Шрамы (1/1)

Широ был единственным, кто сохранил спокойствие. Голос его прозвучал невозмутимо и властно, видимо, сказались века работы в больнице:– Кен, Дайго, выведите Фри из дома!Кивнув, ?друг? тотчас перестал улыбаться.– Пойдем, Фри!Пытаясь вырваться из железных объятий, молодой вампир клацал зубами, сверля друга неестественно пустыми глазами.Шу, белее мела, прикрывал меня собой, готовый к любым нападениям. Челюсти его были стиснуты, в горле клокотал звериный рык. Боже, он что, совсем не дышит?Прекрасное лицо Дайго превратилось в самодовольную маску: встав перед Фри – на безопасном расстоянии от его зубов, – он помогл Кену вывести братца через стеклянную дверь, которую заботливо приоткрыла Мирай. Тонкая рука зажала рот и нос, красноречиво выражая отношение ко всему происходящему.Судя по побелевшим губам миссис Куренай, ей было стыдно.– Мне жаль, Вальт, – чуть не плакала она, вместе со всеми выходя во двор.– Шу, пусти меня к нему! – пробормотал Широ.Секундное колебание – и парень медленно кивнул, позволив мне оторваться от пола.Опустившись на колени, доктор Широ осмотрел руку. Чувствуя, как лицо искажает гримаса боли, я изо всех сил держалась.– Вот, возьми. – Луи протянул полотенце.– В ране мелкие осколки, – покачал головой доктор Куренай, оторвал от крахмальной скатерти длинный лоскут и завязал на моем предплечье наподобие жгута. От запаха крови кружилась голова, в ушах звенело. – Впльт! Отвезти тебя в больницу или обработаем рану здесь?– Лучше здесь, – прошептал я. Попаду в больницу – проблем с Кенто не оберешься.– Сейчас найду твой чемоданчик! – пообещал Луи.– Давай перенесем его на кухонный стол, – сказал сыну Широ.Шу поднял меня словно пушинку, а доктор Широ что есть силы сжимал предплечье.– Как ты себя чувствуешь?– Все в порядке. – Мой голос практически не дрожал, что не мог не радовать.Лицо Шу застыло в непроницаемой маске.Вернулся Луи с чемоданчиком Широ. Шу бережно усадил меня на стул, а доктор Куренай, опустившись рядом, не мешкая приступил к работе.Мой бойфренд по-прежнему стоял неподалеку, хмурый и надежный, как скала.– Шу, можешь отойти, – промолвил я.– Ничего, справлюсь, – упрямился он, хотя его губы побледнели, а глаза полыхали от напряжения. Бороться с жаждой ему куда сложнее, чем остальным.– Не надо геройствовать! Широ справится без твоего участия. Иди, подыши воздухом!Я поморщился: доктор Куренай чем-то обжег мою многострадальную руку.– Лучше останусь…– Ты что, мазохист?– Шу, пока не поздно, найди Фри, – решил вмешаться Широ. – Наверное, он очень расстроен и в таком состоянии не будет слушать никого, кроме тебя.– Да, – с жаром согласился я, – сходи за Фри!Шу презрительно сузил глаза: надо же, мол, вдвоем набросились, но потом кивнул и выскользнул из двери черного хода. Такое впечатление, что с момента, как я порезал палец, он ни разу не вздохнул.Жгучая боль в руке постепенно уходила, однако время от времени напоминала, что рана все-таки есть. Может, отвлекусь, если удастся сосредоточиться на лице Широ? Вот он склонился над моим локтем, и белые волосы сверкнули в ярком свете лампы. Что-то обожгло руку – я старательно терпел. Нечего изображать кисейную барышню!Не стой Луи все это время у меня перед глазами, я бы и не заметил, что он, не выдержав, выбрался из кухни. Смущенная улыбка – и парень-эльф скользнул за дверь.– Ну вот, всех распугал, – вздохнул я.– Ты не виноват, – усмехнувшись, подбодрил меня Широ. – Такое могло случиться с кем угодно.– Могло, – повторил я, – но случилось, как обычно, со мной.Доктор Куренай снова усмехнулся.Его невозмутимое спокойствие разительно контрастировало с реакцией остальных. На красивом лице ни тени волнения, движения быстрые, уверенные.– Как вам это удается? – вырвалось у меня. – Даже Луи с Мирай… – Я не договорил, изумленно качая головой.