1 часть (1/1)

Возможно, Фазаны простили бы мне браслет. В конце концов, он был тонким и светлым, едва заметным под рукавом моей белой рубашки, такой же, как и у остальных. Возможно, они кривили бы губы, так же, как и насчёт моего курения, и отворачивали бы от меня головы. Может, в столовой демонстративно отодвинулись бы от меня сантиметров на тридцать, так, чтобы это хорошо видел я, но плохо видели остальные стаи. Будто остальным стаям было до нас какое-то дело. Возможно, всё бы обошлось. Но в тот день, выезжая из Первой, я обернулся на дверь. И заметил то же, что заметили все остальные.На двери красовалась надпись. Точнее, надписей было две. Одна, большая и черная, со следами подтеков, явно была выведена раньше второй, хотя и располагалась ниже. Вторая, куда более мелкая, убористая и красная, поблескивала так, будто её нанесли лаком для ногтей. Она существовала только потому, что существовала первая, развивая её мысль. Я остановился, рискуя создать в коридоре настоящий коллапс, и прочёл:Стали птицы песни петьИ расцвел подснежник.Пробирается медведьСквозь густойОМЕЖНИКСначала стало смешно. Так смешно, что я прыснул в собственный рукав, оставив на нём влажный след. Потом я задумался. Зачем было менять порядок строк? Неужели неизвестному автору так нравилось писать лаком (или чем-то на него похожим) на дверях, что ему обязательно нужно было уместить побольше слов перед своей замечательной рифмой?В этот момент Гуль толкнул меня своей коляской. Не сильно, разумеется, но так, чтобы я это заметил. В голове промелькнуло, что он мог бы и сказать. Но то ли Фазаны всё ещё продолжали демонстративно на меня молчать, то ли в такой ситуации говорить совершенно не полагалось. Мне пришлось отвернуться от надписи и поехать вместе со всеми в столовую.По дороге я думал. О традиции расписывать стены в Доме мне, конечно, было известно. Но в нашу часть коридора рисунки забирались редко, и никогда не подходили даже близко к двери. А здесь – два за одну ночь. Получается, кто-то подписал дверь, а потом кто-то ещё пришёл к ней, увидел это и решил добавить немного от себя. Что это могло означать?Когда мы вернулись с завтрака, один из Ящиков с задумчивым видом оттирал дверь. Точнее, это сперва мне показалось, что вид у него был задумчивым. Скорее всего, несчастный просто мучился похмельем. Когда стая прикатила в спальню после уроков, надписей уже не было. Но осадок остался.Осадок меня волновал мало. У меня в кармане покоилась бумажка с короткой надписью ?Обсуждение украшений?. И как я ни старался, я не мог думать ни о чём, кроме этого.Собрание проводилось, как и всегда, в классе. На доске мелом вывели ?Обсуждение украшений?, только почему-то через О, и я никак не мог перестать представлять себе, что я покрошил что-нибудь. Или кого-нибудь. К середине собрания я вовсю представлял себе, как крошу Фазанов на мелкие кусочки, одного за другим. И даже захотел нарисовать это.Слушать всё равно было особенно нечего. Всё, что переливалось из пустого в порожнее на этом собрании, можно было уложить в две фразы. ?Привлечение внимания к своей половой принадлежности недопустима. Таким омегам в рядах Фазанов не место!?Конечно, они говорили ещё много чего. Например, что мой второй пол касается только меня, и не должен становиться достоянием общественности. И что нося на себе браслет, я привлекаю к себе внимание альф. Даже учитывая, что ни один альфа не мог даже мельком заметить мой браслет – чтобы заметить его под рукавом, потребовалось бы находиться совсем близко от меня, в Первой альф не было, а чужаки близко к Фазанам обычно не подходили. Разве что кто-то из Логов во время своего нападения мог бы увидеть на мне украшение, но Логи обычно были слишком заняты для того, чтобы нас разглядывать.