При других обстоятельствах я бы тут же шарахнулся от него подальше и потом долго бормотал бы извинения, не в силах поднять глаза… Но сейчас, околдованный тишиной, я откровенно блаженствовал, чувствуя тепло его тела и благодаря свое, которое как-то само сообразило потянуться к Рицке и прислониться к нему. И ведь очень уютно сидеть вот так, соприкасаясь, словно мы и вправду диковинное единое существо с двумя разумами, но одной душой. И одним сердцем, бьющимся размеренно и спокойно, поскольку для волнения нет не малейшей причины, все так хорошо, так правильно, так чудесно… Но тут в мои мечтания и навеянные ими чувства довольно бесцеремонно вмешался Рицка, слегка отодвинувшись и переместив мою голову к себе на колени. Такое положение показалось мне менее привлекательным, поскольку я ощущал себя в такой позе гораздо уязвимее. Ну да, ведь, допустим, вскочить из положения лежа намного затруднительнее, чем из сидячего! И вообще, зачем он это сделал? Чего от меня хочет? Мне делалось все неуютнее, от прежнего безмятежного доверия не осталось и следа, меня сковало напряжение и я открыл рот, чтобы спросить у него прямо, но… Но он остановил меня. Нет, конечно, он не велел мне молчать и рта не затыкал тоже; он просто опустил одну руку и начал перебирать мои волосы, сначала едва дотрагиваясь до них кончиками пальцев, но постепенно, увлекшись, он стал действовать все смелее, его рука зарывалась в мою шевелюру все глубже, а ласкающие движения делалисьвсе увереннее... И я как-то сразу и точно понял, что таким приятным способом он просил меня не возмущаться и не пытаться убежать. Что ж, хорошо, я исполню его просьбу, особенно если он и дальше продолжит свои ласки.Лежа головой на коленях Рицки и наслаждаясь его касаниями, очень бережными и осторожными, я все пытался расслабиться и целиком раствориться в ощущениях от его пальцев в волосах, сконцентрировавшись на тепле его рук, играющих прядями, но ни разу не дернувшим больно… но потерпел поражение. Все мои попытки оказались тщетными, несмотря на восхитительный уют, который Рицка умудрялся распространять вокруг себя. Я словно парил среди легчайших облаков, чьи невесомые прикосновения почти не чувствовались, только с каждым из них спокойствие и защищенность делались все ощутимее. Такого душевного (и физического!) комфорта мне не доводилось испытывать уже давно; казалось бы, млей себе и гони прочь тягостные мысли… Но нет. Напряжение где-то глубоко внутри и не думало уходить, напротив, оно незаметно нарастало – почему? Что опять со мной творится? Подумав – было ужасно трудно сосредоточиться из-за чутких пальцев Рицки, не прекращающих свое дело! – я понял, в чем загвоздка. Я все еще боюсь оттолкнуть его каким-нибудь неловким действием или не вовремя сказанным словом, которые могут произвести на него неблагоприятное впечатление! Хотя, если исходить из уже сложившегося у меня мнения о нем, он не выглядит человеком, способным бурно отреагировать на случайную оплошность другого, только кто скажет наверняка? А рисковать я категорически не хочу, от чего продолжаю напрягаться и одновременно боюсь, что моя скованность обидит его, ведь он старается изо всех сил! Похоже, в отсутствие Рицу-сенсея я сделался чрезмерно нервическим… И, пожалуй, пора перестать бесконечно прокручивать в голове одни и те же мысли, лучше подумаю-ка я о… не знаю, о чем, но о чем-нибудь другом, по-настоящему расслабляющем и внушающем покой. Правда, подобных вещей в моем распоряжении совсем немного или, точнее говоря, очень мало, но своих попыток отвлечься не прекращу.Чуть погодя я вновь прислушался к своим ощущения. Руки Рицки в моих волосах и на лбу, его близость, его тепло и надежность (откуда я про нее знаю?) приносили ни с чем не сравнимое удовольствие, иногда почти болезненное. От всего этого в целом мне даже хотелось издавать какие-нибудь звуки наслаждения, подобные кошачьему мурлыканью, и я еле сдержал этот странноватый порыв. Если я начну мурлыкать, то, вполне возможно, Рицка меня поймет неправильно и еще решит, будто связался с ненормальным. Стоило мне только справиться с собой, как накатили воспоминания о детстве, трогающие чуть ли не до слез… Бывало, я маленький, изнемогши от игры, с разбегу валился на диван, а наблюдающая за мной мама с улыбкой присаживалась рядом и так же задумчиво-нежно перебирала мои волосы, иногда дотрагиваясь до Ушек… Я тогда сердито дергал ими и недовольно бурчал, укоризненно глядя на маму из-под ресниц. А мама принимала извиняющийся вид, но руку от волос не убирала, продолжая ласкать и гладить. Усыпив мою бдительность, она опять трогала Ушко, и все повторялось сначала. Порой я даже всерьез злился