Все члены его семьи соблюдали необычную для вампиров диету с одинаковым тщанием, но только Широ вдыхал запах моей крови, не борясь с тайным соблазном. Конечно, на самом деле ему сложнее, чем кажется со стороны.– Благодаря многолетней практике, – отозвался Широ. – Запах крови я практически не чувствую.Пим! пим! пим! – падали на стол осколки, извлеченные из раны. Удивительно, сколько стекла в моей руке! Очень хотелось взглянуть на растущую горку, но при моей склонности к тошноте это далеко не лучшая мысль.– А почему вы так держитесь за больницу? – Во-первых, я не мог представить, сколько лет отец Шу боролся со своим естеством, чтобы так себя контролировать, а во-вторых, я надеялся, что беседа отвлечет от намечающейся в желудке революции.Темно-красные глаза Широ сохраняли безмятежное спокойствие.– Хм-м, мне нравится, когда… Когда мои необыкновенные способности помогают больным, у которых иначе не было бы шанса. Приятно сознавать, что моя работа делает жизнь некоторых людей легче и лучше. Знаешь, обостренное обоняние порой позволяет ставить более точные диагнозы… – Сочные губы изогнулись в кривоватой полуулыбке.Пока я обдумывал услышанное, доктор Куренай проверял, все ли осколки удалены. Потянулся к чемоданчику… Надеюсь, не за иголкой!– По-моему, вы пытаетесь искупить то, что и виной не назовешь. – Я почувствовал, как рану снова засаднило. – Ну, у вас же все так не нарочно получилось… Вы не выбирали такую судьбу и тем не менее вынуждены лезть из кожи вон, чтобы быть хорошим.– Я и не намерен что-то искупить или исправить, – покачал головой Широ. – Скорее, как все, стараюсь максимально использовать то, что есть.– Вас послушать – никаких проблем…Доктор снова осмотрел рану.– Ну вот, готово. – Промокнув большую ватную палочку, с которой капала густая жидкость карамельного цвета, он обработал все порезы. ?Карамель? пахнет немного странно, даже голова кружится, и сильно жжет.– В самом начале, – допытывался я, пока Широ накладывал повязку, – почему вы вдруг решили жить иначе, чем остальные?Доктор Куренай усмехнулся:– Разве Шу не рассказывал?– Рассказывал, но я пытаюсь понять, как вы рассуждали.Лицо доктора неожиданно посерьезнело: неужели мы с ним думаем об одном и том же? Как поступлю я, когда – именно ?когда?, а не ?если? – придет мое время?– Мой отец был священником, – сложив инструменты, Широ протер поверхность стола влажной марлей, затем еще раз; едко запахло спиртом, – и придерживался довольно консервативных взглядов, которые лично у меня вызывали сомнения еще до того, как я начал меняться.Доктор Куренай сложил использованные бинты и осколки на пустое блюдо. Я не сообразил зачем, даже когда он зажег спичку, но вот он полетел на проспиртованные повязки, и неожиданно яркое пламя заставило меня подпрыгнуть.– Прости, – извинился Широ, – так нужно. В общем, я не принял слепую веру отца, хотя почти за четыреста лет со дня моего рождения ни разу не усомнился в существовании Бога. Сомнений не возникает, даже когда смотрюсь в зеркало и не вижу отражения.Якобы разглядывая безупречно наложенную повязку, я тихонько удивлялся обороту, который приняла беседа. Вот уж не думал, что речь зайдет о религии! В моей собственной жизни веры не было. Кенто считал себя лютеранином, потому что именно к этой церкви принадлежали его родители, однако выходные предпочитал проводить на реке с удочкой в руках. Что касается Чихару, она вспоминала о религии периодически, в перерывах между теннисом, керамикой и французским, причем о маминых увлечениях я узнавал, когда она уже переключалась на что-то новое.