И потом. Для того, чтобы твой второй пол стал известен всему Дому не требовалось никаких браслетов. Ты ещё только выезжал из Могильника с небольшой справкой, вложенной в буклет, и банкой с таблетками, а в коридорах уже шушукались, и имя твоё заносили в соответствующие списки. Если ты был кому-то интересен, конечно.Я вряд ли был. И потом, я приехал в дом со своей справкой и со своей банкой, и потому избежал участи высиживать свою первую течку в Клетке. То есть поговорить было совсем не о чем.Ну, разве что Фазанам. Они распекали меня с удовольствием. Заявили, например, что привлекая нежелательное внимание, я ставлю под удар всю группу. И даже угрожаю их безопасности. На этом месте мне захотелось рассмеяться. Или поинтересоваться, считают ли они, что никому в Доме не известно, что в Первой сплошь омеги? Нет, справедливости ради, Сип был бетой, а у Хлюпа второй пол ещё не проявился, но суть была ясна, не так ли? Да и какую опасность они успели себе напридумывать? Что кто-то из альф поведется на мой браслет и явится к нам среди ночи чтобы... Что? А Фазаны тем временем распалялись дальше. И в конце концов вывели заключение, что вчера я курил, сегодня ношу на руке браслет, а завтра брошу пить таблетки и учиню такое...На этом месте Джин постучал по доске кончиком указки, и все замолчали. Видимо, ему не очень хотелось, чтобы кто-то пустился в описание того, что я могу учинить. Даже жаль, потому что мне впервые за всё обсуждение стало любопытно: насколько далеко простирается их фантазия?Узнать это, как и многое другое мне было не суждено. Джин постановил, что пора возвращаться в спальню. Негоже было нарушать режим из-за человека, подобного мне. Я не мог решить для себя, стоит ли мне огорчаться по этому поводу или нет. Но я точно не был огорчен тем фактом, что Фазаны отныне совершенно со мной не разговаривали. И старались даже на меня не смотреть. Следующие два дня были днями блаженной тишины. Я радовался возможности не делать вид, что мне приятен кто-то из этих людей, с одной стороны. С другой – от отсутствия хоть какого-то общения, за пределами учебных часов, мне становилось всё больше и больше не по себе. Какими бы ни были Фазаны, я тосковал по возможности перекинуться хотя бы парой слов. Другие, даже будучи отвергнуты собственной стаей, могли пообщаться с кем-то из других комнат. У Логов вообще была своя группа, не привязанная к территории. Но Фазан... Фазан оставался для всех Фазаном, и говорить с ним никто не желал. Я по пальцам на одной руке мог пересчитать свои взаимодействия с ребятами из других спален, которые включали в себя слова и не включали попытки отправить меня на тот свет. Или хотя бы сильно покалечить. Пожалуй, самым ярким из таких моментов была моя встреча со Сфинксом из четвертой, в ходе которой я и получил свою кличку – он застал меня за курением в "учительском" туалете и в мгновение ока разнес это по всему Дому. Но хотя бы не пытался меня побить. Так что кроме состайников пойти мне с разговорами было не к кому. А они молчали. Конечно, я мог бы поехать к Джину с повинной головой. Сказать, что я всё осознал, понял и раскаялся. Что стая поставила меня на путь истинный. Что я готов отказаться от браслета, что я понял его тлетворное влияние на меня, и что я очень благодарен коллективу, который в столь непростой для меня момент указал мне на мою неправоту. Джин бы точно это оценил. Ещё можно было бы обратиться к Гомеру. Посетовать, что я поссорился со своими, что меня отвергли, практически травят, и это дурно скажется на моём здоровье в самое ближайшее время. Гомер провел бы воспитательную беседу. И хотя сперва это многим не понравилось бы, позже они оценили бы, насколько фазанским был бы такой поступок. И приняли бы меня обратно. Но я ещё не настолько отчаялся, чтобы сотворить что-то подобное. И когда Гомер явился с сообщением, что меня вызывает директор, я испугался. Но не слишком. Может быть, Акула собирается отчитать меня, может, даже наорать, а потом вернуть обратно в спальню с требованием "вести себя приемлемо"? Если он отберет у меня браслет, я смог не признавать тот факт, что я сдался. И в то же время удовлетворившись тем, что я был наказан как полагается, фазаны простят меня, и потихоньку начнут со мной общаться?