1 часть (1/1)

Нина узнаёт его по сутулой и искривлённой спине?— у него правое плечо чуть выше левого.И ещё?— по угольно-чёрным волосам, коротко остриженным на затылке. Почему остриженным? Она помнит их блестящую вороную волну, ключицы, резко очерченные, щекочущую. И как в мелкие косички она спутывала их в рассветном мраке, в тепле и тишине, под сопение мужа.Он стоит, отвернувшись от неё, пялится куда-то в белую пустоту противоположного берега Горхона, режущего глаза своими снежными искрами. От мороза чешутся щёки, слипаются ресницы и срывается пар с потрескавшихся губ. Хочется окликнуть?— голос застревает в горле сиплым хрипом, как Песчаная язва застревала в глотках жителей Сырых Застроек. В каком году это было?Система летоисчисления траекториями-пунктирами звёзд вычерчена на небосклоне?— он упирается в горизонт, там он начинается и заканчивается, и слышно какофонию вращающихся жерновов времён, как на Небесном Своде Фламмариона.Нина берёт его за плечо. Кажется, что сустав под её ладонью хрустит, будто изо льда и сейчас треснет.Глазами-стекляшками блестит для неё и только для неё, родной и единственной, фарфоровая кукла с трещинами краски на лице и руках?— у неё отломаны и потеряны давно несколько тоненьких пальцев.Нина целует острые сколы его пальцев, ранит губы, протыкая кожу, захлёбываясь кислым железом?— по подбородку струится кровь, а фарфоровому дяденьке всё равно. Он глядит сквозь неё незрячими бельмами чистых голубых глазёнок, красивый, тихий, покорный и мёртвый.Или это она мертва?Её макушки касаются холодные губы.Виктор всегда был холодный?— и руки, и ноги, и щёки, и губы, но сам не мёрз никогда, только у Нины мурашки по коже бежали и в тугой клубок нервные окончания сплетались от его прикосновений.А сейчас?— не побежали. Не сплелось. Это не он, не он, он ведь куда ярче чувствуется, рядом с ним хочется ласково тлеть и ластиться.Нина сдерживается, чтобы не раскрошить нос этого чужого человека, посмевшего прикоснуться к ней.Он срезает волосы рваными движениями, вороные пряди падают на пол и щекочут его босые ноги. У него дрожат руки и колени.Этого не было. Это было позже. Она не должна помнить, её уже проводили тогда. Куда проводили?Памятью наполняются клетки и грани, через край сосуда переливается она, топит, топит пространство, лёгкие Нины судорожно сокращаются, придавленные килограммами земли, она кашляет, завалившись вперёд, на это хрупкое создание.Кровь проливается с её губ на его искорёженные пальцы. Он не вздрагивает, никак, ничего не делает, безразличный и пустой, Виктор бы так никогда.Нина больше не уверена, что это её кровь.Куколка гладит её по щеке, ласково приподнимает за подбородок, посмотри, мол, на меня, милая. Этой ласки она сама захотела только что?— и вегетативная нервная система этого мира, распятого под зеркалом, подчинилась её желанию.Жалкая пародия и бездарная театральщина, не больше.Пальцы болят от мороза, потрескавшаяся кожа отвратительно краснеет и скоро сойдёт с рук мёртвыми чешуйками.Он стягивает с безымянного пальца тонкое платиновое кольцо. Имя из четырёх букв выгравировано на его внутренней стороне.Виктор склоняется над побледневшей Ниной, целуя её посиневшие губы?— от его дыхания они на миг становятся теплее.Нина целует мужа в фарфоровый лоб. Не глядит на губы. Они наверняка посинели.—?Помни меня, котик,?— выдыхает она. В бусинках глаз его?— ни грамма понимания. Нине хочется кричать.Стекло грани запотевает от её дыхания.Звенят струны Многогранника, когда её кулак врезается в неподатливое зеркало, в котором она видит только своё потускневшее, истощённое тело, лицо, испещренное морщинками, искажённое злой обидой, и тёмно-русые с рыжиной, обрезанные за время болезни пряди волос, опавшие у её ног.Плечи щекочут короткие завитки былых буйных кудрей.Хозяйка с размаху всаживает кулак в грань.Стекло пожирает руку, осколки проезжаются по предплечью, вспарывая кожу, звёздочками блестят они, мелкие, застрявшие в теле, и зрелище это живее и прекраснее, чем на гравюрах старых, на деревяшках.Живее, чем Виктор.По диагонали грани своевольно раздаётся трещина, сжирает чернотой своего провала блеск зеркальный, бьёт наотмашь по стеклу, и оно песком осыпается, в свою первозданную форму возвращаясь.Трещина рассекает и лёгкое тело Нины, толкает её навзничь, голой спиной она ударяется о грань, только что бывшую под ногами.Расходится по швам тело, обнажаются жёлтые кости, блестящие петли кишок, алые дрожащие мышцы, мутнеет зеркальная поверхность от разводов венозной крови, и она воет от первородного страха, дугой прогибаясь в спине, цепляется острыми ногтями за рассечённую плоть, скуля надсадно.Слышит, как хрустят рёбра, раскрываясь живым цветком.Живее, чем она сама.Бешено бьётся сердце.Чёрный разлом сжирает из него ещё одну крупицу памяти о холодной фарфоровой коже и взгляде, прозрачном и ласковом.