– Понимаю, странно слышать подобное от вампира, – ухмыльнулся доктор, походя произнеся слово, от которого у меня до сих пор холодок по спине бежал, – тем не менее я верю: в жизни каждого должна быть цель, даже у нас. Конечно, на многое рассчитывать не стоит, – беззаботно продолжал Широ, – по всем без исключения данным мы прокляты. Но я наивно надеюсь, что нам воздастся хотя бы за то, что мы старались.– Ничего наивного не вижу, – пробормотал я. По-моему, никто, в том числе и Господь, не остался бы равнодушным к словам Широ. К тому же среди святых, которым я был согласен поклоняться, обязательно присутствовал бы Шу. – И со мной наверняка согласится подавляющее большинство.– Вообще-то ты у меня первий союзник.– Разве в семье с вами не солидарны? – спросил я, на деле интересуясь конкретным ее членом.Широ догадался, о ком речь.– Шу поддерживает меня – до определенной степени. Мол, Бог и рай существуют… так же, как и ад. Но в загробную жизнь для таких, как мы, он не верит. – Доктор Куренай говорил очень тихо, глядя через открытое окно в темноту. – Видишь ли, ему кажется, что душу мы утратили.Тут же вспомнилось, что сказал Шу после школы: ?Если, конечно, не хочешь умереть, или что там с нами происходит…? От перепада напряжения одна из ламп несколько раз мигнула.– В этом все дело? – догадался я. – Вот почему он из-за меня так упрямится…– Смотрю на… сына, – спокойно продолжал Широ, – сила, ум и доброта горят в нем словно яркие звезды, многократно укрепляя мою веру и надежду. Почему на свете только один такой Шу? С другой стороны, если бы я мыслил так же, как он… – доктор Куренай буравил меня взглядом бездонных глаз, – если бы ты мыслил так же, как он, согласилась бы украсть его душу?Ну что тут скажешь? Вот так вопрос… Спроси он, готов ли я отдать за Шу душу, – ответил бы не задумываясь, но ставить на карту его душу… Разве это равноценный обмен?– По-моему, ты понимаешь, в чем дело…Я покачал головой, осознавав, что веду себя как капризний парень.Ширл вздохнул.– Решать мне! – настаивал я.– И ему… – увидев, что я собрался спорить, мистер Куренай поднял руку, – если, конечно, превращение совершит он.– Ну, такая возможность есть не только у Шу, – задумчиво напомнил я.– Это уж на ваше усмотрение, – хохотнул доктор Куренай, а потом вздохнул. – Вот у меня полной уверенности нет: вроде бы всегда хотел, как лучше, но имел ли право обрекать на такое существование других?Я не ответил, представив, какой была бы моя жизнь, не реши Широ покончить со своим одиночеством.– Это мать Шу меня подвигла, – чуть слышно проговорил доктор Широ, глядя куда-то вдаль.– Его мать? – Каждый раз, когда заговаривали о родителях, Шу отвечал: они умерли так давно, что в памяти остались лишь смутные образы. А Широ, похоже, отлично их помнит, хотя и знал совсем недолго.– Да, ее звали Элизабет, Элизабет Мейсен. Несмотря на все старания медиков, отец, Шу-старший, так в себя и не пришел. Он умер во время первой волны гриппа, а вот Элизабет оставалась в сознании до самого конца. Шу очень на нее похож: те же густые, с необычным белым отливом волосы и красные глаза.– У него были красны глаза? – переспросил я, пытаясь себе это представить.– Да… – В взгляде Широ светился многовековая грусть. – Элизабет очень переживал за сына… Теряя последние силы, то и дело подходил к кровати, чтобы проверить, как он. Я боялся, что мальчик умрет первым: он казался намного слабее матери. Однако смерть, стремительная и неумолимая, пришла за Элизабет. Случилось это вечером, когда я сменил работавших в первую смену докторов. Соблюдать условности было невыносимо сложно – столько работы, отдыхать совершенно не хотелось… До сих пор помню, с какой безысходностью я возвращался под утро домой и притворялся спящим, в то время как в больнице умирали десятки людей…Итак, первым делом я решил проведать Элизабет с сыном. Я к ним привязался, что, учитывая слабость человеческого тела, делать не стоило. Увидев ее, я сразу понял: наступило ухудшение. Лихорадка набирала обороты, а обессилевшее тело сопротивляться не могло.