Нет, – решил я по дороге в директорский кабинет. – Ни за что. Я вообразил себе, что мне снова придется играть по их правилам. Делать вид, что я такой же воспитанный, приличный и скромный, как все они. Что у меня из интересов только собственное здоровье и, немного, учеба. Что всё, чего я хочу, это хорошее питание, отсутствие сквозняков и своевременная смена белья. Нет, это было бы для меня просто невыносимо. К тому моменту, как я пересек порог директорского кабинета, я уже отчетливо понимал, что я не могу и не желаю быть примерным Фазаном. Что я не буду даже пытаться сделать это. Что я не собираюсь извиняться перед Джином. И даже если у меня заберут мой браслет, я достану себе ещё один. Достану, даже если мне придётся по ночам выдирать нитки из обивки и обматывать вокруг своей руки. Думаю, Акула понял это сразу. Поэтому его лицо, в тот момент, когда он передал мне бумагу, было чуть менее торжествующим, чем могло бы быть. – Должно было случиться что-то очень серьёзное, чтобы вся группа отказалась тебя терпеть. Я не стал объяснять ему ничего про браслет. Меньше всего я хотел слушать от него лекции про отношения альф и омег. Или об устройстве Дома, если уж на то пошло. Поэтому я просто пожал плечами. – Я вынужден принять меры. Ты же понимаешь? – Понимаю, – сказал я, изображая тоску. – И что теперь будет? – Тебя переведут. В другую группу. Смешанного типа. Должно быть, краска схлынула с моего лица мгновенно. Я понял это, потому что лицо Акулы вернуло себе прежний торжествующий вид. Он явно решил, что напугал меня этим "смешанным типом", но меня не волновало соседство с альфами. Меня волновало другое. – Никто меня не примет! Я же Фазан! – Хватит с меня этих фокусов? Что ещё за Фазан? Кто это выдумал? – Не знаю я, почему нас так называют! Спросите тех, кто это придумал! Думаете, легко произносить эти дурацкие клички? Думаете кто-то объяснил мне, что они означают? – Не смей повышать голос в моём кабинете!И он приподнялся, нависая над столом. Этого оказалось достаточно, чтобы я начал растекаться в своем кресле, словно пытался образовать под ним лужу из себя, а потом утечь из кабинета. Но Акула не стал продолжать своё альфа-доминирование, а вместо этого тяжело плюхнулся обратно. И мы оба выдохнули. Конечно, он заявил, что это решение не обсуждается. И что завтра в двенадцать он зайдёт за мной. Велел мне к тому моменту быть уже собранным. Я поинтересовался только, куда меня переведут. Но он, разумеется, ответил, что это ещё не решено. Это была ложь. Я по его глазам видел, что он уже всё решил заранее, но собирался помучить меня неизвестностью. И у него получилось. В столовой у меня совершенно не было аппетита. Словно мне мало было гнетущих мыслей о том, что меня вот-вот переведут черт его знает куда, мои пока ещё не бывшие состайники прожигали меня глазами, забывая даже о главном удовольствии своей жизни – еде. Я осматривал чужие столы. Акула явно старался напугать меня тем, что во всех остальных стаях, не считая Фазанов, были альфы. Но лично я не видел в этом абсолютно ничего страшного. Все омеги Дома всё равно находились под таким количеством подавляющих, что в глазах альф абсолютно ничем не отличались от бет. Поросята, когда я ещё был для них просто новичком, рассказывали мне, что раньше разделение по признаку второго пола активно пытались внедрить. Были комнаты альф и омег, а те, чей второй пол ещё не проявился, жили вместе с бетами. Но такой режим вызывал постоянное сопротивление со стороны домовцев. После созревания им приходилось переезжать с давно облюбованных мест, от тех, с кем они дружили годами. В одной комнате при этом могли оказываться самые