13. Поехали! или Тоска, тоска - гробовая доска (2/2)
Джокер перебил её, не дослушав: — Не мог бы. За окном снова шорох и стук закрывающейся двери, Джокер выглянул из-за шторки и вздохнул. Юля тоже потянулась и увидела, что мужчина, надев бейсболку, лениво уходил от тачки. Они пробыли на парковке всю субботу, до самого вечера: ездили, сдавали назад, парковались, выезжали, парковались, поворачивали, сдавали назад, парковались, колесили между рядами. Юле хотелось сдохнуть, а Джокеру хотелось её закопать где-нибудь поблизости, их желания удивительным образом тянулись друг к другу, как магнит и железо, но, увы. И вечером к своим машинам возвратились первые люди, и пора бы уже включать панику и выкручивать тумблер — привет, проблемы! Но Джокера они будто не волновали, он велел вернуть машину на место, затем они чинно прошлись между рядами, и разодетые, весёлые, пропахшие дымом и алкоголем люди довольно улыбались им, пожимали Джокеру руку и желали хорошей предстоящей рабочей неделе.
Юля хмурилась, офигевала, с ужасом наблюдала за рукопожатиями, всё ждала, что он кому-нибудь раздробит руку, но он улыбался в накладные усы, благодарил, пару человек похлопал по плечу, а с одним очень важным джентльменом — какая-то полицейская шишка — обсудил последние новости: ну надо же, в городе появился ряженый, ?видали, что учинил неделю назад в кафе??
А Юля взяла своего ненаглядного психопата под руку и промурлыкала ему, улыбающаяся: ?Милый, опоздаем ведь?. Надо было видеть его взгляд, затем он улыбнулся мужчине и многозначительно выдохнул: ?Женщины?.
Ещё в течение двух недель Джокер вытаскивал Юлю из логова, и они отправлялись на очередной импровизированный автодром. Заброшенная деревня. Отдалённые трассы. Ночные автодромы — они давались тяжелее всего, потому что приходилось вставать ни свет ни заря и тащиться, аки оборотни, на площадку. И так каждый грёбаный день. Помимо всего прочего им пришлось поменять дислокацию, так как время вписки подошло к концу, вот-вот должны были вернуться жильцы дома. Накануне отъезда Юля прибрала квартиру, чтобы отплатить несчастным хотя бы чистотой, перестелила постель — в шкафу нашлось белоснежное бельё. Облака, облака, облака, только ангелов не хватало. Джокер тогда застал её за тем, что она взбивала подушки, уже наряженные в небеса. Аккуратно подоткнутая простынь ничем не выдавала, что на кровати кто-то нагло спал все эти дни. Но Джокер не был бы Джокером, если бы не пожелал оставить гадость напоследок: уронил Юлю на это белое небесное царство, набросился и оставил хозяевам привет. Ворох смятого белья, в том числе женского, и много крови. Её крови. Стоило ждать в ближайшее время в новостях, что в одной из квартир города нашли следы похищенной девушки. Так и вышло тогда. Они заняли одноэтажный каменный дом на другом конце Августа, и Юля точно знала, что единственного, одинокого хозяина — немощного дедка без прицепа из родственников — Джокер прирезал, а наёмники услужливо закопали тело в заброшенном саду позади дома. Там всё заросло борщевиком и не пойми чем ещё, поэтому приспешники ходили потом красные от ожогов, в волдырях и охреневшие, а Джокер доволен. Естественно.
Так пролетели две недели, Юля куда увереннее выкручивала руль, уже не нависала над ним, чуть не лбом упираясь в стекло перед собой. Повороты? Конечно. Сдать назад — уже могла. Припарковаться — ну… такое пока. Она усердно разбивала зады тачкам — бах, бах, бах! Джокер сердился, усмехался, издевался, паясничал, рычал, а Юля несмело оправдывалась: ?Я женщина, мне не дано?. Каждый день он таскал её в новое место, никогда не повторялся, каждый раз требуя невозможного: лучше, больше, ещё. И так по кругу. В один из таких дней они выбрались для очередной порции практики не как обычно — на ночь глядя, а то и вовсе ночью, а в семь вечера. Потратили около часа на езду, после Джей разрешил размяться, пройтись по площади — на окраине города, в самом затхлом районе почти никого.