Впрочем, когда женщина оторвалась от кровати сына, силы в свирепом взгляде было предостаточно.?Спасите его!? – приказала она хриплым голосом, на который еще было способно воспаленное горло.?Сделаю все, что смогу?, – пообещал я, взяв миссис Мейсен за руку. Из-за сильного жара моя рука ей холодной не показалась; думаю, ей все казалось холодным.?Вы обязаны, – настаивала Элизабет, сжимая мою ладонь с такой решимостью, что появилась надежда: вдруг поправится? Глаза блестели, как драгоценные камни, как изумруды! – Вы должны подключить все свои способности! Дайте Шу то, что другие не могут!?Я не на шутку перепугался: ее взгляд был так пронзителен, словно миссис Мейсен знала мой секрет. А потом лихорадка взяла свое: бедняжка умерла, не приходя в сознание, через час после того, как высказала свою странную просьбу.Я уже несколько десятилетий мечтал завести друга, который знал бы меня настоящего, а не такого, каким я притворялся перед людьми. Но разве можно намеренно обрекать человека на подобное существование?Шу умирал, ему осталось всего несколько часов. Он лежал рядом с мамой, чье лицо даже после смерти казалось встревоженным.Века не властны над чудесной памятью доктора Широ: он воскрешал события с поразительной четкостью. Вместе с ним я увидел и почувствовал холодное отчаяние больницы и мрачное торжество смерти, горящего в лихорадке Шу, его тщедушное тело, из которого стремительно уходила жизнь… Ужас! Я покачал головой, пытаясь избавиться от жуткого наваждения.– В ушах звенели последние слова Элизабет. Откуда она узнала? Разве мать может желать для сына подобной участи? Я посмотрел на Шу: слабый, бледный, мучительно красивый. Лицо чистое, благородное… Именно о таком сыне я всегда мечтал.После многолетних колебаний и нерешительности я просто поддался порыву. Коллеги не заметили, что мальчик дышит: в ту пору не хватало ни рук, ни глаз, чтобы и за половиной больных уследить. В морге не было никого… то есть никого из живых; я пронес его на чердак и по крышам – к себе домой.Не зная, с чего начать, я вспоминал, как несколькими веками ранее в Лондоне ранили меня самого. И с трудом решился. И все-таки о сделанном я не жалею: я ведь спас Шу…Возвращаясь к настоящему, доктор Куренай покачал головой:– Наверное, нужно отвезти тебя к отцу.– Я сам отвезу, – заявил мой бойфренд, беззвучно появившись из столовой. Лицо безмятежное, но глаза… Шу явно что-то скрывает. Сердце в предчувствии сжалось.– Лучше Широ. – Его рубашка вся была в кровавых пятнах, а правое плечо измазано розовой глазурью с торта.– Я в порядке, – сухо произнес Шу, – а вот тебе нужно переодеться. У Кенто случится инфаркт, если увидит тебя таким. Скажу Луи, пусть принесет что-нибудь из одежды. – Куренай-младший решительно шагнул к двери.– Он очень расстроен, – с тревогой взглянув на доктора, отметил я.– Да. Сегодня случилось именно то, чего больше всего боится Шу: из-за наших естественных потребностей ты оказалась в опасности.– Он не виноват.– Ты тоже.Я не хотел соглашаться с Широ. Ну зачем он так грустно и понимающе смотрит на меня!Протянув руку, доктор помог мне встать и повел в гостиную. Вернувшаяся Мирай протирал пол, судя по запаху, неразбавленным отбеливателем.– Позвольте мне… – церемонно предложил я, чувствуя, что снова заливаюсь румянцем.– Да я уже заканчиваю, – улыбнулась миссис Куренай. – Как ты?– В порядке. Широ штопает раны быстрее, чем все мои предыдущие доктора.Родители Шу засмеялись.В гостиную вошли Луи с Шу; парень бросился ко мне, а его друг с непроницаемым лицом встал чуть поодаль.– Пошли, – позвал Луи, – подберем что-нибудь поприличнее.