злейшие враги. Ученики продолжали самовольно возвращаться на свои места, иногда перетаскивая с собой матрасы и целые кровати. Кто-то даже сделал плакат о том, что разделение спален по признаку второго пола так же негуманно, как разделение по признаку дефекта. И от этой практики в конце концов отказались. В Доме вообще всё было куда свободнее, чем за его стенами. За его пределами я часто замечал, что на омег смотрели свысока. И хотя мало кто в здравом уме посмел бы вслух заявить, что омеги чем-то хуже альф, никто не мог отрицать, что определенная дискриминация всё-таки существовала. Там, но не в Доме. Здесь к омегам относились как к равным. Джина можно было не брать во внимание, у нас в стае в основном были омеги. Но я оглядел другие столы. Вот – мрачная третья. Все в чёрных одеждах и дурацких слюнявчиках. Повелители растений, комнатных и не очень. Во главе – Стервятник. Мрачнее всех остальных вместе взятых. Жуткий тип с обведенными чёрной подводкой глазами, бледной кожей и крючковатым носом. Омега. И вся Третья при этом заглядывает ему в рот, следит за каждым жестом. Беты, омеги, альфы.Представляя себе попадание во третью, я скорее боялся не суметь вышить как следует какой-нибудь узор или не справиться с уходом за вверенным мне растением, а вовсе не того, что альфы Птиц будут относиться ко мне как-то неправильно. От каждого жителя Гнездовища исходила энергия запредельной преданности своему вожаку. И если бы они и пустили меня на удобрения, то только потому, что я Фазан, а не потому, что я омега. После них я обратил своё внимание на Четвёртую. Во главе у них стоял Слепой, тоже омега. Я никогда всерьёз не представлял себя частью их стаи. Там был давший мне кличку ябеда-сфинкс, Шакал Табаки, явно смеявшийся надо мной. И Лорд. Самый бешенный омега, которого я когда-либо встречал в своей жизни. Каждому идиоту, считавшему, что омеги нежные и милые создания, я в обязательном порядке прописывал бы встречу с Лордом, высадившим мне зуб просто за то, что я сцепился с ним колесами в коридоре. Я посмотрел на Вторую. Крысы. Их главарь, уже второй на моей памяти – Рыжий. С удивлением я понял, что понятия не имею, кем он является. Я попытался со своего места рассмотреть, есть ли у него что-то на руках или на шее, но взгляд всё время натыкался на его очки. После четвертой неудачной попытки я начал думать, что так и замышлялось, что очки приковывали к себе взгляд, не давая рассмотреть остальное. Так что я посмотрел на Псов. Это была единственная стая, вожаком которой являлся откровенный Альфа. Помпей носил свой статус настолько гордо, что на воротнике у него болталась не просто какая-нибудь погремушка, а самая настоящая летучая мышь. И если бы мне потребовалось нарисовать портрет "настоящего альфы", я несомненно использовал бы многие детали, подсмотренные в Помпее. Пожалуй, псы были единственной стаей, об отношении которой к омегам я ничего не знал. Впрочем, их омеги не выглядели забитыми и затравленными. Больше того, многие из них явно были бодрее и веселее Фазанов. Я так увлекся размышлениями обо всем этом, что не заметил, как пролетел ужин. Возвращаться в комнату не хотелось. Я уже представлял себе, как все будут многозначительно переглядываться, а может и перешёптываться, будто я собираюсь не отчалить в другую комнату, а отойти на тот свет. На моё счастье Фазаны ложились рано, так что я мог просто поторчать в коридоре какое-то время, а потом приехать и сразу спрятаться под одеяло. В конце концов, они ведь уже решили не нарушать из-за меня режим. Мне нужно было только убить несколько часов. Вот только поехать мне было некуда, не к кому. Оставалось только кататься по коридорам и искать себе занятия самому. Так что я постарался сделать всё, чтобы не выглядеть при этом жалким. Чтобы убить время, я начал читать объявления. Одну за другой. Большинство из них были мне абсолютно непонятны. Я