Глава 18. Письмо Фрэнка Ларсона (1/1)

Дом продали с мебелью. Так что осталось только разобраться с вещами. Я медленно перебирал их, как будто свою прошлую жизнь, и время от времени посматривал на письмо, не в силах его распечатать ни там, при получении, ни сейчас, уже дома. Всю обратную дорогу я, положив его во внутренний карман куртки, шёл и прижимал ладонь к груди, словно боялся, что оно исчезнет, сгинет в никуда, как когда-то его хозяин. Дата отправки просто вышибла у меня почву из-под ног ― 2008, май, 27 ― спустя два дня после смерти Фрэнка... Что там могло быть написано? Когда и кто его отправил? Может быть, это всё чья-то злая шутка? Однако очень глупо было так думать, потому что я узнал почерк на конверте. Я боялся. Только чего больше? Мыслей Фрэнка о нашей дружбе или каких-то его откровений, которые он отважился написать в письме, предчувствуя, возможно, свою гибель, но очень желая, чтобы я о них знал? Что было для него таким важным? Достоин ли я знать это?Насыпав растворимого кофе в оставшуюся чашку, я налил кипяток и присел в кресло. Отпил глоток и ещё раз прокрутил в голове все сомнения. Осторожно поставив чашку с горячим напитком на стол, задержав на мгновение воздух в своих лёгких и шумно выдохнув его обратно, я принялся разрезать конверт, словно на вскрытии ― разрез от мечевидного отростка до лобка ― чтобы выяснить причину и суть того, что внутри. Вскрыв почтовую бумагу, я вытащил содержимое, и вот что предстало моему взору: «Джон! Дорогой друг! Прости! Мне действительно жаль, но раз ты читаешь это письмо, значит, со мной всё-таки что-то случилось. Надеюсь, я не был в коме и никому не обременял жизнь своим «растительным» существованием. Я прекрасно помню, что ты мне рассказывал про «коматозников», и ты знаешь, что я всегда был уверен, что моя смерть будет быстрой. Надеюсь, я не был столь самонадеян.Я пишу это письмо, потому что меня мучают сомнения, успею ли рассказать тебе всё то, что так хочу, что думаю об этом. Если успею, и наш разговор состоится, то ты никогда не увидишь это послание, а если ты его читаешь, значит, я мёртв, и Фиона в точности выполнила мои указания. Я уверен, ты вернёшься домой. Возможно, будешь ранен, но ты ещё попадёшь в свою мечту, Джон. Чёрт! Да, я в этом уверен. Итак. Знаю, мы никогда не поднимали в нашем общении тему секса. Да, наверное, это покажется кому-то странным, но я не был до конца уверен, что это то, что нам стоило обсуждать. Мы никогда не говорили о наших сексуальных предпочтениях, бывших партнёрах или отношениях, которые были у каждого из нас в мирной жизни. Ты мне дорог, Джон Уотсон, очень сильно дорог, и я... Чёрт. Да, я боялся, именно боялся, что ты не позволишь мне перейти черту. Ты понимаешь, о чём я, Джон? Конечно, мне хочется верить, что ты уже догадался. Я помню, как ты иногда на меня смотрел. И я смотрел на тебя так же. В этом вся суть. Боже! Джон, я старательно списывал эти вспышки на простое восхищение профессионализмом друг друга, но чем дальше, тем явственнее понимал, что скучаю по тебе, что мне решительно мало тех нескольких десятков минут, которые мы проведём, просто разговаривая друг с другом. Я предан машине, машина предана мне. А люди слабы, изменчивы и редко верны. И их измены причиняют боль, мучая, выворачивая душу наизнанку. И неважно, какие они: физические или душевные. А если мой «индеец», мой верный «Апач», решится на предательство, то меня в тот же момент настигнет смерть, и эта уверенность даёт мне силы жить. Да, ты знаешь, я ― мизантроп, полная твоя противоположность, Джон. И в этом всё наше великолепие.У меня были отношения до того, как я напросился в Афганистан. Я её любил, Джон. Больше жизни! Я был счастлив, ты понимаешь, о чём я. Мы с тобой одинаково воспринимаем это странное и неоднозначное определение. До встречи с ней я был довольно свободен в своих сексуальных предпочтениях, считая их вариантом нормы и оправдывая душевную неудовлетворенность проблемой поиска. Но она накрыла собой, словно белым покрывалом, всё, что было до неё.Я хотел, чтобы она стала моей женой. Я был готов к этому, но она хотела быть адвокатом, и муж ˜— военный лётчик — её не совсем устраивал. Однако, такова моя жизнь. И пусть это звучало эгоистично, мой друг, но я попросил её подождать. Всего полгода! Ну, максимум, год. Я верил, что она меня любит и пойдёт на уступки, мне было важно её мнение и принятие ею данной ситуации, ведь положительный ответ на свой запрос я уже получил. Знаешь, Джон, мы встречались десять сумасшедших месяцев. Мы откровенно уже думали о детях, придумывая им имена. И вот тут-то... Хэмиш ― имя, которое устроило нас обоих для нашего первенца. Да, да, Джон Хэмиш Уотсон, теперь ты понимаешь выражение моего лица, когда ты сказал мне своё полное имя, и почему я тогда, сославшись на неотложные дела, так быстро ретировался. Словно, судьба через тебя решила мне напомнить, чего я лишился. Я помню, как разрывался в последние дни перед отъездом. С Мэри мы ругались каждый день. Она плакала. Практически срываясь на мольбы, говорила всякие глупости, что мы никогда больше не увидимся, что она меня никогда не простит, а потом, что я об этом сильно пожалею. Да, она оказалась права. С тех пор мы с ней больше никогда не виделись. На письма она не отвечала, потом они стали возвращаться, так как «адресат не найден». Я перестал писать. Я хочу только одного ― её прощения. И, да, я об этом жалею, жалею больше всего в жизни. Я ― солдат. Я живу сражениями, а на «гражданке» я «умираю». И это правило, видимо, созданное моей судьбой, а Мэри ― исключение, только подтверждающее его. Что ж... Ты ― единственная моя отдушина, Джон. Ты греешь мою душу. Я живу нашими встречами. Прошу тебя, Джон, помни обо мне только хорошее. Ты навсегда в моих мыслях и в моём сердце.Ты знаешь, я никому не могу довериться. Только тебе. Джон, найди, пожалуйста, Мэри Морстен. Она жила в Ричмонде, на Джордж-стрит, 126/с. Прошу, Джон! Найди её и скажи ей, что я прошу меня простить, что всё могло быть иначе, но случилось именно так. А самое главное, меня не покидает уверенность в том, что, если рядом с ней есть маленький мальчик семи лет, по времени зачатия (ты, я знаю, без труда сможешь это выяснить) совпадающий со временем нашего общения, который хоть немного похож на меня и имя ему Хэмиш... Джон, это мой сын. Сделай всё, что в твоих силах, чтобы у него всё было хорошо. Я отдаю себе отчёт, что не имею никакого морального права обременять тебя этой просьбой, но это для меня важно.Боже, ничего, более сентиментального я в жизни не писал. Но мне не стыдно. С тобой, уверен, я могу себе это позволить. Береги Хэмиша, Джон.

Твой Фрэнк Ларсон»