Оказывается, он уже нашел кафту Мирай практически того же оттенка, что и моя. Кенто в жизни не заметит подмену! Папа нередко видит меня в бинтах, надеюсь, не слишком удивится.– Луи! – шепотом позвал я, заметив, что он направляется к двери.– Да? – наклонив голову, негромко спросил парень.– Все очень плохо? – Шептал я, конечно же, напрасно: мы на втором этаже, дверь закрыта, но Шу все равно может услышать.– Пока не знаю.– Как Фри?– Сильно расстроился. Это было испытанием прежде всего для него, а он не любит показывать слабость и проигрывать.– Фри не виноват. Передай, что я ничуть на него не злюсь, ладно?– Да, конечно.Шк ждал у входной двери и, едва завидев нас на лестнице, тотчас ее открыл.– Подарки возьми! – напомнил Луи, когда я робко подошел к Шу. Я быстро собрал серебристые свертки, отыскал фотоаппарат и сунул в здоровую руку. – Спасибо скажешь потом, когда откроешь!Мирай с Широ пожелали мне доброй ночи, так же, как и я, украдкой поглядывая на подозрительно апатичного парня.На улице было прохладно и свежо. Я поспешил прочь от японских фонариков и ваз с розами, которые отныне будут напоминать о неприятном инциденте. Шу молча шел рядом, затем открыл пассажирскую дверь, и я покорно сел в машину.Новую магнитолу украсили красным бантом; его пришлось сорвать и бросить на пол. Когда за руль сел Куренай, я поспешно спрятал злосчастную ленту под сиденье.На подарок он даже не взглянул, и я не решился опробовать радио. В гнетущей тишине мотор ревел оглушительно. Шу гнал по темной дороге с невероятной для моего пикапа скоростью.Затянувшееся безмолвие сводило с ума.– Скажи что-нибудь! – взмолился я, когда мы свернули на шоссе.– Что, например? – холодно спросил Куренай.Зачем он так?!– Скажи, что меня прощаешь!Бесстрастное, словно маска, лицо на мгновение ожило, перекосившись от гнева.– Прощаю? За что?– Будь я аккуратнее, ничего бы не случилось.– Вальт, ты порезался упаковочной бумагой – за такое на электрический стул не сажают.– Все равно я виноват.Мои слова будто прорвали невидимую плотину.– Виноват? Представь, что случилось бы, порежь ты палец в доме Зеро Ньютона перед Джеком, Алеком и другими нормальными друзьями! В худшем случае они не смогли бы правильно наложить повязку. Даже если бы ты просто споткнулся и упал – а не был в панике сбита с ног, – чем бы это грозило? Ну, по дороге в больницу мог перепачкать кровью сиденья… Пока накладывали швы, Зеро Ньютон держал бы тебя за руку, а не боролся с желанием убить на месте. Вальт, не перекладывай вину на себя, от этого мне только хуже.– Каким образом в наш разговор попал Зеро Ньютон?– Зеро Ньютон попал в наш разговор, потому что он, черт возьми, подходит тебе гораздо больше.– Лучше умру, чем буду встречаться с Зеро Ньютоном, – заявил я. – Лучше умру, чем буду встречаться с кем угодно, кроме тебя.– Пожалуйста, только мелодрам не надо!– А ты ерунду не говори!Куренай не ответил, мрачно, без всякого выражения глядя в лобовое стекло.Боже, ну как мне все исправить? Я ломал голову, но вот мы подъехали к дому, а на ум так ничего и не пришло. Шу заглушил мотор и сидел, судорожно сжав руль.– Может, останешься? – спросил я.– Мне нужно домой.Больше всего на свете я боялся, что он впадет в депрессию.– Ну, в честь моего дня рождения!– Слушай, нельзя же и так и эдак: либо ты хочешь, чтобы окружающие игнорировали твой праздник, либо нет.Голос звучал строго, но уже не так мрачно, как прежде, и из моей груди вырвался чуть слышный вздох облегчения.– Ладно! Я не хочу, чтобы ты игнорировал мой праздник. Жду тебя наверху.Выбравшись из машины, я обернулся, чтобы взять подарки.– Не нравятся – не бери, – хмуро сказал Шу.– Нравятся! – заявил я и подумал, что он, возможно, просто поддразнивает меня.