вчитывался в них, и хотя буквы были знакомыми, меня не покидало ощущение, что написано всё это на иностранном языке. Если же я понимал все слова, то вместе они не образовывали никакого смысла, словно были помещены в один ряд случайным образом. И так было, пока мне не попалось ещё одно. Оно гласило:"Раздвинь рамки вселенной!" Коф. по чет. Спрос. деж. бар "Лунную дорогу" №64. Только для хранящих украшения. Я посмотрел на своё запястье. Потянул свой браслет, вытягивая его из-под рукава и вздохнул. Для чего я надел его? Чтобы побесить Фазанов? Или как напоминание о той, прошлой жизни? А может быть просто потому, что в тот момент это показалось мне хорошей идеей, а потом я уже не мог от неё отказаться, не показавшись при этом трусом? В любом случае браслет был на мне. И мне ужасно не хотелось возвращаться в спальню. С другой стороны, это всё могло оказаться каким-то завуалированным клубом знакомств, а то и чем похуже. Поймав себя на этой мысли, я передернул плечами. Это было именно то, о чём подумал бы на моём месте любой Фазан. О том, что там, в Кофейнике, члены остальных стай устраивают какой-то разврат, о котором нельзя даже думать, не то, что участвовать. Меня снова передернуло, а потом я резко развернулся и поехал в сторону кофейника. Может быть, у меня ещё был какой-то шанс, пусть даже мизерный, влиться в другую стаю. Ужиться. Но этот шанс я упущу, если позволю Фазану внутри меня взять верх. Вскоре я уже въезжал в Кофейник. Стоило мне нырнуть туда, и моя уверенность резко куда-то подевалась. Поэтому я решил не давать себе времени на раздумья. Решительно подъехал к стойке и попросил номер 64, Лунную Дорогу, чем бы там она ни была. И только после этого позволил себе оглядеться. В Кофейнике, как и ожидалось, не было ни одного Фазана. Я заметил Крыс, Псов, кажется, даже несколько Птиц, но те в своих черных одеяниях легко могли потеряться в темноте. Из-за стойки на меня смотрел Кролик, и усиленно делал вид, что не понимал, чего я от него хочу. – Там было сказано – для хранящих украшения. В объявлении, – напомнил я текст. И на всякий случай повыше поднял руку с браслетом. – Не знаю я никаких объявлений, – отрезал он. А потом фыркнул, глядя на моё запястье. – А это что? Нитка? Я взглянул на браслет. Кажется, всего за несколько минут, что я ехал, он успел потускнеть и уменьшиться в размерах. То, что среди спальни Фазанов казалось огромным, вызывающим атрибутом, сейчас превратилось в тонкую полоску металла, неуместно смотревшуюся с моей белоснежной рубашкой. – Это браслет, – сказал я, но коляску всё-таки развернул. Вокруг шептались, перешучивались и, кажется, даже тыкали в меня пальцем. Публика разделилась на тех, кто явно хотел, чтобы я заметил их ко мне отношение, и на тех, кому на это было наплевать. Но безучастным не остался никто. И в этот момент меня кто-то окликнул. – Знаешь, Кролик, у Фазанов под строжайшим запретом такие вещи. Неужели ты не знал? – голос принадлежал Лорду, коляснику из четвёртой. Развернувшись как следует, я увидел, что он занимает самый дальний столик в компании своего состайника, Шакала Табаки. – Вот-вот! Представляешь, что с ним за такое в родной стае сделают? Заклюют и к доске позора приколотят, – Табаки был только рад поддержать своего товарища. – Ты уж налей ему Лунную Дорогу, может, ему одна радость в жизни осталась. Рули сюда, детка! Сейчас тебя обслужат! Я ещё сомневался, стоит ли ехать к ним, а все вокруг пришли в какое-то оживленное движение, создавая для меня такой широкий коридор, что вариантов у меня просто не оставалось. Так что я направился к столику. – Хорошо что ты появился! – объявил Шакал так, будто мы с ним были давно знакомы. – Лорд начал беспокоиться, что кто-то решит, что у нас с ним свидание! Я фыркнул. На его месте я бы точно беспокоился. Лорд был красив, как лесной Эльф. Так красив, что на него невозможно было смотреть, не испытывая