Часть 2 (1/2)

Чаще других в забегаловку стал захаживать Даррел Симмонс, местный балагур и весельчак. Не сказать, чтобы здесь его сильно любили, но ему всегда было что рассказать. Он был небольшого ума парень, под стать бродяге Питу, с которым они стали практически собутыльниками, объединенные не иначе как совместной страстью ко всякого рода крепкой выпивке и длинным историям, потому что больше ничего общего у них, конечно же, не было. Так, язык у Даррела был подвешен не в пример лучше, чем у Пита, и уже за одно это местная публика готова была поить его за свой счет, принимая в качестве оплаты очередную байку. Даррел ставил стул спинкой вперед, седлал его словно коня и начинал говорить, слегка покачиваясь взад-вперед, чем неизменно раздражал тех, кто не был достаточно пьян.

— Вы же знаете, что у меня с фотографиями особые отношения? Почти такие же особые, как с девушками, только с фотографиями получается чаще, ну вы понимаете, о чем я. Хорошие девушки нынче в Аркхэме большая редкость, особенно в своем уме и без пистолета, направленного тебе прямо в лоб. Зато хороших фотографий хоть отбавляй. Я ежедневно приношу редактору целую пачку, хоть он и орет, что половину из них нужно отправить в мусорную корзину, потому что нам не нужны все эти ужасы на страницах газеты. А считаю так: нужно показывать людям правду, какой бы уродливой она ни была. Многие ведь даже не задумываются о том, что творится вокруг. Привыкают жить в этом хаосе, старательно делают вид, что все в порядке. Это на самом деле не так сложно. Хотите знать, что нужно делать? А ничего. Просто ничего не делайте и не замечайте. Слышите крик из подворотни — проходите мимо. Может быть, вы проживете на день или два подольше. Увидите тень, промелькнувшую на крыше, — просто продолжайте идти своим путем, как будто ничего не случилось, и ни в коем случае не оборачивайтесь. Они не любят тех, кто их боится, и тех, кто оборачивается. Когда вечером кто-то поскребется в вашу дверь, убедите себя, что это просто собака. Старая бездомная собака, которая дышит как огромный медведь размером с грузовик. А в окно стучится ветка, только лучше задвиньте шторы и не старайтесь ее разглядеть. Потравите мышей в доме и делайте это почаще, чудовища не боятся отравы, но какое-то время будут сыты, а значит, вы сможете выторговать себе еще пару деньков. Живите так, будто ничего не происходит. Читайте газеты, в которых лишь чистенькие снимки тихих улиц, на которых всегда спокойно, и никто никого не поедает заживо. Не общайтесь с соседями, кто знает, что они могут вам рассказать. И пореже выходите из дома. Так у вас будет хоть какой-нибудь шанс. Однако если вы посмотрите правде в глаза, шансов выжить у вас будет гораздо больше. Но для этого нужно хотя бы печатать в газетах правдивые снимки.

На этом месте Даррел обычно делал передышку и разом опрокидывал в себя пинту пива, после чего переходил к основной части своего рассказа. В отличие от пролога, эта часть всегда была разной. В один из дней, вскоре после открытия врат, Даррел был необычайно возбужден, даже фотоаппарат свой, с которым не расставался нигде, едва не выронил, когда ставил на стол. Пиво пил как не в себя, заливал большими глотками не считая пинт, потом быстро оттараторил заученное вступление про фотографии, шумно выдохнул через нос и начал говорить уже медленнее, всем своим видом показывая, что именно ради этой истории он сюда и выбрался.— Помните, я говорил, что этому миру нужно больше правды? Сегодня я упустил возможность сделать свою лучшую фотографию. Она была бы самым большим, что я мог сделать для этого города. Но если бы я ее сделал, меня бы здесь не было. Я трус. Да-да, кто там хмыкнул? Я все слышал. Можете смеяться, я не скрываю этого. Я трус, но кто сейчас не трус? Только тот, кого уже похоронили. Сегодня утром мне пришлось сделать выбор: остаться в живых или принести в этот мир сенсацию, и я его сделал. Но обо всем по порядку. Я вижу, вы смотрите на меня так, будто я самый главный брехун из всех брехунов в этой забегаловке сегодня. Наверное, это так.Он резко замолчал и какое-то время сидел неподвижно, слегка раскачиваясь из стороны в сторону. Когда все уже устали ждать, сочтя его сошедшим с ума (что было нередким делом в Аркхэме), он вдруг замер, вцепился руками в стол и заговорил так, словно и не прерывался, продолжая историю с того места, где закончил.