– Как же так? Широ с Мирай кучу денег потратили!– Ничего, переживу. – Неловко зажав подарки в здоровой руке, я громко захлопнул дверцу. Доля секунды – и Шу стоял рядом.– Может, хоть нести помогу? – забирая свертки, предложил он. – Давай, жду тебя в комнате.– Спасибо, – улыбнулся я.– С днем рождения! – вздохнул он и, наклонившись, прильнул к моим губам.Я встал на носочки, чтобы поцелуй длился подольше, но Куренай отстранился. Его лицо озарила привычная кривоватая улыбка, и он исчез в темноте.Бейсбол еще не кончился, и, не успев войти, я услышал, как диктор пытается перекричать ропот беснующихся трибун.– Вальт! – позвал Кенто.– Да, пап, я! – Нужно подойти поближе, а порезанную руку держать как можно естественнее. Любое движение причиняет жгучую боль: наверное, анестезия перестает действовать.– Как все прошло? – Кенто развалился на диване, положив босые пятки на подлокотник. Вьющиеся каштановые волосы, вернее, то, что осталось от некогда густой шевелюры, с одной стороны примялось, словно блин.– Луи превзошел самого себя: цветы, свечи, торт, подарки, в общем, все как полагается.– Что подарили?– Стереоустановку в машину и еще кучу подарков, которые я даже не вскрыл.– Вау!– Да уж, – кивнул я. – Ладно, пойду спать.– Что с рукой?Беззвучно выругавшись, я залился краской.– Ничего, поскользнулся.– Вальт! – вздохнув, покачал головой Кенто.– Спокойной ночи, папа!Я поспешил в спальню, где хранилась пижама для ночей вроде этой, и вместо заношенного до дыр флисового костюма кое-как втиснулась в просторные брюки-карго и подходящий по цвету топ. Рана ныла, я даже морщился от боли. Одной рукой я ополоснул лицо, почистила зубы и побежал в комнату.Куренай сидел на кровати, лениво играя с одним из серебристых свертков.– Привет! – без всякой радости проговорил он. Ну вот, депрессия…Я подошел ближе, забрал подарки и уселся к нему на колени.– Эй!.. – Я прильнул к каменной груди. – Можно открыть?– Откуда такой энтузиазм?– Сам заинтриговал!Первым выбрал плоский длинный сверток, по всей вероятности, от Широ с Мирай.– Лучше дай мне, – со вздохом предложил Куренай, стремительным движением сорвал серебристую обертку и протянул белую прямоугольную коробочку.– Доверишь поднять крышку? – съязвил я.Внутри был длинный картонный формуляр с огромным количеством мелко набранного текста. Пока сообразил, что к чему, прошло не менее минуты.– Мы летим в Джексонвилл? – Плохого настроения как не бывало. Туристический ваучер на два авиабилета для нас с Шу!– Так и было задумано.– Поверить не могу! Чихару с ума сойдет! Слушай, а ты-то согласен? Там ведь солнечно, придется весь день сидеть взаперти.– Постараюсь справиться, – нахмурился Шу. – Знал бы, какая будет реакция, заставил бы открыть подарок перед Широ и Мирай. Мне почему-то казалось, что ты рассердишься.– Ну, конечно, все это слишком, зато полетим вместе!– Теперь жалею, что сам не купил подарок. Оказывается, здравый смысл у тебя все-таки присутствует.Я отложил ваучер и, сгорая от любопытства, потянулся за его подарком. Однако распаковать мне его так и не позволили.Доля секунды – и Куренай протянул подарочный футляр с серебристым диском внутри.– Что это? – растерянно спросил я.Шк молча забрал диск, вставил в плеер, пылившийся на прикроватной тумбочке, и нажал на воспроизведение.Полилась музыка.Я слушал с широко раскрытыми от изумления глазами. Шу явно ждал какой-то реакции, но язык не повиновался. Откуда ни возьмись, появились непрошеные слезы, их пришлось вытереть, пока не покатились по щекам.– Рука болит? – с тревогой спросил Куренай.– Нет, дело не в этом… Милый, музыка просто чудо, о лучшем подарке и мечтать нельзя. Даже не верится… – Я осеклся, вся обратившись в слух.Это музыка Шу, композиции его собственного сочинения, а первий шел моя колыбельная.