при этом острого приступа раскаяния в собственных несовершенствах. Его запястье оплетало сразу несколько браслетов, один другого краше, и тот, что был на моей руке, кажется, стал ещё более блеклым и тонким. Табаки, в свою очередь, был одним из самых странных альф, что я когда-либо видел. И даже многочисленные амулеты, цепочки и другие побрякушки, висевшие у него на шее, не придавали ему "альфовости". Даже то, что я мог видеть их за километр, не уверяло меня в мысли о его поле, и если бы Поросята в своё время не подтвердили его статус, я решил бы, что он просто изо всех сил притворяющаяся бета. – Зачем тебе лунная дорога? – резко спросил меня Лорд. – И браслет зачем? – Не знаю, – сказал я, потому что уже на самом деле не знал. Табаки тем временем рассматривал мою руку. Казалось, ещё секунда, и он просто вцепится в неё. – Подарили? – поинтересовался он. – Да, – сказал я. А потом зачем-то добавил, – отец. Тем временем к нам подошёл Кролик и поставил на наш стол то, что здесь называли "Лунной дорогой". Его появление, кажется, спасло меня от неминуемого позора. Там, в Наружности, традиции давно утратили свою силу. Омеги получали браслеты в подарок от родственников и друзей, покупали их себе сами, обменивались и мастерили их из подручных материалов. Это был просто повод выразить свой пол, а вместе с ним и самого себя. Но здесь, внутри Дома... Я понятия не имел, как к этому относились здесь, и как остальные могли понять моё скромное украшение. – Деньги, – напомнил тем временем Кролик, о котором я почти успел забыть. Меня прошиб холодный пот. Денег у меня при себе не было. – А сколько это стоит? – спросил я, словно это могло бы мне хоть как-то помочь. Кролик закатил глаза, явно собираясь сказать что-нибудь ещё про мою Фазанью натуру, но Лорд вытащил откуда-то сотню и протянул её. – Возьми и свали отсюда, – велел он сквозь зубы. На нас поглядывали, и я мог порадоваться только тому, что платил не Табаки. Если традиции внутри Дома всё-таки сильны... – Спасибо, но не стоило. – Ну пей, если хочешь. – Вообще-то уже не хочу, – я смотрел на напиток так, словно пытаюсь его уничтожить одним только своим взглядом. – Вот и правильно. Выпей лучше кофе. И булочку съешь. Через секунду всё превращается в цирк. Я пытаюсь отказаться от кофе и булочек. Табаки пытается мне их навязать. Лорд смотрит на меня так, что у меня всё внутри сворачивается. Псы где-то рядом хихикают. Браслет врезается мне в руку так, что хочется его содрать. И тут Табаки говорит, что Лорду следует передо мной извиниться. Извиниться, иначе я сейчас уеду и буду прав. Я решаю использовать это как повод. И даже успеваю развернуть свою коляску. Но тут, к моему удивлению, Лорд тихо говорит: – Извини. И я тут же теряюсь. Разворачиваюсь и смотрю на него так, словно только что увидел впервые. – Извини, – повторяет он. – Я тогда был... Не в лучшем состоянии. И если бы ты нажаловался Паукам... Он говорит что-то ещё, но я совсем его не слышу. Потому что за секунду до этого он поправляет свои длинные волосы, падающие на лицо, рукав его рубашки натягивается, и я вижу на внутренней стороне его руки что-то овальное, выступающее под кожей. – Заметил, да? – интересуется Табаки. – Да, Лорд у нас злостный нарушитель режима. Капсулу, называемую ещё свечкой, я узнаю сразу, хотя раньше видел только на картинках. Во время каждого медицинского осмотра обязательным пунктом является проверка факта приема лекарств. Если омега попадается на том, что не пьёт подавляющие, на первый раз ему выдается предупреждение и обязанность записывать каждый прием в специальный блокнот. На второй – обязывают принимать таблетки в присутствии воспитателя. А если и после этого учащемуся удается каким-то образом пропустить приём, ему под кожу вшивают специальную капсулу, которая время от времени вводит препарат сразу в кровь. Я слышал об этом от Фазанов, видел брошюру в медицинском