22. (1/1)
Чумаков открыл глаза. Он не сразу понял, где находится. Перед глазами все плыло. Он лежал на животе привязанный к кровати. Попробовав сделать движение, он тут же ощутил, как его порванный анус пронзила боль, и он взвыл от страшных ощущений и решил, что лучше совсем не двигаться. Картинки прошедших событий промелькнули в памяти, как лента кинофильма. Он обнаружил, что находится в медицинской палате. А значит, его спасли. Его нашли и спасли. Но радость была не долгой. В палату привезли ещё пациента. Он не сразу узнал Глеба.
- Эй. Где я? - поинтересовался он у санитаров, но те лишь ехидно улыбнулись и вышли из палаты. Лёша поднял голову, чтобы разглядеть своего гостя. После санитаров вошла девушка с капельницей и подошла к Глебу.
- Эй. Красавица! Кто это?
- А Вы не узнали? Это Глеб. Ваш коллега, - с издевкой в голосе ответила медсестра.
- Как? - ужас застыл в глазах Чумакова. - Как Глеб? А что с ним?
- Он только что пережил незабываемый секс с медведем, - девушка улыбнулась из-под маски и вышла, оставляя Алексея продолжать таращиться на музыканта. Услышанное потрясло его. Значит, он все еще в этом эксперименте. Вдруг за дверью послышался мужской голос. Чумаков притворился спящим.
- Ну и кто следующий, Сэр?
- На этого, как там его. Оо… Быс…- Охлобыстин, - поправил того мужчина.- Да. На этого священника есть что?
- Да, собственно, ничего особенного. Единственный вопрос был по его роликам про некоего Зеленского. Который балатировался в президенты. Якобы ему заплатили, что бы он снял видео с коллегой по съёмкам, что вызвало вопросы.
- Так, понятно. А Панай... Что?- Александр Панайотов, он коллега нашего порванного по конкурсу. Носит накладку, так как боится лысин и проплешин, усердно фотошопит свои фото, два года подряд собирался на конкурс Евровидение, но везде облом. Возможна интимная связь с мужчинами, - подытожил коллега.
- Не густо. Копай больше. А Охло... - тот снова заплелся языком. - Чертова фамилия. В общем, его ко мне надо. Поговорить. Про Украину.
Голоса стихли, и Лёша открыл глаза. На лице у него появилась ухмылка. А вот и план мести.
- Ну держись, картавая сучка! Продажная тварь.Джеймс сидел в сортире на полу, монотонно отбивая ритм головой об собственные коленки. Уже два часа он мастерски отыгрывал роль маятника - самую гениальную роль в своей жизни. Мыслей нет, чувства покоятся с миром на погосте его души, воспоминания нежных ласк любимого потемнели в памяти, словно обожженное огнем стекло, а сердце было разорвано в клочья, как анусы Чумакова и Самойлова. Два гребаных часа прошло, а он все никак не мог прийти в себя и взять себя в руки. Даже проповеди картавого носителя Воли Божьей не смогли ничего изменить в нем. Иван старался. И так, и сяк пытался вразумить парня. Он говорил о том, что все они попали в психологически тяжелые условия, где каждый, так или иначе, сталкивается с собственными демонами. Он говорил, что всем трудно, но будет еще труднее. Это место станет для всех настоящим Чистилищем. Важнее всего пронести искру Божью в сердце до конца. Охлобыстин впервые за все время их пребывания в средневековом бункере под прицелом камер был Человеком. Не картавым говнюком с эго размером с Сириус, а Человеком... Он пытался, как мог, убедить Джеймса, что месть затмила разум Руслана, но его любовь поможет спасти его от бесовских помыслов. Джеймс слушал, бессмысленно глядя в стену мутными глазами, и диву давался - Иван, заносчивый гомофоб, сейчас словно бы благословлял их противоестественную сексуальную связь и душевную близость... Но как ни старался картавый нравоучитель, Джеймсу не становилось лучше. Руслан, его Руслан, теперь стал вдруг совершенно чужим, незнакомцем, страшным маньяком. И он спал с маньяком, готовым убить живого человека - медленно, мучительно, и что самое страшное - с наслаждением. Ему казалось, что его глаза вдруг раскрылись и узрели бездну под ногами, в которой бушевали адские огни. Наверное, священник был прав. Вот и ад! Джеймсу казалось, что совсем скоро там будет гореть его любимый, а он... Он будет лишь подливать в низ масла. Во имя торжества справедливости... Гори, моя любовь!..