Конец или 17 дней спустя (1/1)

Раз-два. Раз-два. Раз-два. Сколько нужно воздуха для одногочеловека? Ровно столько сколько поступает в твои лёгкие на счёт ?раз?. Сколько нужно времени стране, чтобы умереть? Вечность, потому что он — это фундамент.

Америка лежал на кровати в своей комнате. Игра обратилась против него. Время вступило в заговор с болью, и душили гнётом своей тяжести, сев на горло, стерев улыбку. Америка не понимал почему, зачем, за что, как, почему с ним? Он лежал и смотрел на белоснежный потолок. Рядом лежала та самая простынь, которой 300 лет, рядом скомканная простынь на которой она спала все эти 17 дней. Вранье это, что бельё хранит запах тела, нообонятельные зоны коры тоже имеют память и Америке кажется, что простыни пахнут. Обман, но такой сладкий. Простыни пахнущие ей. Её тёмный волос, её бледная кожа, его паранойя. До крови содранные ногти об кафель в ванной, до боли искусанные губы, до кровоточящихся язв измученно сердце.Раз-Два. Раз-два. Такой боли он не испытывал никогда. Боль осознания. Осознания безысходности, неизбежности и бессилия. Он не хочет улыбаться, ему не хочется смеяться. Он апатично лежит на кровати несколько дней, смотря на полоток сквозь треснувшие стёкла очков. 17 дней одиночества. 17 дней осознания. Отключенные телефоныи безразличие к дверному звонку.Слёзы скатывались из уголков глаз на подушку, такая непростительная слабость для героя. Молча, тихо. Он не просил, не умолял. Слова как ножнавсегда отрезали его от неё. Он молча отпустил,остался один. Он хочет только забыть всё. Навсегда исчезнуть, забыть и никогда больше не вставать с этой кровати, потому что его мозг говорит ему что она пахнет ей.Раз-два. Теперь ты знаешь, как было больно ему, что ты творил с жизнями других. Но теперь ты не можешь изменить ничего. Ты слишком поздно родился и слишком рано умрёшь. И вечно будешь помнить эту боль.

Раз. Разрывает? Невозможно терпеть? Умираешь? Любишь? Не можешь ни о чём другом думать?Не можешь забыть? Не можешь простить? Не можешь выдержать? Терпи, он терпит это больше тысячи лет, каждый день каждую минуту, каждую секунду, воспалённым мозгом думаяо ней.Глупый-глупый мальчишка. Твоё сердце болит, твоя душа мечется, а ты бессильно и апатично лежишь на кроватии в сломанные очки смотришь на давящиеся предметны. Ничто так не страшно как душевная боль. Чего стоит твоя любовь? Два…

Изо дня в день. Изо дня в день. Одни и те же люди, одни и те же лица, один и тот же ответ. Нет ответа. Вы поменялись ролями. Миллион пропущенный на все контакты и ни единого ответа. Вот уже 17 дней ты спишь с телефономв руке. Но это сложно назвать сном, ты на минуту закрываешь глаза, видишь его лицо, его побледневшие руки и как будто он снова зовёт тебя ?Аерин…?, а когда ты подскакиваешь на постели, телефон по-прежнему не горит, не мигает призывно огонёк пропущенного вызова. И ты снова плачешь, навзрыд, горько, безутешно пальцами вырывая тёмный клок волос.

