1 часть (1/1)

Что чувствует человек, стоящий спиной к мокрой кирпичной стене?Холод, боль, предательскую пустоту внутри? А, может, вообще ничего?Вымокшее до ниточки нечто, некогда бывшее красивым офицерским мундиром, болталось на крепком теле князя… бывшего князя Трубецкого.Когда-то Аркадий считал революцию затянувшейся шуткой кучки взбаламутившихся студентов. Не воспринимал действия новой массы общества всерьёз до самого конца. И в отставке правительства не видел ничего плохого, говорил, что необразованную толпу крестьян можно разогнать одно лишь палкой, вернуть трон?— одной отсечённой головой идейного противника.Но Трубецкой масштаб проблемы осознал только, когда всё уже зашло слишком далеко, десятки раз пройдя одну и ту же точку невозврата. И если у него был шанс покинуть страну и уехать за границу, то сейчас после расстрела императорской семьи он мог только надеяться и молиться теперь запрещённым богам, чтобы казнь заменили вечной ссылкой в далёкую Сибирь.Капли дождя падали на холодную землю. Тянуло сыростью. Из глубин каменных казематов доносились крики. Офицеры ломались под изощрёнными пытками так быстро, что красные удивлялись, как с такой армией российская могучая держава держалась несколько столетий. Называя имена, переводя стрелки и сдавая абсолютно всех, заключённые надеялись на помилование. Чекисты давили из себя улыбку с кривым оскалом и обещали, что непременно отпустят.А предатели империи верили, не зная, что где-то в подвалах захлопнулась ещё одна тоненькая папка с личным делом и краткой подписью внизу, небрежно выведенной неграмотным сторонником революции, ?расстрелять?.Вспоминались заумные фразы нового советского лейтенанта: ?Мы не выбираем кого расстреливать. Нам время приказывает?,?— Аркадий ещё тогда усмехался, что этот недалёкий солдафон, возомнивший себя офицером, сам походил на секундную стрелку старинных часов: тоненький и длинный он быстрыми шагами наворачивал круги по маленькой комнатушке, да только смысла от него никакого не было?— время продолжало идти само по себе, мерным стуком отбивая чьи-то жизни, постепенно приближаясь и к нему.Время-то, оно ведь никого не пожалеет.Белый офицер переминался с ноги на ногу. Тяжёлые кожаные сапоги пачкались уличной грязью, что быстро въедалась в обувь. Его вывели первого. Затем пинками выгоняли остальных. По одному. С завязанными глазами они спотыкались об свои же ноги, падали лицом вперёд словно свиньи, конвоиры лишь посмеивались и прикладами били в спину, подталкивая.—?Сегодня как-то много,?— поправляя ремень винтовки, удивлялся молодой солдат.—?Начальство ждём-с,?— отвечал поседевший мужчина лет пятидесяти, вздрагивая от своей же привычки шипеть, добавляя противную ?с? в конце. Барские устои выбивать из себя ему придётся ещё очень долго.Аркадий дёрнул плечом. Теперь разбухшие погоны только сильнее давили, тянули вниз, но он продолжал стоять, держа прямую осанку. Офицер никогда ни перед кем не вставал на колени, да и сейчас не собирался.Железные ворота со скрипом распахнулись. На задний двор въехал чёрный автомобиль, двое тут же подбежали открывать двери. Из салона вывалилась тяжёлая тушка в расшитой шинели. Начальник, как медведь, шатался из стороны в сторону, покашливая себе в кулак, и с брезгливым лицом ожидал, когда же над ним раскроют зонт.Красные офицеры вытянулись по стойке смирно, старший отрапортовал. Трубецкой из интереса прислушался, но чужой голос что-то промямлил с акцентом, проглотив окончания слов?— получилась сумятица, которую не разобрал, наверно, даже сам начальник и потому просто отмахнулся.Буквально через несколько минут через ворота вошёл отряд из пятнадцати солдат. На каждом красовалась новая, но уже вымокшая форма, за спинами болтались штыки. Выстроив подчинённых в шеренгу, командир отобрал чуть больше половины человек, а остальным приказал отойти, добавив, что сегодня отстреляются все.Начальник рявкнул ?равнясмирно?. Аркадий, привыкший к жёсткой дисциплине и чётко подаваемым командам, не сразу понял, что прозвучало два разных приказа: ?Равняйсь! Смирно!?. Старший офицер радостно осмотрел строй, беспрекословно выполнявший всё, что он скажет, и полез в кобуру, что висела на поясе.—?Товарищ Тарасов! —?гаркнул он.—?Я! —?не сразу отозвался Алекс, не привыкший к своей простой фамилии.—?Вы знаете этого… товарища? —?начальник кивнул головой, что едва держалась на заплывшей жиром шее. Назвать так идейного врага язык поначалу не поворачивался, но обозначить как-то надо было. И то ли из оставшихся в подсознании манер, то ли от того, что его словарный запас был настолько скуден, что он в конце концов прошипел гнусное ?товарищ? и сплюнул себе под ноги.—?Н-никак нет,?— ложь.Все смотрели на офицера, что отчего-то горделиво поднял голову и усмехнулся в холёные усы. Где же твоя хвалёная гордость, Алекс? Как бы спрашивал он, вспоминая, какой важной походкой воришка всегда проходил мимо жандармов.—?Знакомьтесь, Аркадий Трубецкой. Личность известная, можно даже сказать, наш коллега. Бывший коллега,?— добавил с презрением,?— Вам, товарищ,?— брызгал слюной, меняя ?щ? на мокрое ?сч?,?— выпала великая честь?— расстрелять не просто врага революции, а целого князя! —?засмеялся он, похрюкивая, и вручил солдату свой именной пистолет.Словно неживой, Тарасов сначала зыркнул исподлобья, затем вместе с головой поднял руку, в которой держал заряженный револьвер. Сглотнул.Капли дождя продолжали настукивать по покатым крышам, скользили по чёрному плащу Алекса. Одна, задетая ветром, упала на лицо, Тарасов сморгнул её вместе с собственной слезой и лишь крепче сжал пистолетную рукоять.Аркадий смотрел в глаза напротив и улыбался своей смерти прямо в лицо. Ему было приятно, что последнее, что он увидит в этой никчёмной жизни,?— это физиономия наглого мальчишки, который когда-то сделал его жизнь чуточку веселее.Осенний ливень не прекращался до самой ночи.