А Иван в это время всеми силами пытался удерживать в объятиях Вадима, который метался подстреленным и истекающим кровью волком, издавая нечеловеческие вопли и страшные проклятия. Так тяжело было слышать эти страшные черные слова, но он знал, что сейчас нужно превозмочь себя, найти силы, чтобы помочь убитому горем мужчине. Столько лет он был священником и выслушивал исповеди людей. Наслушался такого, что порой во снах его терзали кошмары, а на утро он просыпался совершенно обессиленным морально. Он привык держать все, что знал, в себе. А знал он многое. Но все, что он слышал, всегда было лишь констатацией уже прошедших событий. И вот сейчас он сам был в этих событиях, своими глазами видел, как творится ад на земле. Он не мог понять, как Бог допустил такое, пусть даже люди в этом здании, в этом чертовом бункере были грешниками. Это слишком, это уже слишком! Он знал, что должен, просто обязан помочь всем этим людям попросту не сойти с ума. Но чувствовал, что не может. Он не знал, какие слова найти сейчас, так и не смог подобрать ключик к душе Джеймса, не смог догнать Брюса и поговорить с ним. Все шло через задницу. Через ту самую задницу, в которую он угодил вместе со всеми. Испытание Господа было куда страшнее всего того, что устроили для них безумные ученые. Он с ужасом понимал, что, как бы он ни бравировал и ни пытался держать маску нахального обарзевшего пофигиста и моралфага, он все равно проигрывает... Чувствовал это всем своим существом. Слаб, слишком слаб, слишком никчемен, чтобы помочь хоть одной живой душе здесь...В то время, как гризли жестоко насиловал Глеба, Брюс метался по этажу, бродил бесцельно кругами, скалясь от злости и изо всех сил закрывая уши ладонями, чтобы не слышать страшных воплей страданий и ужаса где-то за многочисленными поворотами узких коридоров. Но этот безумный звук настойчиво просачивался сквозь его пальцы, протискивался под вспотевшие ладони и забирался в уши, разрывая мозг сотнями оттенков боли и паники. Он быстро терял рассудок, сжимая все сильнее собственную голову руками, словно тисками, а потом не выдержал и заорал во все горло так, как никогда в жизни не орал ни на одном из своих концертов. Он не орал так даже тогда, когда Леана впервые засунула ему всю свою нежную женскую патерню ему в зад, не особенно напрягаясь подготовкой и растяжкой непривыкших к таким нагрузкам мышц. И вот сейчас он орал, но это не помогало. Вопли Глеба перекрывали его голос, доводя до исступления и разрывая на мелкие кусочки его воспаленный мозг. Брюс сорвался с места, побежал, сверкая пятками, по мраморному полу, пытаясь убежать от ада, из которого нет и никогда не будет выхода. Он бежал с закрытыми глазами вперед, не помня себя, не понимая ничего и теряя ощущение пространства и времени.Вдруг он с размаха врезался в стену очередного коридора. Голову моментально охватила звенящая колучая боль, и он, не удержав равновесие, шлепнулся на пол, не слишком удачно поцеловавшись многострадальным задом с полом.
- Бля-а-а-а-а-а!!! - пронеслось по коридору и многократно отразилось от стен громкое драмматичное соло откуда-то из глубин его естества. В тот же миг что-то промелькнуло в отдалении и быстро скрылось за углом. Брюс встрепенулся, не успев даже испугаться, и быстро поднялся на ноги, интенсивно растирая ушибленный лоб. "Я здесь не один..." - промелькнула шальная мысль и впрыснула в кровь приличную порцию адреналина. Под гул бешено бьющегося сердца Брюс бросился за угол вслед за тенью. Он бежал куда-то вперед, терялся среди коридоров, как вдруг увидел в дверном проеме метрах в двадцати от себя черную тень. Он внезапно остановился, скользя по инерции пятками по гладкому полу, и замер, чувствуя, как сердце почти выпрыгивает из его груди от страха, а затем, гонимый любопытством, сделал несколько сначала нерешительных, а потом куда более уверенных шагов вперед. Фигура впереди медленно обретала очертания. Это был, несомненно, мужчина. Плотный на вид, невысокий, с длинными прямыми волосами...- Валера... - одними губами прошептал Брюс, чувству, как по вискам ручейками стекает пот. - Валерка! Валерка!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Буквально спустя пару мгновений он уже несся по коридору на пределе сил вперед и орал, словно безумный, едва не плача. Его руки взметнулись вперед, навстречу неподвижно стоявшей впереди тени. Еще секунда и....
- Брюс! Брюс, ты меня слышишь? - чей-то мужской голос медленно вплывал через уши в голову.
- Валера... Ты... - прошептал Дикинсон и открыл глаза.***Чумаков злорадно ухмыльнулся. Его очко радостно заныло в предвкушении скорой мести картавому ублюдку. Он надеялся, что вскоре встретится с ним здесь в палате, и тот пополнит армию равный анусов. А вот Глеб не радовался и не злорадствовал. Ему сейчас было на все насрать. Он тупо смотрел на Лешу, а из его рта медленно капала слюна. Его сознание было девственности чистым, а тело было легким и почти не ощущаемым. Ученые решили, что он достаточно настрадался, и сжалились над ним, вколов пятерную дозу сильнейшего обезболивающего и смеси трех разных транквилизаторов. Чумаков попытался что-то сказать своему многострадальному товарищу по очковым пыткам, но быстро понял, что его глаза почти не мигают, а сам он вряд ли осознает даже то, кто находится перед ним - предмет мебели или гуманоид с планеты Нибиру.