1 часть (1/1)

говорят, в городе звезды увидеть труднее из-за многочисленных огней-фонарей-лампочек. они просто этот свет собой заглушают. не рассмотреть.данёк, как ни подойди, был бы идеальным сыночком. программист, отличник, умник, красавчик, правда, поздновато для комсомола родился. и ваня умом понимал, что если бы у любых родителей в этом мире были какие-то возможные варианты, выбор стал бы очевидным. понимал и то, что выбрали не его.даня откровенно бесил всем, от ровной колонки пятёрок в электронном журнале до глаз, даже цвет которых было трудно определить: то ли голубые, то ли зелёные, то ли вообще что-то намешанное. ваня предпочитал не думать о том, почему ему так интересны глаза брата.а потом он видел, как эти глаза смотрят на элю, и внутри даже не кошки скребли, а как минимум голодный тигр пытался перегрызть горло, в котором ну слишком часто стоял противный ком.ваня смотрит в фронталку последней модели айфона вместо зеркала уже десять минут, словно пытается понять, что даня в нем чисто теоретически мог бы любить. а лицо, может, мог бы. глаза темно-карие, и не разобрать сразу, где кончается радужка и начинается зрачок, кольца каштановых кудрей. иногда бывает удивительно, как в этих волосах ещё не поселились птицы: готовое жилье им уже предоставлено, бери да заселяйся. как жаль, что даня на птицу и близко не похож. наверное, потому и элю любит.элю любит.эти два слова отдают в голове болезненным перезвоном, как бывает, когда тебе по голове на уроке физкультуры заряжают баскетбольным мячом. нечаянно, конечно, но из глаз все равно чуть искры не летят. а ты касаешься ушибленного места, улыбаешься рассеянно так и уверяешь, что все хорошо.в какой-то момент ване начало казаться, что его вот так вот мячами по голове бьют раз за разом, а у него в голове уже звенит, но он продолжает тянуть лыбу и повторять это чёртово ?ничего страшного, все хорошо?, заучивая эти четыре слова, как ебаную мантру.а ведь раньше он был тем ребёнком, что бьёт мячом по голове.а теперь по голове его бьёт вид того, как даня смотрит на элю своими непонятного цвета, но такими притягательными глазами. а когда они целуются… боже, ваня предпочёл бы себе кирпич на голову.просто он вот такой. разбалованный дурачок, папенькин сыночек, красивый мальчик., а сам по себе ничего не может. даже, блять, признаться.а есть ли смысл вообще что-то говорить? даня вон какой счастливый, вон как глазами блестит. всё как-то слишком быстро закрутилось, до неправильности, до алогичности быстро даже для вспыльчивого вани, и поцелуйчики-зажимашки перетекают в помолвочное кольцо на элином безупречно наманикюренном безымянном пальчике. не пальце?— именно пальчике. у таких холёных девушек вместо пальцев, губ и бровей?— пальчики, губки и бровки.и зачем только ей даня, думается ване. вот он?— другое дело, ему, конечно же, больше всех нужно.а ваня до четырёх часов утра лежит с эйрподсами в ушах, растрепанными кудрями да комом в горле. все к свадьбе готовятся, какие-то рестораны-платья-костюмы-букеты-еще-черт-знает-что с утра до ночи ищут, подбирают, и на будущих молодожёнов с таким благовением смотрят, словно на них весь мир держится.а ване от этого тошно.ваня улыбается то ли не так уж плохо и натянуто, то ли даня настолько зациклен на элечке, что ничего и никого вокруг себя не замечает. даже брата, который в самые глаза зачем-то с такой проникновенностью смотрит, словно каждую ресничку, каждый блиск, каждый сложный перелив цвета в радужке пытается запомнить, выучить наизусть, чтобы самому себе рассказывать каждой новой ночью, прикрывая чуть влажные ресницы.он даже не сразу понимает, что пялится слишком явно даже для окрыленного дани. тут же взгляд тупит о шнурки своих кроссовок так, словно в них зашифрована величайшая загадка человечества, и смеётся сдавленно, до обжигающего пламенем карманной зажигалки лёгкие воздуха.—?представляешь,?— улыбается не то дане, а не то неведомо как пробившемуся сквозь асфальт одуванчику,?— я забыл цвет твоих глаз.