Вечер пятницы, кто у теликов, кто уже готовенький, не до прогулок, одним словом.
— Опасно вот так кататься у всех на виду, — Юля встала рядом с машиной и залюбовалась закатом над железной дорогой, проходившей неподалёку.
— Это… хм… не совсем обычный урок, — Джокер достал из багажника зелёную пол-литровую бутылку и тряпку. — Считай это, хе-хе, экзаменом. Ну-ну. Юля знала, левой пяткой чуяла, что надо бы запаниковать, почуять неладное, всеми силами предотвратить начатый фарс, но… Все эти две недели всё было почти нормально. И даже то, что Джокер вдруг сгорбился, как будто расхаживал тут не в футболке и джинсах, а в своей разлюбимой фиолетовой двойке. Ещё бы грим наложить, и полный боекомплект.
— Экзамен значит? — переспросила Юля, размышляя, что же тут могло не сойтись.
Он приобнял её за плечо, мягко поцеловал в висок, и Юля задохнулась: дышать стало нечем, он прижал её к себе и плотно закрыл нос тряпкой. От неё пахло сладко-сладко, до тошноты приторно, и чем больше Юля боролась, чем сильнее билась за вдох, тем громче мурлыкал Джокер песню. Колыбельную.
Руки ослабли, никак не получалось вцепиться ему в лицо или хотя бы ухватиться за футболку. Ноги не слушались, всё время подкашивались, будто бескостные, чужие. Юля обмякла, осела, упала бы на пыльный растрескавшийся асфальт, но Джокер держал её. Навалил на себя, ухмыляющийся, довольный. Его лицо уплывало, пропадало, будто летний ветер рассеивал его по дорогам и дорожкам, уносил куда-то. Юля боролась — с собой. С отяжелевшими, набрякшими веками. — Т-ты… — не её язык, чей-то чужой кусок мяса во рту, никак не хотел ворочаться. Джокер ослабил хватку на лице, уже не так сильно прижимал воняющую тревогой тряпку. Юля сипло вдохнула, снова захлебнувшись пакостной сладостью. ?Нена... Не… Не вижу… Нена… вижу…? Темно. Тем-но. Юля попробовала тугое чернильное слово языком и ощутила пустынную царапающую бездну во рту. Воды. Она вздохнула и разлепила сухие губы, попробовала позвать кого-нибудь из темноты, но голос замер в горле. Застрял.
?Моя бабушка курит трубку?, — звонкий, надтреснутый голос тонул в безмолвии и назойливой мухой жужжал над ухом.
— Сделай потише, — она всё-таки заставила слова вынырнуть из глотки, за что поплатилась саднящей болью. Тишина в ответ продолжала негромко жужжать негромкой радиоволной, и так хорошо, уютно, спать бы и спать. Только нестерпимо хотелось пить, мучительная жажда саднила горло, билась в голову молотком — ?Пить! Пить!?
Так. Та-а-ак.
Ох ты ж ёб твою мать! Тут уж сон как рукой сняло! Глаза сами собой открылись, перестав ломать комедию, и завертелись, заворочались в глазницах, чуть не выкатились. Где эта паскуда? Где эта тварь, по ошибке называющая себя человеком?
