1 часть (1/1)
Всё начинается с любви:мечта и страх,вино и порох.Трагедия,тоскаи подвиг —всё начинается с любви…Роберт Рождественский1Уволили. Вот так, раз! — и нет больше сотрудника Марии Сомовой. Незачем и некуда теперь приходить раньше всех, некого подменять, да и некому просить.Может, оно и к лучшему. Больше не нужно сидеть за кассой, бегать от склада до книжных полок, общаться с грубиянами и истериками. Самое время взяться за учёбу: последний семестр пролетит быстро, глазом не успеешь моргнуть, а там уже и диплом подшитым должен лежать на кафедре и справка о пройденной практике, а ещё сессия, госы... Велика ли потеря, когда дома ждёт диплом, который сам себя не напишет, документы на правку, ведь практика не зачтётся без должного труда и усердия. А уж экзамены — эти монстры, алчущие крови и пота выпускников — одолеть ой как непросто. Да и надеяться, что авторитет научрука вытянет защиту, гиблое дело. Поэтому, может, оно и к лучшему, что уволили.Маша нашарила в кармане мелочь, покрутила в пальцах монеты, прикидывая, сколько где осталось. Последние кровные она отправила отцу. Как бы он ни противился, Маша каждый месяц переводила на его карту энную сумму, которая частично покрывала прихоти сестёр и тем самым продлевала старику жизнь.На метро, конечно, быстрее, но лучше немного пройтись, вдохнуть жизнь вне четырёх стен. Городской воздух, правда, не располагал к долгим прогулкам, особенно по кишащим людьми улицам. Кто-то спешил, кто-то праздно прогуливался; кто-то лавировал, кто-то прокладывал путь локтями. Маша брела, уткнувшись носом в вязанный шарф, брела, не видя ничего кроме комьев снега на ботинках.В мечтах Маши не было ни дипломов, ни нарочито доброжелательных администраторов, ни полупустого холодильника. Будь у неё крылья, она бы с радостью оттолкнулась от земли — и вот уже вокруг простирается хмурое небо, где грозные тучи прячут солнце. Маша улетела бы туда, где нет высоток и истошно гудящих машин. Только вот людям не дано летать, да и не знала она, где то самое там, куда, собственно, просятся её мысли и душа.Замечталась Маша настолько, что едва не угодила под машину: мигающий красным светофор существовал в другой реальности. Из забытья её выдернул лай. Увязался за ней пёс, обычная дворняжка. Сначала обнюхал, повилял куцым хвостом и засеменил следом. Маша испуганно заозиралась по сторонам, но пёс никого не интересовал, все шли своей дорогой. Только малыш лет пяти показал на ?пёсю?, но мать поспешно увлекла его за собой.Быстро лавируя в толпе, Маша припустилась бежать, словно за ней упорно следовала не грязная худая дворняга, а оголтелая свора собак. Куда бы она ни ступала, позади раздавался хриплый лай, призывный и настойчивый. И вот когда за спиной смокли гудки машин и шаги прохожих, Маша, тяжело дыша, остановилась перевести дух. Вокруг обнаружился дворик, в котором Маша прежде не бывала. Рядом ни души. Да и пёс как будто сквозь землю провалился. Как не было его. — Всё-таки надо было на метро, — несколько сурово выговорила она саму себя. — Сейчас бы и ноги в тепле, и голова в дипломе...Крепче обхватив лямки рюкзака, Маша поспешила к арке с воротами, силясь вспомнить, как прошла их минутой ранее. Хлопок! — и перед глазами мелькнула молния. К ногам камнем бухнул тёмный ком перьев.Маша замерла, в груди бешено заколотилось сердце. Медленно она опустила взгляд на свои ботинки, мало ли что померещится. Сокол лежал недвижно, в стеклянных глазах, обращённых в темнеющее небо, сверкала ярость. Налетевший вечерний ветерок бесстрастно тронул перья на вывихнутом крыле. Маша отшатнулась, чудом не сбила дорожный конус у приоткрытого люка. Просто уйти мешал внутренний голос, любопытства ли, сострадания, который заставил присесть на корточки и протянуть дрожащую руку к птице. Сделав глубокий вдох и приказав себе не паниковать раньше времени, она кончиком пальца коснулась пёрышка крыла. Минуту ничего не происходило, сокол не шевелился, обречённо пепеля взглядом небеса, так что у Маши ноги оледенели, а сердце сжалось от боли, но она продолжала легонько поглаживать маховое перышко, выбившееся из крыла. Но вот сокол моргнул и воззрился на Машу.— Живой! — невольно прошептала она, выдыхая облачко пара.Скинув рюкзак, Маша выудила свитер и осторожно, бережнее, чем её сёстры упаковывали хрусталь при переезде, укутала сокола. Поднесла к груди. Птичьи глаза неотрывно следили за каждым движением, с вызовом и осуждением. Мелкая дрожь передавалась сквозь свитер, отчего хотелось прижать несчастное существо крепче, приласкать, но хищный гордый нрав, кипящий в глазах, отрезвлял, напоминал, что с целёхонькими пальцами жить спокойнее.— Теперь точно на метро. — Накинув рюкзак и обойдя конусы, она поспешила домой, силясь лишний раз не трястись.Всю дорогу Маша с опаской поглядывала по сторонам. В метро, в толчее, сторонилась людей, боясь, что кто-то ненароком пихнет, заденет крыло под свитером, и кто знает, как откликнется сокол. Счастье, что вообще никто внимания не обратил. Мало ли, может, котенка везёт, чему удивляться. Никому ни до кого нет дела.