— Это случилось утром, задолго до рассвета. Вы же знаете, когда у нас, у фотографов, наступает утро. Я должен был успеть на вокзал до того, как взойдет солнце: в сумерках возле врат можно поймать интересные кадры, если, конечно, быть предельно осторожным. Я уже почти дошел до них, когда внимание мое привлекло какое-то движение в стороне от основной улицы. Я очень восприимчив к таким вещам, ведь только чутье помогает мне находить особенно редкие и ценные кадры. Оно сразу подсказало мне: тут что-то есть. Возможно, это что-то опасное. Но я не был бы фотографом, если бы боялся опасности. Я свернул в переулок, который оказался перекрыт. И там, в конце тупика, куда даже днем вряд ли проникал свет, в темноте я увидел какое-то движение. Мне захотелось одновременно сбежать оттуда и двинуться прямо вперед, но я выбрал второе. Сделав пару шагов, я почувствовал, как наступил во что-то вязкое и жидкое. Ну, знаете эти грязные темные переулки, там всегда полно такой гадости, что тебе остается лишь молиться никогда не узнать, во что именно ты наступил. Я бы и не обратил на это внимание, если бы то, во что я наступил, не начало шевелиться. Так слабо-слабо, но настойчиво, оно начало обволакивать мои ботинки и тянуть меня вглубь тупика, в самую темноту. Я попытался осторожно освободиться, потому что понял, что если дернуть ногой слишком сильно, то эта тварь, которая ее держит, бросится на меня целиком и сожрет, а то и чего похуже. Черт побери, я не знаю, откуда вдруг появилась эта мысль, но в тот момент я был уверен, что это именно так. И вовсе не потому, что наделал в штаны и не мог бежать, сраный ублюдок, я слышу, что ты там бубнишь! Если не заткнешься, я не буду рассказывать дальше! Вот так. Хорошо. Значит, я начал пытаться освободиться, а тварь — я был уверен, что это нечто живое, а не плод моего воображения, — начала усиливать свою хватку. Мы оба боролись вполсилы, как будто она тоже не знала, чего от меня ожидать, и боялась нападать открыто. А потом я понял, что глаза мои привыкли к темноте, и я наконец могу разглядеть то, что засело в глубине тупика.Даррел снова замолчал и мощными глотками осушил стакан до дна. Потом вытянул руку с кружкой перед собой, оценивающе посмотрел на нее — чуть дрожит — и бухнул о стол. Вторую руку сжал в кулак и бухнул рядом. Обвел всех диким нехорошим взглядом, от которого некоторые похватались за оружие, какое у кого было, усмехнулся и продолжил так, словно ничего не произошло.— Это действительно было существо, огромное, бесформенное, и оно было живое, живее всего, что доводилось мне видеть раньше. Оно не мигая смотрело на меня своими нечеловеческими глазами. О, что это были за глаза! Вы бы многое отдали ради таких глаз, уж поверьте мне. Они были огромные, что моя голова. Нет, пожалуй, даже больше. Огромные и такие круглые, как мячи, которые мальчишки пинают на улице. Эти глаза смотрели прямо на меня, внутрь меня или даже сквозь меня, я не знаю. Но на меня никто никогда так не смотрел, будто я — это все, что это существо видит вокруг. Меня как будто прибили к земле, так, что я даже двинуться не мог в сторону, только стоял, а оно все приближалось и приближалось, или это я к нему приближался, пойди разбери там, когда оно расплывается, словно желе, и когда не видно ни черта, и еще эти глаза на тебя смотрят. А потом я увидел рот. Рты. Много ртов. Не знаю уж, как так вышло, но я перестал вдруг смотреть в его глаза и поэтому начал видеть все вокруг. Оказалось, что эта тварь вся покрыта слизью, какими-то отростками, похожими на хоботы, и ртами. Я понял, что это рты, а не бездонные провалы, потому что в них были зубы. Вы когда-нибудь видели акулу? Обязательно зайдите в музей естественной истории, как будет время. Он, правда, сейчас закрыт, но уже все равно, оттуда все сбежали давным-давно, и вас никто не выгонит. На втором этаже в одном из залов висит чучело акулы. Больше всего меня в ней поражают ее зубы, они такие острые, что кажется, будто ими можно отрезать все, что угодно. У этой твари из тупика были такие же зубы, в каждом из ее чертовых ртов, которые она открывала и закрывала, как будто рыба, выброшенная на берег. А потом я понял две вещи. Первым было то, что я держу в руках фотоаппарат. Ей-богу, не спрашивайте, как это произошло! Возможно, это сила привычки, руки сами схватились за него в минуту опасности, или я не знаю. А второе, что я понял: меня больше не удерживают. Совсем. Даже та часть твари, что оплетала мои ноги, куда-то делась. И тут до меня дошло: она втянула ее в себя, чтобы броситься вперед. Наверняка то, чем она держала меня, было у нее чем-то вроде рук, если только руки могут быть такими длинными, уродливыми и липкими, и расти целыми пучками. Я вдруг осознал, что у меня есть всего пара мгновений до того, как она кинется на меня. Я мог нажать на кнопку фотоаппарата, это заняло бы ничтожное мгновение, целый миг, которого бы мне не хватило для того, чтобы сбежать. Возможно, вспышка сбила бы ее с толку, или наоборот, послужила бы маяком, точно указывающим на цель, я не знаю. Я выбрал второй вариант: сбежать. Один миг я потратил на то, чтобы повернуться к ней боком, потому что бежать спиной к чудовищу достаточно безрассудно, а второй миг понадобился мне, чтобы преодолеть те несколько шагов, что отделяли меня от выхода из тупика. Я не очень похож на атлета, как вы, наверное, видите, но тогда я бежал так быстро, что уже через пару мгновений оказался на другой стороне улицы, в паре десятков шагов от того места, где стоял. Только там я рискнул обернуться. Тварь не преследовала меня и лишь шарила своими отростками-хоботами где-то в темноте. Возможно, ее напугал солнечный свет: мне показалось, что я провел в переулке всего несколько минут, но уже начинался рассвет, и, хотя я опоздал в этот день на свой пост на вокзале, я был счастлив, что остался жить. И знаете, что я вам скажу? Никогда отныне не ходите по темным переулкам, если только вам дорога ваша жизнь. Кто знает, сколько таких тварей может там обитать.