Юля в машине, вокруг темень непроглядная, и впору бы дополнить, что хоть глаз выколи, если бы не прикреплённый под потолком фонарик. Тусклые лучи едва-едва справлялись с сумраком, света хватало, чтобы оглядеться вокруг и осознать: пиздец, сударыня. Это игра, просто игра, тут главное в правилах разобраться, а там нормуль, раз уж не убил, руки-ноги не отнял, то где наша не пропадала. Юля прислушалась: радио всё так же тихо мурлыкало, на этот раз голосом профессора Лебединского — ?Я убью тебя, лодочник?. Даже из-за тусклого света она не могла разглядеть, что там, за окнами. Может, машина стоит себе тихонечко на дне реки, рыбки вокруг плавают, удивляются: эка невидаль, такая махина покой их нарушила! Нет, не река, не озеро, потому что радио играло не в Юлином авто, а откуда-то извне, стало быть, одним страхом меньше — не утонет. Она дотянулась до фонарика, нащупала кнопку-выключатель и нажала. Сперва мир пропал в глухой черноте, ухнул в злую бездну и замер, но чуть погодя глаза попривыкли, настроились на хиленькое ночное зрение и услужливо показали всё вокруг. А смотреть, кажется, есть на что. Вокруг, то тут, то там, припаркованы машины, нечастыми рядками. Забор из сетки Рабицы, кажется, табличками с номерами расчерчены парковочные места. В чём прикол? Где тут суть шутки? Смеяться после слова ?лопата?? Кстати, о лопатах: если хоть одна попадёт в руки Юли, она клятвенно обещала себе отходить ею своего неугомонного шизофреника. За окном тьма. Ночь. На небе звёзды горят, заливаются, светят, как умеют и как будто некоторые подмигивают. Луна висит половинкой каравая, только выеденного посерёдке, то ли убывает, то ли растёт — Юле нечем похвастаться в астрономии, познаний ровно ноль целых и хрен десятых.
Вдруг тени как будто шевельнулись, качнулись, с лапы на лапу переступили. Юля припала носом к стеклу и подобрала под себя ноги, стало зябко и страшновато. Что там? Кто там? Может, дверь приоткрыть, спросить, позвать, попросить о помощи? Да щас. Джокер её сюда точно не в руки добрым самаритянам закинул, так что оставалось надеяться только на себя.
Ох, мама… Машину окружили ротвейлеры, крутобокие, морды злые, глазёнками своими голодными так и сверкали. ?Выходи, человек, потолкуем, попробуем тебя на зубок, поваляем немножко в пыли, порадуемся?. Хуй вам без соли. Юля огляделась, отползла к противоположному окошечку — и там собаки. Сколько же их тут? Раз, два… Пять…
Ладно, ла-адно. Реветь потом, а сейчас стоило придумать, что делать дальше и как отсюда выбираться. Юля включила фонарик и осмотрела заднее сиденье, на котором сидела, проверила щели, обшарила потолок. Заглянула на водительское и пассажирское места. На пассажирском лежала бутылка воды, полторашка, рядом — ключи и какая-то карточка. Юля взяла её, поднесла к глазам и рассмотрела водительское удостоверение на Кауфман Юмми Исааковну, а… с фотографии смотрела она, Юля. Ох ты ж ё... Как бы это покультурнее выразиться...
На полу, перед сиденьем, лежал пакет, и хорошо б его выкинуть к чертям собачьим, но лучше играть по правилам Джокера, чем на ходу выдумывать свои. Хотя его и такой вариант наверняка устроил бы.
В пакете два новеньких номера и несколько стяжек. И сразу так засвербило неприятно, шестое чувство проснулось и гаденько шепнуло, что машина, в которой очнулась Юля, в самом настоящем угоне. И вот что на руках: угон, подделка документов и эти милые пёсики тут явно не для того, чтобы помогать ей геройствовать. Она ещё раз посмотрела в окно: собаки смотрели на неё с ненавистью, с жаждой, и выходить к ним никак нельзя. Да и не хотелось. Юля перебралась на водительское сиденье, утолила жажду — вода как вода, тут без обмана, хоть на этом спасибо — и стала думать, что дальше. А дальше — только вперёд и только на машине, судя по всему. Щёлк. Фары разрезали ночь. Юля подалась вперёд, разглядывая, что там впереди: забор, несколько стареньких колыма, и тут же закралась мысль, что вряд ли тут просто парковка. Может, пункт приёма металлолома, хрен знает, но лучше рвать отсюда когти — и поскорее.