Некого в этом винить. Это лишь твоё любопытство, лишь твоя глупость. Он мальчишка, а ты взрослая женщина и виновата во всём только ты. Аерин стояла на покосившемся крыльце своего дома. Сильный ночной ветер, пронизывающая хмарь моря. Она смотрела в сторону соседнего острова, как будто пытаясь увидеть его дом в центре Лондона. Кажется, что вас разделяет не пролив, вас разделяют галактики и миллиарды тонн непонимания, недосказанности и слёзы катятся по впалым бледным щекам.Любовь, ты первый раз в жизни смогла всё расставить на места, понять в первую очередь для себя, что значит этот англичанин в твоей жизни. Но когда ты это поняла, было уже поздно. Ты никогда не думала, что любишь его. Ты его ненавидела. Всей душой и тебя постоянно мучало какое-то чувство… теперь ты поняла что это было? Теперь ты поняла, что мучила тебя любовь? Что ты любила его в равней степени как и ненавидела? Но вот когда ты осознала что любишь, когда ты призналась сама себе, стало поздно признаться ему.Пронизывающий ветер. Ирландия упала на колени, рыдая. Как же больно. Как же это больно любить.Изо дня в день те же лица, изо дня в день те же люди, изо дня в день отчаяние и боль. Ты привыкла к боли, к боли за своей народ. Тебе никогда не было больно из-за самой себя, больно потому что больно тебе, а не другим. Слезы выжгли зелень и жизньв глазах. Ты 17 дней непрерывно пытаешься дозвониться, ты 17 дней ненавидишь себя и любишь Артура Кёркленда. Нет, вы точно поменялись ролями в этой пьесе с печальной бесконечностью.Кап-кап-кап. Снова стекло, снова боль, до чего же противно, что ты её не чувствуешь.До чего же мерзко, что боль в душе сильнее, чем боль телесная. Ты перепробовал всё за эти 17 дней и так и не смог подобрать, то, что заглушило твою рвущуюся боль внутри. Острый край стекла по ладони, потому что на запястьях нет места, потому что твоя кровь залила весь кабинет. Бардовые капли на столе,на стуле из кожи телят. На диване, и журнальном столике, кругом валяются бритвы и разбитые бутылки, ботинки в сторону ты ходишь босиком по осколкам стекла, оставляя кровавые следы. Ты не чувствуешь, что за 17 дней у тебя абсцесс в левой ноге. Ничто не может заглушить твою боль. Боль измены, боль предательства. Твой воспитанник, мальчишка в которого ты вложил душу, отнимает у тебя мысли. Ты думаешь о ней каждую минуту, каждую секунду, что бы ты ни делал. Завоёвывал города, вязал канаты, воевал, целовал руку королеве, подписывал договора,завязывал галстук, она всегда в области твоего сознания.Она, чей голос так предательски стонал в трубке под другим мужчиной. Ты втыкаешь нож себе в ладонь лишь бы сейчас не представлять этой сцены. Не вспоминать тихие стоны Ирландии. Ты не хочешь объявить войну, ты уже ничего не хочешь, и ничего не можешь. Мир, который ты знал, навсегда изменился за 17 дней. Мир, который ты любил, такжестоко предал тебя. Англия со спокойным лицом проворачивает нож в руке, разрезая сухожилие. Самое смешное в его теле то, что через 2 часа рана уже затянется, а на утро будет лишь небольшой порез. Через два дня рука будет в норме и даже шрама не останется. Шрамы остаются только тогда, когда тебе их наносит другая страна, и они наносятсятвоей нации одновременно. Артур достал нож из руки, в глазах всё плыло, он был слишком слаб, слишком бледен, чтобы подойти к телефону. Да и зачем?Он прекрасно помнил лицо, волос, каждую черту, яркие глаза. Иногда ему казалось, что Аерин наблюдает за ним. Вот прямо сейчас стоит на крыльце своего дома в лёгкой шале и смотрит в его сторону. Но это бред, который придумал его мозг от гипоксии. Он не верит больше этому миру, проводя канцелярским ножом под ребром. Лёгкая боль, наконец-то… Это его проявление слабость, его попытка ослабить боль, избавиться, прекратить её чувствовать. Его слабость это алкоголи и его кровь, пустота, уничтоженная планета. Сила если войдёт живы будем ещё. Англия зажмуривается, втыкая ножницы в ногу. Боль, долгожданная, сладкая, позволяющая хотья бы на мгновение замолчать душе и включиться болевым центрам мозга.Артура Кёркленд ещё не скоро сможет подойти к телефону, отодвинуть тяжёлые шторы и, поправив галстук высокомерно сделать вид, что у него всё хорошо.

Альфред Ф.Джонс ещё не скоро найдёт в себе силы растянуть рот пальцами перед зеркалом в голливудской улыбке и, накинув куртку сделать вид, что всё окей.Аерин О’Браен ещё не скоро сможет замазать синяки под глазами, надеть новое платье и с видом гордой непокоренной женщины пойти а паб, чтобы на празднике Джоунса Джона танцевать ирландские танцы.