1 часть (1/1)

Когда он поднимает глаза, то встречает взгляд совершенно мученический, апостольский, что ли. Джолл от этого чертовски устал. Нос бывшего магистрата напоминает, скорее, полусгнившую сливу, нежели нечто, некогда содержавшее хрящи. Зрелище поистине жалкое. Джолл машинально трет переносье и отмечает, что удар у подобострастного мальчишки-офицера поставлен хорошо: попадает четко в цель. Он слышит, как слева тот деловито скребет карандашом по бумаге, слышит едва сдерживаемые смешки, хмурится и наконец вспоминает, что магистрат, вообще-то, все еще здесь, все еще говорит. Полковник переводит ничего не выражающий взгляд на Менделя, затем?— на допрашиваемого, после - снова на Менделя, и на лице у последнего читает плохо скрываемое: ?дуру гонит?. Когда офицер подрывается с места, Джолл резко вскидывает руку, жестом приказывая ему не дергаться, и терпеливо пододвигает магистрату новую дощечку-послание. Молча выслушивает очередную бессмысленную историю?— поганец-Мендель, должно быть, выбил несчастному добрую половину зубов, поэтому разобрать вязкий поток скомканных фраз полковник уже даже не пытается. Очки?— два круглых стеклышка в проволочных петлях, так потешно изумившие магистрата по приезде Джолла?— лежат на столе дужками кверху: взгляд, открытый и ничем не защищенный, возвращается к чужому лицу?— из-под корки запекшейся крови на полковника таращатся светлые, воистину апостольские глаза. Джолл удивленно считывает искреннее непонимание и едва не скрипит зубами. До чего же он устал.Когда полковник смотрит на стоящего перед ним человека, то не испытывает ничего, кроме жалости. В чувстве этом, впрочем, нет ни капли человеческого: так немилосердно и бессердечно, со снисходительностью палача на долю секунды жалеют болтающегося в петле висельника?— лишь потому, что последнему предстоит покинуть этот мир, а он, палач, все еще способен вдыхать смрадный воздух близ эшафота. В жалости этой нет ничего живого?— проще сказать, что Джолл вообще ничего не испытывает. Однако одного взгляда на Менделя хватает, чтобы сознание его взбеленилось каким-то брезгливым презрением.Мальчишка-офицер недостоин ненависти. Джолл не станет объяснять ему, что не так в идеальной выправке, в до автоматизма отточенных движениях, в жесткой белозубой улыбке, не изобличающей ни единой эмоции. В Третьем отделе, где они с Джоллом служат, говорят, что из офицера выйдет идеальный палач?— Мендель знает и всякий раз довольно вытягивается по струнке?— идеальный образчик для службы великой Империи.Полковник видит, как мальчишка стелется перед ним в подобострастной попытке выслужиться?— учтиво заглядывает в глаза, тенью стоит за плечом всякий раз, когда ему, Джоллу, что-то нужно и, главное, когда не нужно. Мендель унижается.Мендель готов ползать на коленях, и, что самое дурное?— Джолл знает, что продвижение по службе ему ни к чему. Идиот нашел себе идеального кумира?— жестокое божество, лишенное всякого чувства сострадания. Джоллу нравится быть богом, карающим неотесанных дикарей, но проклятого Менделя он не переносит, поэтому за любую провинность бьет наотмашь?— так, что сперва сбивает офицера с ног, а после проходится по ребрам мыском покрытого пылью местной пустыни сапога. Всякий раз Мендель терпит; во рту у него кровавая каша?— то, что осталось от искусанной в попытке подавить хрипы внутренней стороны щек. Саднящие ребра?— не самое страшное: убивать его Джолл не собирается, поэтому бьет так, чтобы, не дай Бог, не отбить Менделю почки. Куда страшнее то, что после стоического молчания офицер сутками не ест, покуда не заживут изжеванные в фарш слизистые щек, и лицо его, и без того точеное, приобретает вид совершенно болезненный и мученический, чуть ли не святой?— что только глаза горят на нем упрямой собачьей преданностью.Полковник знает, что мученики, вообще-то, бывают разные. Из магистрата, например, мученик идиотический?— Джолл качает головой: неужели и впрямь не понимает, что справедливость его поругают его же соратники? —?из Менделя… Менделя полковнику хочется отходить по ребрам так, чтобы тот забыл, как дышать.Когда допрашиваемого уводят, офицер поднимается, торопясь привести в исполнение еще не данное Джоллом указание, однако вместо привычного ?он твой? Мендель слышит лишь сухое: ?Ко мне. Живо?.—?Что за смешки во время допроса,?— полковник спрашивает, однако в голосе его не сквозит ни намека на необходимую интонацию.Мендель спокойно смотрит ему в глаза, лишь на мгновение скользнув взглядом к забытым на столе очкам?— черные стекла в проволочных петлях бликуют, и офицер щурится: теперь, когда перед зрачками мельтешат разноцветные пятна и ожесточенное лицо напротив мутно расплывается, сносить вспышку внезапного гнева будет немного легче.—?Сэр, я… —?спокойно начинает он, однако стальной голос Джолла резко взрезает тишину.—?Я спросил тебя: что за смешки.Полковник говорит тихо?— так, что находящимся на другом конце комнаты конвоирам пришлось бы изрядно поднапрячь слух, чтобы различить приказ, останься они в комнате?— но сам Мендель едва не глохнет от этих интонаций.—?Позвольте мне объяснить.Джолл молча вскидывает руку, и в остекленевшем, пылающем неиссякаемой ненавистью взгляде его читается раздраженное ?поздно?.Мендель в покорном ожидании буравит полковника спокойными, преданными глазами. Язык машинально проходится по еще не до конца зажившей слизистой щек. Рот наполняется слюной. Он ожидает чего угодно, кроме холодного ?на колени?.Джолл смотрит на него сверху вниз?— на совершенно мальчишескую талию, так несуразно сочетающуюся с крепкими плечами солдата.Неожиданно для себя он замечает, до чего у Менделя мягкие черты лица?— не будь этих ожесточенных, горящих безжалостной жестокостью глаз, полковник ни за что не поверил бы, что Мендель может служить с ним в одном отделении?— совсем щенок.Неожиданно для себя Джолл снимает перчатку?— подушечкой большого пальца проводит по чужой щеке, мрачно наблюдая, как проклятого Менделя трясет; кажется, он даже слышит стук наскакивающих друг на друга зубов. Отвратительно.Полковник держит его за подбородок?— сжимает с такой силой, что у мальчишки из глаз едва не сыпятся искры: молчит. Только с внимательным ожиданием смотрит на Джолла снизу вверх.—?Молись,?— Джолл шепчет, едва шевеля губами. —?Чтобы смерть настигла тебя где-нибудь в пустыне. Я даю тебе право выбора. Падешь смертью храбрых от руки неотесанного дикаря, защищая Империю, или сдохнешь как изменник от руки палача. Поверь мне, я о том позабочусь, щенок, ты слышишь?Мендель молчит; уголок губ его нервически дергается, и Джолл ударяет.—?Кричи,?— зло шепчет он, и офицер чувствует, как с каждым ударом сапога под ребрами что-то мучительно режет и лопается?— такая его охватывает мука. —?Моли, чтобы я остановился.Однако вместо этого Джолл слышит лишь сдавленный смех?— смех человека совершенно нездорового и пощады явно не жаждущего?— в груди у Менделя хрипит и булькает, когда полковник, наконец, останавливается и молча выходит, резко развернувшись на каблуках. Мендель еще долго вслушивается в гулкое эхо его шагов.