Carpent tua poma nepotes (2/2)
— Но за выпивку плачу я. Хотя бы в качестве благодарности за коктейль-бар «Лаки».— Там была выпивка Хауса.— Неважно. Иначе будешь надираться сама с собой.— Уговорил.В «Топс» на нас и правда никто не обратил внимания. Мы расплатились за номер, заказав принести туда виски, закусок побольше и не беспокоить ни под каким предлогом. К счастью, комната, ничем не напоминала президентский люкс, воспоминания оказались бы не из приятных.— Рассказывай — произнесли мы хором и рассмеялись. Я поймала себя на мысли, что впервые вижу Буна смеющимся. Каким же он был до?.. Вряд ли тот угрюмый молчун, которого я знала, мог очаровать юную веселую женщину настолько, что она согласилась остаться с ним в заштатном городишке, живущем только за счет довоенного завода, железяки из которого можно продать караванщикам. А какой была я до?.. Как теперь узнаешь, и нужно ли знать?— Сперва ты, — сказала я. — Маленькая месть за то, что ты оплачиваешь выпивку.Он усмехнулся, разливая виски.— Нечего рассказывать. Охраняю караван. Что это за работа, ты знаешь.— С Кэсс?— Нет, не сработались. Слишком много пьет и еще больше болтает.— Про кого-нибудь из наших слышал?— Про тебя регулярно ходят слухи об очередном подвиге.— Врут.— Еще бы.Оказалось, слышал он почти обо всех, но не так, чтобы очень подробно. Друзьями они не стали — да и не с чего было, по большому-то счету, разношерстную компанию объединяла только моя персона. К тому же, так уж вышло, что путешествовала я то с одним, то с другим, ни разу не собрав команду целиком. Обычная моя тактика — прятаться и бить исподтишка, а поди спрячься с этакой оравой за спиной.
Может, поэтому лучше всего я сработалась с Буном. Он тоже не мастер ближнего боя, лезть на рожон не любил. Разве что когда рядом появлялись легионеры, но то были особые случаи.
Словом, компания не сложилась. Лили ушла куда-то на Пустоши, Рауль решил поискать приключений на старую задницу, Вероника тоже пустилась в странствия, а Кэсс занялась бизнесом. Аркейд вернулся к Последователям, Рекса я сама отдала Королю, в конце концов, мне его всего лишь одолжили для того, чтобы вылечить животину.У всех своя жизнь. Все правильно и логично. Все они сильные зрелые люди, у которых была какая-то своя дорога до встречи со мной, и, разумеется, после расставания.
Все правильно и логично — но почему я чувствую себя настолько одинокой и никому не нужной?— Твоя очередь.— О'кей. Что ты хочешь услышать?О чем же ему рассказать? О том, что после яркого солнца и рыжей земли Мохаве руины Вашингтона кажутся серыми, холодными и жуткими? О запахе моря, совсем не таком, как у озера Мид, солнечных зайчиках до самого горизонта? О реке, в которой можно купаться, не накачиваясь предварительно рад-иксом? Или о том, какую цену заплатил тот, кто сделал эту реку чистой?— Для начала — какого рожна тебя понесло на восток? Пять лет назад ты просто ушла. Я долго злился.— Я испугалась… настолько, что слов просто не хватило.— Чего?Как объяснить, что я — живая, а из меня попытались сделать золоченую статую? Что я сделала для Вегаса все, что в человеческих силах и чуть-чуть больше, но дальше Вегас должен был идти сам? В довоенных книгах, посвященных воспитанию детей, я читала про матерей, обряжавших малышей в яркие праздничные одежки… в которых бедный ребенок мог только стоять и завистливо смотреть, как его сверстники скачут по лужам и кидаются друг в друга песком — потому что нарядная одежда мигом испортится, и мама кричит «Не смей!», стоит сделать шаг к песочнице.
Ни разу в жизни я не видела незаштопанной нарядной одежды, тем более — детской… но спустя год после битвы на дамбе я начала чувствовать себя именно таким ребенком.
Слишком много внимания. Слишком много запретов.Я ушла. Некрасиво и почти без объяснений, придумав для публики легенду, которая совершенно не держала воды, но они ее проглотили, потому что отсутствующий — а еще лучше героически погибший — национальный лидер куда удобней, нежели живой. Но если бы я осталась, спилась бы уже, наверное. Потому что к концу того года все текущие вопросы успешно решал Совет, и мне оставалось только иногда появляться на публике по торжественным случаям. Не зря я положила столько усилий на организацию государственных органов Вегаса. В итоге, всех дел — почивать на лаврах, а есть ли в мире что-либо более бессмысленное, чем герой в отставке? Оставалось только тихонько спиваться, глядя на горы в окне пентхауса из-за барной стойки «Лаки».