Наступила недолгая тревожная тишина, которая почти сразу взорвалась голосами, перекрикивавшими друг друга: каждому хотелось сказать. Так часто бывало, когда история оказывалась достаточно интересной, чтобы затронуть умы местной публики, и недостаточно жуткой, чтобы заставить молчать. Кто-то говорил, что попадись ему эта тварь — ух он бы ее! Не стал бы стоять истуканом, зря что ли таскает с собой верный револьвер! Другие вспоминали, как не раз видели странные тени в темных переулках, куда забредают только безумные да пьяницы, да пьяные безумцы. И тени эти, мол, точно-точно шевелились. Конечно, это могли быть обычные крысы, да только когда вы видели живых крыс в последний раз? Вот то-то и оно. И хорошо, что никому больше не пришло в голову пойти посмотреть, что это там шевелится в темное (а кому пришло, о том никто уже никогда не узнает). Бог, как говорится, миловал... Ну или что там осталось заместо Бога. А потом, неожиданно для всех, слово взял пожилой профессор, чьего имени никто не знал. Он говорил так тихо, что его не сразу услышали, а услышав, зашикали друг на друга, призывая молчать, что подняло еще больший шум, и профессору пришлось ждать, пока все успокоятся. Он часто бывал здесь, но, хотя сидел не особняком, а напротив, в самом центре зала, вопреки ожиданиям был молчалив, никогда ничего не рассказывал сам и редко вступал в обсуждение чужих историй, даже если его просили. Никто особо не обращал внимание, когда он появлялся и уходил, он просто всегда сидел здесь и слушал, изредка делая пометки в толстой потрепанной тетради, которую носил с собой. Голос у старика был надтреснутый и тихий, но когда все замолчали, то слышно его было отчетливо, как будто в прошлом своем он был лектором или кем-то еще, кто умеет заставлять себя слышать.