крыле, но видеть вживую... Пока я думаю об этом, приносят кофе и булки. И хотя я ничего не ответил на извинения Лорда, моё красноречивое молчание, вероятно, истолковали определенным образом. И уехать после этого становится неловко. Шакал двигает ко мне чашку с кофе, которую мне приходится взять, чтобы она не оказалась на моих коленях, а Лорд интересуется, из чего состоит Лунная Дорога. Табаки отвечает весьма пространно, из чего я делаю вывод, что он и сам не знает. Но его замечание о том, что омегам такое лучше не пить, я во внимание принимаю. Хотя понятия не имею, правда ли это, или очередная легенда. А вот Лорда, кажется, этот вопрос интересует всерьёз, поэтому, выпросив у Табаки какой-то пузырек, он переливает напиток туда и прячет в карман. Теперь настает очередь Табаки пытать меня. Скрывать всё равно нет никакого смысла, поэтому приходится признаться: завтра меня переводят. Кажется, это здорово удивляет обоих. Но Табаки быстро выходит из оцепенения и заявляет: меня переведут к ним или в третью. Он прав. Во второй и Шестой и так спят друг у друга на голове. Акула не засунет меня к ним, даже если пожелает. И хотя холодок ещё бежит у меня по спине, сейчас я смотрю на своё перемещение куда более оптимистично. Лорд, хотя всё ещё кажется мне безумно опасным, показывает какую-то живую, человеческую сторону. Табаки и вовсе ведет себя так, будто мы с ним старые приятели. Да и Стервятник, по его заявлениям, не так уж и страшен. Меня понемногу отпускает. Я даже начинаю думать, что всё не так уж и плохо. Что мой страх – это остатки моей Фазаньей натуры. Живя в первой, я просто привык бояться всех и вся, считать, что там, за порогом комнаты, меня поджидают враги. Слова Шакала убаюкивают меня. Он рассказывает мне о том, что Слепой никогда и ни на что толком не реагирует, а Сфинкс – буквально их общая мама. От этого мне становится смешно, потому у омег и альф всё обычно бывает строго наоборот. Мне даже на секунду хочется спросить, уверены ли в Четвертой, что эти двое их не обманывают, но в этот момент фокус внимания смещается с меня на другого человека, появившегося в кофейнике. – Чёрный! Эй! Старина! Сюда иди! Табаки размахивает руками так, что не заметить его становится совершенно невозможно. Мало того, что он двигается и кричит, он ещё и поднимает своими руками такой ветер, достигает, кажется, самой стойки Кролика. Так что вскоре Чёрный оказывается возле нас. И я замираю. Пока Табаки делится радостными новостями о моём грядущем переселении, скорее всего к ним, Чёрный буровит меня взглядом. Я чувствую этот взгляд кожей, ощущаю, как он пробирается под мою рубашку и остается в порах. Мне даже дышать от него становится тяжелее. И хочется попросить пощады. Пощада случается неожиданно. Черный переводит взгляд со всего меня на мой браслет. И смотрит на него ещё секунд тридцать. Всё это время Табаки тщетно пытается добиться от него хоть сколько-нибудь эмоциональной реакции на свой рассказ. – Я удивлен, – произносит наконец Чёрный и удаляется. А я чувствую, что впервые за долгое время могу сделать полноценный вдох. – Ничего себе... – шепчу я сдавленно. Но ни Табаки, ни Лорд, кажется, не замечают моего состояния. Табаки быстро пишет мне инструкцию о том, как вести себя при переводе, и принимается торопливо объяснять мне основные пункты. А Лорд, откинувшись назад в своей коляске, вдруг говорит: – Запиши ещё одно: не носи на себе ничего, чем не способен полностью овладеть. Табаки вносит это в список без лишних вопросов. А я и без того понимаю, что речь идёт о моем браслете, который теперь жжёт кожу, будто его подержали на плитке. – Спасибо, – торопливо говорю я, чувствуя себя всё ещё очень глупо. И спешно направляюсь к выходу. Первая уже смотрит десятый сон, а я понятия не имею, смогу ли уснуть вообще. Зато я точно знаю, что как только покину Фазанов, я выкину браслет в ближайшую мусорку.