Плохие мысли Маша гнала прочь, о смерти не думала, только спешила домой, словно за ней снова пёс гнался. Будто за порогом квартиры сокола ждало мгновенное исцеление.Но никакого волшебства не произошло. Сокол смирно лежал на кровати, пока Маша судорожно искала в интернете что-нибудь путное. Когда же она уже было засобиралась к ветеринару — уж где-где опытные люди помогут, разберутся без неё, — сокол ожил, из последних сил больно клюнул руку и поник. Грудка с потрёпанными перьями чуть вздымалась. Маша опустилась на колени, на глаза навернулись слёзы. В маленьком гордом существе едва теплилась жизнь. Обняв края свитера, она бесшумно заплакала.Какой же жалкой и самонадеянной дурой надо родиться? Зачем потащилась домой, зачем сразу не поехала к умным людям?.. Маша поглаживала свитер, легонько касалась пёрышек, уже не боясь наткнуться на защиту. Слёзы катились по носу и терялись в перьях. От беспомощности всё сжалось в груди, с подрагивающих губ срывались всхлипы.В неутешное горе ворвался звонок, разнося настойчивую трель по сумраку комнат. Вера Степановна, хозяйки квартиры, любила наведываться вдруг, без предупреждения. Всегда самолично проверяла целостность жилья каждые две недели и забирала оплату, карт она не признавала. Как противница западного и новомодного Вера Степановна на дух не переносила поползновений ?всякой иностранщины? на свою территорию, поэтому бытовая техника была исключительно отечественного производства. Холодильник фурычил исправно, только ворчал ночами и пугал днём внезапными завываниями. Телевизор не включался ни разу и был скорее элементом декора, который нужен для проформы. Фиалки и фикусы в глиняных горшках летом грелись на балконе, а зимой перекочёвывали на подоконник гостиной, мозоля глаза и напоминая о поливке.От таких сюрпризов деваться некуда: приходилось Маше от комнаты к комнате, от цветка к цветку, проводить экскурсию, кратко сообщая, что всё цело, в чистоте и порядке и ни намёка на посторонних подозрительных лиц. Маша давно про себя отметила, что в своих глазах Вера Степановна уподобилась дальней тётушке, у которой вошло в привычку ненароком подмечать, что она, Маша, девушка приличная, благовоспитанная и умная, после чего шли охи с ахами, ведь ?где это видано, что такая красавица и без жениха?. Маша стойко выдерживала экскурсию со спектаклем, потому что нигде по городу не найти квартиру за такие деньги, благодарила Веру Степановну за доброту, получала в ответ комплимент за свою скромность и присказку: ?И то верно. Бабы каются, девки собираются. Успеется?. Маша смущенно улыбалась и, опустив глаза, говорила, что не время пока, да и, прибавляла про себя, не место. Только не знала, ни где то место, ни когда то время.— Духота какая! Совсем ты себя Марья не бережешь, скоро свихнёшься со своими книжками. Ну что ты, что ты, из-за чего на этот раз ревёшь? кто помер?Маша, давясь рыданиями, молча провела хозяйку по всем комнатам, обходя стороной свою. Когда Вера Степановна завела шарманку про женихов, она закивала болванчиком и смахнула слёзы. Не раз Машу подмывало сказать, вежливо и без обиняков, что личная жизнь на то и личная, и что любопытный нос на базаре оторвали. Но она лишь смущенно улыбалась и красноречиво помалкивала. Где ей потом искать квартиру за смешные деньги, особенно теперь, когда с работой туго, а платить нужно в срок. Ведь с Верой Степановной не забалуешь!— Тут такое дело, — начала издалека Маша, — у меня выпуск скоро...— Учись на здоровье, разве я тебя отвлекаю?— Нет-нет, что вы! Я к тому, что...В спальне с громким треском что-то хрустнуло, на пол посыпались тяжелые предметы.— Слетела-таки полка, — вздохнула Вера Степановна, поправляя берет. — Ну-тка...Маша приоткрыла дверь в комнату — и тут же захлопнула. Перед самым носом Веры Степановны.— Полка... она... упала. Да! Ай-яй-яй, — Маша постучала по притолоке. — Там такой беспорядок, лучше не заходите. Вот приберусь, тогда уж...Точно субретка в плохо написанной комедии, Маша наигранно засмеялась, приглаживая растрёпанные волосы. Прежде она никогда не стояла так близко к Вере Степановне и проницательным глазкам-бусинкам.— Что ж, — после продолжительного молчания Вера Степановна оправила юбку. — Когда?.. — Можно на следующей неделе? Нам пока аванс не выдали! — выпалила Маша прежде, чем подумала.Вера Степановна смерила Машу тем взглядом, который так и говорит: ?Учти, деточка, со мной не забалуешь. Я ложь за версту чую!? — и, покачиваясь из стороны в сторону, зашагала в прихожую.— Учти, если придётся покупать новую полку, бери добротную! Никаких опилочных дешёвок.— Да-да-да, — она спешно выпроводила хозяйку, чем, несомненно, заронила подозрение в и без того подозрительную Веру Степановну.К спальне Маша подошла на цыпочках. Зажмурилась, сосчитала до десяти и, собравшись с духом, повернула ручку. Приоткрыв глаза, она толкнула дверь и оглядела комнату. Свет из коридора выхватывал тёмные предметы. Сокол исчез, будто его и не было.На кровати лежал мужчина.