— Как, вы говорите, выглядело то существо из тупика?

Даррел понял, что обращаются к нему, лишь когда кто-то из сидевших рядом людей грубо толкнул его в бок — отвечай, мол, тебя спрашивают. Он уже успел порядком набраться и полагал, что его роль в качестве рассказчика на этот вечер уже закончена.

— Э-э, сэр?

— То существо, — терпеливо повторил старик, — как оно выглядело?

— Ну, оно было такое... ик! Такое огромное. Больше меня. Вытянутое, как яйцо. И глаза. У него были глаза, тоже огромные, что моя голова. Они крутились туда-сюда, туда-сюда... ик! Ой. Как мячи. И хоботы, ну, отростки, а на них рты. С зубами. Зубищами! Ой. Ну то есть натурально вам говорю. Вы мне не верите?

Старик молчал, но тем, кто сидел поближе, было видно, что он достает из сумки толстую книгу в кожаном переплете. Судя по множеству самых разных цветных закладок, ею часто пользовались. Название книги было написано на латыни, но прежде чем кто-нибудь успел запомнить буквы с обложки (для того чтобы прочитать их, нужно было обладать несколько более глубокими знаниями, нежели просто хорошей памятью), профессор открыл книгу на месте, которое было заложено закладкой. Он пригладил страницы и жестом подозвал к себе Даррела. Толпа буквально вытолкнула его вперед, вынуждая подойти ближе и склониться над столом.

— Скажите, молодой человек, существо, которое вы видели, — оно похоже на то, что изображено здесь?

Даррел уставился перед собой. Иллюстрация, на которую указывал профессор, изображала ужасного монстра, один вид которого заставлял его желудок мечтать о том, чтобы вернуть все его содержимое обратно. Ничего более жуткого Даррел в своей жизни еще не видел — а они с его верным фотоаппаратом повидали немало, по ту и эту сторону объектива. Нечто, искусно нарисованное неизвестным художником тушью, синей и черной, было похоже на клубок отвратительных отростков, из которых торчали почти человеческие глаза, смотревшие со страницы, казалось, прямо в душу тому, кто их рассматривает, и зубастые пасти, похожие на то, какими выглядят некоторые морские чудовища, в прилив вымываемые порой на берег из самых глубин, а еще длинные тонкие ноги с копытами, как у козла или черта. Даррел задрожал, он никогда не был смелым парнем.— Д-да, сэр. Умоляю, уберите эту гадость! Это оно, оно!

Он резко отпрянул назад, сшибая стул, и начал пятиться к выходу, но его перехватили и усадили на место, сунув в руки очередную кружку пива.

— Похож, значит? Замечательно. — Старик даже причмокнул от удовольствия, но больше никто кроме него не улыбался. Все напряженно ждали развязки этого странного разговора. Он меж тем неторопливо убрал книгу обратно в сумку, пригубил пиво и лишь потом заговорил.