Но однажды я словно бы увидела себя со стороны. И испугалась.На объяснения для друзей тогда просто не хватило сил — страх сожрал их подчистую. Все, о чем я тогда могла думать — что по собственной воле вляпалась в этакую передрягу, и надо бежать, пока не поздно.Примерно это я и объяснила Буну — сейчас я могла говорить куда более внятно, чем тогда. Он кивал, как всегда немногословный, и это успокаивало. Только теперь, в номере, после изрядной порции виски, действительно стало казаться, что я вернулась домой. И черт с ним, с «Лаки». Стены — это всего лишь стены, они ничего не стоят без людей.Только у Буна наверняка тоже есть своя дорога… но об этом я подумаю завтра… или послезавтра. На трезвую голову.
А пока я рассказывала о месте, где остались настоящие зеленые деревья высотой в несколько человек… нет, не заливаю, я когда-нибудь тебе врала? Об Арлингтонской библиотеке — тысячи и тысячи томов, боже мой, я думала, останусь там, пока не умру от старости, но и книги приедаются. Особенно когда они повествуют о том, что уже давно умерло и рассыпалось прахом. А потом я обнаружила, что жалуюсь на разбитое сердце. Смешно.— Он погиб? — спросил Бун.— Нет. Живой… по крайней мере, был жив, когда я уходила. И пусть живет дальше… может, с кем-то другим у него выйдет лучше, чем со мной.У нас могло бы что-то получиться. Поначалу и казалось, что получается. Мы оба знали, что значит попасть в историю против собственной воли, просто потому, что больше некому. О нас обоих трепали языками все, кому не лень, поминая не имя, но прозвище — разве что я имя не помнила, а он о своем обычно помалкивал. Оба предпочитали переговоры стрельбе, любили зарыться в книги и всегда находили темы для беседы.
Слишком много общего. И слишком большая разница.
Он согласился остаться живой легендой, хоть иногда и тяготился этой славой — а я сбежала, и чувствовала себя донельзя хорошо, зная, что обо мне говорят, лишь как о его спутнице, а не самостоятельной личности.
Он ненавидел открытые пространства и по-настоящему уверенно чувствовал себя, только имея крышу над головой — а у меня скручивало нутро от страха в тамошней подземке, и все время вспоминался пейзаж в окне коктейль-бара «Лаки» — город под ногами и бесконечное пространство до самого горизонта. Почти полет, только без крыльев — а он сказал, что его хватила бы кондрашка от такого вида.
Когда дело доходило до драки, я предпочитала точные выстрелы исподтишка, а он - тяжелый пулемет... что ж, он мог себе это позволить, с его-то мышцами.При таком раскладе можно непрерывно ссориться или научиться дополнять друг друга… и поначалу так и было, продолжаясь довольно долго. До тех пор, пока я не скинула беременность… а у плода оказались пороки развития, несовместимые с жизнью.— Он посмел обвинить тебя?Я покачала головой. Нет, в том-то и дело. Каждый из нас винил себя — ведь оба мы в свое время успели доиграться до лучевой болезни. Он вообще чудом выжил, осознанно шагнув туда, где радиационный фон был смертелен для любого, а у меня за плечами был лагерь Серчлайт и тридцать четвертое убежище. Оба мы винили только себя. Оба слишком привыкли справляться с проблемами самостоятельно, ни от кого не ожидая помощи. И вместо того, чтобы поддерживать друг друга, мы замкнулись каждый в своем горе, точно в раковине, наедине с собой. И вдруг стало ясно, что два разных человека сидят по углам и не знают больше, о чем говорить.Я не выдержала первой. И он не пытался меня остановить. Хотя если и пытался бы… вечной любви не бывает. Оживший труп — это всего лишь дикий гуль, гниющий, безмозглый и вечно голодный. Та любовь заслужила хотя бы достойную память, и незачем глумиться над мертвым телом. Я уходила, почти не ощущая боли. Нечему уже было болеть.— И ты решила вернуться домой, — сказал Бун. — А оказалось, что тут тебя никто не ждет.Я кивнула, торопливо замахнула очередную порцию. Вот теперь, когда от виски перехватывает дыхание, можно списать выступившие слезы на крепкий алкоголь.— Хочешь пореветь — давай. Мне не впервой видеть плачущую женщину.— Зато мне впервой рыдать при тебе.— Правда? А в Нельсоне?В Нельсоне мы отвязывали с крестов солдат НКР.— Сравнил…— Какая разница?— Там я жалела других, а не себя.— Лучше жалеть, чем винить, — он налил нам еще.— Полагаешь, одно другому мешает?Бун помолчал.— Ты права. Я еще помню, каково это.— Иначе не стала бы рассказывать.И правда. Мы оба знали, каково винить себя в потере, которую никак нельзя восполнить. С любым другим я бы сделала вид, что все в порядке. Держать лицо во что бы то ни стало. Твоя боль — это слабость, а показать слабость, значит самой вложить в руки другого безотказное оружие, не зная, когда оно повернется против тебя. Но от Буна я могла не опасаться удара в спину.— Забавно, — мы оба уже лыка не вязали, и я совершенно перестала следить за тем, что несу. — Стать неплохим политиком — а плохой политик не смог бы провернуть эту аферу с независимостью Вегаса… и узнать, что совершенно не умею быть просто желанной женщиной.— Фигня, — сказал Бун.Точнее, сказал он кое-что покрепче. И отобрал у меня стакан.— Я готов слушать, если тебе надо выговориться, но совершенно не собираюсь наблюдать за припадком самоуничижения. Кончай мотать сопли на кулак.