на нее за непочтительное, как мне тогда казалось, обращение. Ах, если бы время могло обратиться вспять и прошлое бы вернулось к нам! Тогда я бы ценил каждое прикосновение маминых рук, пусть и мимолетное, и каждое безобидное поддразнивание с ее стороны вызывало бы не обиду, а ответную нежность и желание поделиться ей… Но не нужно о грустном, иначе я совсем расклеюсь и Рицка подумает, будто это он расстроил меня. Тем более с ним мне почти так же хорошо, как и с мамой. А почти – так как ощущения все же несколько другие и, кстати, чувства тоже. Тогда, в детстве, то была сыновняя любовь, крепчайшая и безусловная; сейчас же… Да, любовь (вернее, влюбленность) имеется в наличии, но она – далеко не все, испытываемое мной к Рицке. Большую часть этого сложного и трудноописуемого чувства составляет нечто, названия которому я затрудняюсь подобрать до сих пор. И я точно знаю: раньше ничего даже отдаленно похожего я не испытывал. И оно, это ощущение мне дороже всего на свете, дороже родительской любви, как бы кощунственно не звучали такие слова. Только ведь против фактов не пойдешь, верно?Рицка рассеянно смотрел вдаль, в пространство сада перед собой (откуда мне известно про рассеянность его взора – мне же не видно снизу?), и, пользуясь его невнимательностью, сейчас игравшей мне на руку, я украдкой бросил на него пристальный взгляд. Что же я мог сказать о нем? Каковы мои впечатления? Кажется, о его красоте и необычности глаз я упоминал неоднократно; теперь следует остановиться на его душевных качествах, ярко отражающихся на лице. Да, он очень добрый, чуткий и нежный! Внезапно внутри что-то больно кольнуло, поскольку мои мысли свернули в свое излюбленное русло: отсутствие у меня Жертвы. Но это, впрочем, неудивительно, ведь Рицка-то как раз Жертва, причем довольно сильная! Наверно, он мог бы справиться со мной, если бы захотел. Хотя, в принципе, чего со мной справляться-то, я и сопротивляться толком не умею. И не хочу, во всяком случае, Рицке. Только зачем я ему, у него наверняка есть природный Боец, которому я сейчас до чертиков завидую. Прямо хочется разреветься от злости, словно в детстве, и колотить судорожно сжатыми кулаками по стволам ни в чем не повинных деревьев; колотить до тех пор, пока гнев и обида на несправедливость судьбы если не улягутся совсем, то хотя бы сделаются менее язвящими сердце. Вот почему? Почему получается именно так? Одним – Имя и природная Пара, а другим – ни малейшего намека на него и неизвестно какая Жертва, подобранная Рицу-сенсеем. Только ему абсолютно наплевать на мое счастье или горе, на мое отчаянное желание приязни и дружбы с моей будущей Жертвой, для него главное – наши общие боевые характеристики. И если уж говорить начистоту, я бы безумно хотел быть Бойцом Рицки! Он бы, я уверен, никогда бы не был жесток со мной и вообще не обращался бы так, как объясняет Рицу-сенсей: он считал бы меня человеком, а не вещью… Эх, и зачем я трачу время на бесполезные мечты, лишь бередящие и без того не заживающие раны! Ведь Рицу-сенсей мне дажевысказать свои крамольные желания не позволит! Я думаю, Жертва для меня уже выбрана, только он по известным ему одному причинам пока не сделал из нас Пару… Но я не хочу другую Жертву, кроме Рицки! Не хочу, слышите?!! И пусть просить о милости неизвестно кого, раздирая в кровь душу, так же глупо и, наверно, по-детски, как и лупить несчастные деревья, царапая и ушибая в результате лишь собственные руки, но не причиняя никакого вреда саднящему внутри отчаянию, я все равно прошу и буду просить! Пожалуйста!!! Ведь я, подобно множеству других, живущих рядом, тоже заслуживаю хотя бы капельку тепла и нежности… Хотя бы капельку…

Поглощенный своими горькими думами, я теснее прижался к животу Рицки, неосознанно ища у него защиты, и зажмурился. Пусть, пусть только он не оттолкнёт меня!.. И небо услышало мои мольбы, идущие из самой глубины сердца: Рицка не оттолкнул меня; а, наоборот, сильнее прижал к себе. Будет излишним описывать мою радость по этому поводу, скажу только одно – я очутился практически в раю! Правда, до того я там ни разу не бывал, но убежден: в раю именно так, как я ощутил тогда… И еще я не торопился избавляться от своей дикой мысли по поводу Рицки в качестве моей Жертвы. Интересно, есть ли хоть мельчайшая вероятность подобного развития событий? Мне очень хочется узнать наверняка, прямо не терпится, но вот у кого? Ученики – вряд ли, поскольку, на мой взгляд, не обладают нужным уровнем знаний; может, спросить у учителей? Но опять же – у кого? Я мысленно двадцать пять раз перебрал весь школьный персонал и после недолгих раздумий остановился на одном человеке – Нагисе Саган.