— Существо, которое я показал вам в книге, зовется Шаб-Ниггурат. Мы называем подобных ему Древними. Вам, конечно, это ни о чем не скажет, впрочем, вам и не надо. Это всесильное существо, но в нем очень мало от Бога, скорее — от Дьявола. Древние уже не раз пытались пробудиться в нашем мире, сами или с помощью своих безумных поклонников, но пока ни одна попытка не увенчалась успехом, как вы можете понять по тому, что мы с вами все еще живы. Хе-хе. Так что пока волноваться о чем-то рано, хотя как знать, как знать... существо, которое видел этот молодой человек, конечно, никак не могло быть Шаб-Ниггурат. Но, возможно, это была так называемая темная молодь, его потомство, постоянно исторгаемое и пожираемое обратно, по крайней мере, так о них говорят. Темную молодь крайне сложно встретить, но все же некоторые упоминания об этих существах имеются. Учитывая тот факт, что появление темной молоди почти всегда предваряет собой пробуждение самого Шаб-Ниггурат, а не далее, как на днях открылись врата в иной мир... Я бы все же сказал, что беспокоиться уже пора. Есть, так сказать, повод.

Мало кто что понял из его слов, кроме того, что скоро всем будет плохо. Но так как "будет плохо" в Аркхэме уже стало совершенно обычным делом, то никто даже толком не испугался. Старику проставились бесплатным пивом, и народ потихоньку стал успокаиваться. Ну было просто плохо, ну будет еще хуже, невелика потеря. Дальше пошли уже совсем обычные истории, вроде того, кто кто-то видел на улицах культистов, и у них даже не было бороды и рогов, как часто описывают, или того, что на кого-то прямо в собственной ванной напала тварь размером с кулак, но такая грозная, что исцарапала все руки и чуть не откусила нос, а что мяукала при этом — так кем только те твари не притворяются, все же знают.

Так все и забыли бы о странном профессоре, его не менее странной книге и жуткой истории Даррела, но на следующий вечер, когда в забегаловке было относительно тихо, в помещение вошла молодая женщина, прошла мимо столиков и остановилась напротив профессора, который по обыкновению сидел прямо в центре зала, у всех на виду. Необычного во всем этом на первый взгляд было мало. Женщины были в забегаловке Гиббса не самыми редкими посетителями, особенно в последнее время. Например, собаки сюда заходили еще реже, но никто ведь не удивлялся Дюку, псу бродяги Пита? Вот и женщина сама по себе вряд ли вызвала бы у кого-то удивление. А вот женщина в плаще культиста — это уже, как говорится, совсем иное дело.

На самом деле она нередко появлялась здесь, сидела в глубине зала, там, где сгущаются сумерки и так любят сидеть маги, культисты и маньяки, и всегда молчала. Ее не гнали, хоть и не приветствовали. По негласному правилу, забегаловка была нейтральной зоной, где не было места распрям и ссорам. В конце концов, что, культисты — не люди, что ли? К тому же эта культистка выглядела вполне прилично, и даже бороды или рогов у нее не было.Но сейчас взгляды всех присутствующих были прикованы к ней. Так бывает, когда на горизонте назревает что-то действительно интересное, все сразу забывают прежние разговоры и обращаются в слух, старательно делая вид, что они просто поглощены выпивкой. Женщина села напротив профессора, не спрашивая разрешения, и сразу перешла к делу.

— Вы профессор Уолтрес из института Мискантоник?

— Предположим, что так. У вас ко мне что-то есть?

— Это ведь вы вчера говорили про древнего бога, который должен пробудиться?

— Должен? О нет, моя милая, это лишь мои предположения, не больше. Вы даже не представляете, что нужно сделать, чтобы пробудить Древнего.— И тем не менее они хотят сделать это.

— Они?..

— Члены Ордена, культисты.

— Я должен был догадаться. А вы, стало быть?..

— Я собираюсь уйти оттуда.

— Позволите поинтересоваться, почему?

— Вы знаете, чем занимаются члены Ордена?

— В общих чертах.

— Они пытаются прорвать завесу между нашим миром и обиталищем жутких тварей, которых они именуют Древними.

— Не могу не согласиться, выглядят они действительно жутко.

— Вы не понимаете. Они ведь не просто кучка фанатиков, они действительно помогают им попасть в этот мир!

— И что, есть успехи?

— Вы знаете, что на севере от Аркхэма в трех днях пути еще недавно был город, ныне полностью уничтоженный?

— Да, некоторое время назад один молодой человек упоминал об этом.