Ну, поехали! Ключ качался в дрожащей руке, пока Юля разглядывала брелок и собиралась с духом, и ясно, как день: что-то ещё ждёт на десерт, псинки тут просто как вершина айсберга. Старт, не более. Можно дождаться утра и ответственного человека, который убрал бы своих Барбосов и Рексов, но где гарантия, что человек не явится сюда с бензопилой, например. Юля вставила ключ и повернула его.
Машина не бутафорская и не металлолом, потому что послушно завелась, не кашлянула даже ни разу, не заскрипела, не заворчала. Начало вроде неплохое. А впереди никаких препятствий, кроме… закрытых ворот. Юля повертела головой, силясь разглядеть, вдруг где открыто. Увы.
Сцепление. Медленно отпустить. Газ. Есть! Колёса приятно зашуршали по гравию, машина плавно поехала вперёд, и всё бы хорошо, но псы тут же повскакивали со своих мест и зашлись в лае. Шум стоял страшный, лай, рычание, собаки бросались чуть ли не под колёса, порывались укусить за них, скребли когтями по корпусу. Главное не трусить — они снаружи, Юля внутри, а так как у собак нет рук, ей ничего не угрожает. Нормально, нормально всё. Так себе шутка, детей пугать разве что, и Юля, чтобы унять зашедшееся в тахикардии сердце, засмеялась, радостно, заливисто, чтобы прогнать страх. Нашла чего бояться! Передавит в случае чего шавок, уж на это мозгов и умений хватит, но задним умом надеялась, что всё-таки не представится такая возможность, потому что собаки не при чём, их бросили под огонь. Слева на дорогу упал свет, прилип к гравию лужей, и темноту прорезал сиплый, басовитый голос: — А ну тихо, бляди бесхвостые! Юля утопила педаль газа, и из-под колёс полетели камни, руль вдруг завихлял под руками, а за грудиной вдруг стало жарко и больно, будто перца насыпали. — Ах ты паскуда! Стой, сука! Мужчина пропал в дверях теплушки и появился в следующий раз уже с ружьём в руках.
Юля закричала. Бах! Визг! Лай! Она отпустила педаль, машина вздрогнула и замерла, пальцы предательские — соскальзывали с руля. Юля давила на газ и не сразу сообразила, почему машина не реагировала. Выругавшись и стукнув по панели, она быстро нажала и тут же отпустила педаль сцепления. Дура!
Мужчина уже бежал к ней, ругаясь так, что даже завывающие собаки прижимали уши. Бросались на окно, толкали друг друга, испачкали всё стекло слюной и пеной, и вот бы уже сдохнуть, но лучше не стоило. Сцепление! Сука! Газ! Сука! Тачка рванула вперёд, собаки тут же бросились догонять, задыхаясь от лая и злости. Перебудили, наверное, всю округу. Бах! Что-то громыхнуло, сильно, разом, как гром перед самым носом. Рядом. Юля пригнулась, не выпуская руль из рук и выворачивая его, заставляя машину вихлять, чтобы ни у собак, ни у мужика с ружьём не было ни шанса. До забора бы добраться, а уж на открывание замков — тут уж простите великодушно. Псы скакали, подпрыгивали, как мячики, заглядывали в окна. Визг колёс! Рёв мотора! Камни из-под машины! И махина, вихляя задом, набирая скорость, протаранила ворота, подскочила на насыпи, чуть не застряла, едва не скатившись колесом в канаву. В темноте не разобрать, но до Юли дошло, что это никакие не сраные ворота, а просто залатанная когда-то огромная брешь, и это охереть как нехорошо.