– Ты ведь не позволил бы купить рояль, чтобы я мог играть прямо здесь?– Конечно, нет!– Как рука?– В полном порядке!На самом деле под повязкой будто пожар полыхал. Лед, мне срочно нужен лед! Ладонь Шу тоже подойдет, однако просить нельзя – сразу обо всем догадается.– Сейчас принесу тайленол.– Ничего не нужно, – возразил я, но Куренай пересадил меня на кровать и направился к двери.– Кенто!.. – прошипелая.Папа не подозревал, что мой бойфренд частенько остается ночевать. Узнай он об этом, у него инфаркт случится. Однако виноватой я себя не чувствовал: ничем предосудительным мы не занимались.– Он меня не поймает, – пообещал Шу, беззвучно исчез за дверью и… вернулся еще раньше, чем она коснулась рамы, держа чистый стакан и упаковку тайленола.Таблетки я выпил, не сказав ни слова: что толку спорить, если наверняка проиграю? Тем более рука с каждой секундой беспокоила все сильнее.В комнате до сих пор звучала колыбельная: звуки мягкие, спокойные, умиротворяющие.– Уже поздно, – заявил Шу. Р-раз – он сгреб меня в охапку, два – приподнял одеяло, три – уложил на кровать и заботливо укрыл. Сам лег рядом, но поверх одеяла, чтобы я не замерз, и обнял.Положив голову на его плечо, я счастливо улыбнулся:– Спасибо…– Не за что!Мы долго молчали, а колыбельная тем временем кончилась, и зазвучала любимая песня Мирай.– О чем думаешь? – шепотом спросил я.– Ну… взвешиваю все ?за? и ?против?, – после секундного колебания ответил он.По спине побежали мурашки.– Помнишь, я попросил не игнорировать мой день рождения? – Надеюсь, отвлекающий маневр был не слишком явным.– Да, – осторожно проговорил Шу.– Так вот, поскольку праздник еще не закончился, хочу, чтобы ты снова меня поцеловал.– Ты сегодня такий жадний!– Ну, если не хочешь, не надо себя заставлять, – съязвил я.Хохотнув, Куренай тяжело вздохнул.– Не дай бог мне себя заставлять! – с непонятным отчаянием проговорил он и, обняв за шею, прильнул ко мне.Поцелуй начался как всегда: Шу соблюдал осторожность, а мое сердце неслось бешеным галопом. Однако потом что-то изменилось: его губы стали требовательнее и настойчивее, а руки, зарывшись в мои волосы, не давали отстраниться. Я и не желал, и, хотя, играя с белыми прядками, фактически перешел дозволенные границы, он впервые не сказал ?стоп?. Через тонкое одеяло тело Шк казалось очень холодным, но я к нему так и льнул.Вдруг все резко закончилось: ласковые и сильные руки Куренай просто держали меня на расстоянии.Я откинулся на подушки: голова кружилась, как после американских горок, и мучили обрывки каких-то воспоминаний…– Прости… – Господи, да у него тоже дыхание сбилось! – Я не имел права…– Разве кто возражает? – Я буквально умирал от желания.– Вальт, постарайся заснуть, – нахмурился Эдвард.– Нет, хочу еще один поцелуй!– Похоже, ты переоцениваешь мои волевые качества.– Что соблазнительнее: мое тело или моя кровь?– Пожалуй, одинаково. – Усмехнувшись, он мгновенно посерьезнел. – Слушай, может, перестанешь испытывать судьбу и попытаешься заснуть?– Договорились, – кивнул я, покрепче к нему прижимаясь. Сил в самом деле почти не осталось. Во многих отношениях день получился трудным, но, как ни странно, облегчения я не испытывал. Казалось, завтра будет еще хуже. Конечно, глупо: что может быть хуже, чем сегодня? Наверное, так с некоторым опозданием проявляется шок.Я украдкой коснулся рукой плеча Куренай, чтобы прохладная кожа успокоила пылающий под повязкой пожар. М-м-м, сразу полегчало.Уже засыпая, я наконец сообразил, о чем напомнил поцелуй. Весной, когда пришлось разделиться, чтобы сбить со следа Джеймса, Шу поцеловал меня, не зная, увидит ли снова. Его губы казались горько-сладкими, как и сегодня… Но почему, где связь? Содрогаясь, будто в предвкушении кошмара, я провалился в забытье.