Он коснулся моего подбородка, заставляя поднять лицо.— Или я докажу, что ты нормальная женщина, которую можно хотеть — прямым и недвусмысленным образом.Я вытаращилась на него.— Ты пьян.— Ты тоже. И что? — он провел кончиками пальцев, поднимаясь вдоль шеи, отодвинул с лица прядь волос.Я потянулась через стол, сняла с Буна его чертовы темные очки, с которыми он не расставался даже ночью и в помещении, взглянула в глаза. Пьян? Возможно. Но это откровенное, неприкрытое желание, в ответ на которое пересыхает во рту, а между ног становится тепло и…— Доиграешься. Я ведь могу согласиться — и что тогда ты будешь делать?— Сейчас увидишь.Он выдернул меня из-за стола, усадил на колени. Какое завтра будет похмелье…Ну и черт с ним.Проснулась я от того мутного ощущения чужого взгляда, которое чувствуешь всем телом. Открыла глаза. Бун приподнявшись на локте, пристально меня разглядывал. Я так же беззастенчиво уставилась на него. Снайпер без берета и темных очков — определенно стоило запомнить это зрелище. Как ни странно, особого похмелья не ощущалось, да и события прошедшей ночи вспоминались до мельчайших деталей. Интересно, вчера я перебудила всех посетителей «Топс», или стены здесь достаточно толстые? Хотя, здешнему народу не привыкать, наверное…Тишина затягивалась. Мы продолжали смотреть друг на друга. Угадать по выражению лица, что на уме у Буна, казалось совершенно невозможным. Когда-то я сказала, что не буду портить потрахушками хорошую команду… но ведь мы и не команда теперь, верно? Нет, я о случившемся не жалела. Ни капельки. Пока не жалела?Если он сейчас скажет что-то вроде «не надо нам было…», я его придушу. Голыми руками. А потом точно начну наматывать сопли на кулак, как изящно выразился Бун. Будет очень обидно потерять хорошего друга… черт, теперь я бы хотела не прежней дружбы, а остаться в его постели. И не только потому, что он оказался хорошим любовником. Просто… Просто потому, что это Бун. И плевать, что мне по-прежнему проще называть его по фамилии, нежели по имени.Я заерзала под его взглядом и начала натягивать одеяло повыше. Еще немного такой тишины — начну чувствовать себя дура дурой. Придется встать и уйти. Вот тогда и наступит время пожалеть о случившемся.Бун перехватил мою руку.— Погоди… — он вздохнул. — Если ты скажешь, что не надо было, я пойму.Я погладила его по щеке. Колючий…— Не скажу. Я… — рада, наверное, не то слово. Счастлива? Тоже нет. Просто все вдруг стало как-то очень правильно. Словно так и должно было сложиться с самого начала. — А ты?Он улыбнулся, накрыл ладонью мою руку, все еще касающуюся его щеки.— Нет. Мне тебя не хватало. Хотя не думал, что… в этом смысле тоже.Я приподнялась на локте и потянулась к его губам.— Чем собираешься заняться… теперь? — спросил Бун спустя долгое-долгое время.— Не знаю. Для начала заберу Эд-э, он должен ждать меня в Новаке. А потом — не знаю… Может, снова подамся в наемники, одно время у меня это неплохо получалось. Или в курьеры… — я рассмеялась.— Наш караван потерял охранника по пути сюда. Насколько мне известно, еще никого не наняли. Хочешь? У нас хорошо получалось работать вместе.— Хочу.— Что ему сказать? Кто ты? Ты ведь не хочешь снова стать Тем Самым Курьером?— Этого еще не хватало… Скажи, что мы вместе работали на НКР — это будет почти правдой. Да, заодно скажем, что и Эд-э нашел ты.Девка, робот и парень из первого разведбата. И правда, хорошая команда.— А имя… — я призадумалась. Уж точно не Хоуп. И не Эстель (доберусь я до этого очкастого!). — Пусть будет Секста.