Ночь в свете фар испуганными мотыльками рассыпалась, грохотом мотора ревела, а колымага разъярённым оборотнем улепётывала подобру-поздорову. За забором поле, а травы вокруг — что хуёв на ?Порнхабе?. Юля чуть не взвыла, осознавая, насколько встрянет, если машина где-нибудь тут заглохнет. Тачку трясло, как бешеного паралитика, но она ревела и гнала без устали. Собаки не отставали, но, судя по обиженному визгу, кого-то Юле удалось придавить, а остальным будто фиолетово, скакали, как адские демоны, как ужаленные в жопу черти, бросались под колёса пуще прежнего, но ничего, заразы блохастые, ?бляди бесхвостые?, так просто не возьмёте. — Давай же, ведро с гайками! — подстёгивала Юля свою четырёзколёсную лошадку.
Что-то не переставая хрустело и стучало. Юля оглянулась назад и увидела, как колыхалась вверх и вниз крышка от багажника, бах, бах, и как не отвалилась ещё, дурная. А останавливаться нельзя: блохастые и клыкастые смекнут, куда можно сунуть свои слюнявые морды и кем тут сегодня поужинают, и Юля топила что есть мочи. Машина прыгала на неровностях, подскакивала на кочках, её качало из стороны в сторону. Колымага скрипела, натужно визжала, а в свете фар видно, как перепуганные птицы разлетались в стороны. Вот уж апокалипсис по полной. Из-за травы не видно, куда ехать, и если где-то впереди вдруг река, то это всё, конечный пункт.
Страх за грудиной накачивал сердце вместо крови, и Юля что есть мочи, изо всех сил старалась педали не перепутать, тут уж нельзя сплоховать, а иначе хана. По-русски — пиздец. Псы неслись следом, но уже не скакали по бокам от тачки, потому что в высокой траве не больно-то наскачешься, — не зайцы, — а бежали позади. Юля то и дело выискивала их в боковых зеркалах, а потом, когда ей надоели эти кошки-мышки, а желание жить задушило совесть, Юля приняла решение не идти по стопам ?Гринписа?. Раз природа захотела сомкнуть свои челюсти на мягкой шее, то дави нахрен эту природу.
Юля переключила передачу, и машина понеслась назад, по проторенной дороге, по примятой траве, и псы завизжали, заскулили, жалобно заныли. Сердце сжалось. Слёзы брызнули из глаз, когда Юля посмотрела в окно и увидела, как поваленные, задавленные туши вертелись, пытались расползтись, спасти выпущенные кишки. Сука. Паскудство! Она проехала ещё немного назад и дала по газам. Визг, хруст, влажные звуки наполнили потревоженную ночную тишину. И снова: назад, в свете фар ещё трепыхались пару собачьих туш, захлёбывались и хрипели. Вытерев слёзы и всхлипнув, Юля повела машину вперёд. Проехалась по тушам, напитывая изъезженную, испаханную колёсами и костями землю кровью.
Юля убрала ноги с педалей и замерла, зарыв влажное от пота и слёз лицо в ладони. Собаки не бросались на машину, не царапали её когтями, не пачкали стекло слюной. Сдохли. Не время распускать тут нюни, потом она оплачет и этих тварей безмозглых, подневольных, пущенных Джокером в расход веселья ради, и себя, вынужденную их передавить. А сейчас надо убираться отсюда поскорее, потому что мужик с ружьём где-то рядом. Уж не отпустит теперь так просто её, а если догонит, достанет, то три шкуры сдерёт, за каждую свою шавку спросит, как за члена семьи.
?Давай, родненькая?, — почти скулила, уговаривала Юля машину и поглядывала в зеркала. И машина осторожно покатилась вперёд, травы приминались под ней, тихо шуршали, опускались, пропуская вперёд. Метров через двести, может, триста позади заорал, завизжал мужик и выстрелил в воздух. — Еба-ать! Ах ты пиздоебливая скотина!...Тоска, тоска —Гробовая доска.А шесть досок —Пуля в висок...Александра Разживина _____________________________________ * ?Маски долой? - фраза из романа Стивена Кинга ?Сияние?