1 часть (1/1)

Тишина. Тишина стала его верным спутником на последние несколько месяцев, что не покидала его ни на секунду. Дом на Болтон-стрит потерял свое былое величие: пора роскошных мероприятий и весёлых гостей практически каждую неделю канула в небытие, и потерялась где-то в глубине сознания, из-за чего она совсем не вспоминалась ему, а если и всплывала перед глазами, то лишь на мгновение, придавая вечеру ещё более печальную окраску, жестоко разрывая самые тонкие струны души. Его беззаботные и полные покоя дни давным-давно закончились, наверное, даже и не начавшись нормально. Желание Генри Джекилла открыть тайны греха осуществилось слишком поздно, сделав Доктора пленником собственного разума и личного паразита, который отнюдь не собирался уходить, да и куда уж ему идти. В такие моменты хотелось забыть только его бледное лицо и мерзкое имя. Наступил морозный конец февраля 1887 года. Вечер в этот день на первый взгляд совершенно не отличался от других — рано наступила темнота, землю замела снежная вьюга, укутывая улицы белым одеялом; город постепенно погружался в сладкое царство Морфея, из-за чего переулки быстро опустели. Всего в одном из окон домов горел тёплый тусклый свет от камина, в котором задорно плясали красные языки пламени, не давая моложавому мужчине заснуть в родном ему кресле вблизи тепла. Лицо сидящего в этот момент отличалось излишней задумчивостью и тоскливостью, о которой совершенно не подозревало большинство его слуг, и только один человек во всем здании смотрел на состояние своего господина с жалостью, не догадываясь, что проблема намного серьёзнее, чем кажется, и что старому дворецкому известно далеко не всё. Стрелка часов быстро подбегала к полуночи. Время пролетело так незаметно, из-за чего внезапный звук курантов заставил Генри Джекилла резко поднять голову вверх и наконец-то взглянуть на изношенный циферблат. Устало понурив голову, учёный так и не собрался уйти отсюда, оставшись сидеть в удобном кресле, вновь переводя взгляд потухших глаз на резвый огонь, внушая себе снова и снова надежду на хороший конец его печальной истории, когда он сможет вдохнуть полной грудью, оставив все свои невзгоды далеко позади, прожив последние годы в полном спокойствии со своими знакомыми, а возможно и друзьями, скинув огромный груз с плеч, напрочь забыв его имя, что попадалось на глаза в утренних номерах Лондонских газет. Незаметно проходит ещё один час. Огонь потихоньку начинает угасать, и вскоре маленькие чёрные угольки совсем теряются из виду, так что единственным источником света становятся французские окна, лунный свет из которых плавно ложится на старый и предательски скрипучий паркет. Чувство страха это прекрасная вещь, спасающая нас из различного рода ситуаций, но иногда оно может появиться в совсем неподходящий момент, подкравшись на цыпочках, так незаметно и безжалостно вонзив клинок в спину, вынуждая сердце биться быстрее, а тело жалко дрожать как кленовый лист от гнетущего чувства неизвестного и животной паники, также от резкого прилива адреналина в кровь. Все эти чувства зачастую доводят человека до настоящей истерики, тем более если у него расшатанная психика. Воображение решило сыграть с ним злую шутку, использовав мрак наступившей ночи. Мужчина ещё несколько минут молился сидя в кресле, боясь и отказываясь осознавать свою плачевную ситуацию, нервно вцепившись руками в подлокотники дорогой мебели, сжимая их пальцами до глубоких следов от ногтей, и уповая спастись от вечных нападок нездорового разума, тем не менее, не осмелившись открыть рта, чтобы позвать хоть кого-то к себе на помощь. Ему становится дурно от собственного неумолимого потока мыслей, темнота с напором давит на слабый человеческий дух, играясь с ним словно с любимой марионеткой, кидая из крайности в крайность, и оживляя все самые сокровенные страхи, но, увы, не во сне, а наяву. Желание уйти из помещения росло с огромной силой. Высокие стены гостиной собственного дома становятся настоящей клеткой, тюрьмой, из которой невозможно сбежать, чьим узником приходиться быть в данную ужасную секунду. Со всех сторон доносился скрип дверных петель, нагло застревая у него в ушах, шум в голове становился все громче и громче, поэтому уже просто встать на ноги становилось непостижимой задачей. Стены медленно приближались к нему, царапая покрытие, сдвигая гарнитуру с привычного для неё места, ломая на своём пути всё, что встречается, разбивая фарфор и стекло со странным грохотом. Ловушка сейчас захлопнется, раздавит напрочь, ничего не оставив после. Но резко появившийся напористый стук в стекло выводит хозяина особняка из этого жуткого состояния, возвращая его в реальность, где комната оставалась по-прежнему целой и безопасной. По мраморной коже Доктора Джекилла побежали мурашки, буквально с головы до пят окутывая его и приподнимая тонкие волоски на руках. Изнемогшее тело все ещё не отошло от пережитых бурных эмоций. Его непроизвольно начинала бить дрожь при любом постороннем звуке, в данном случае это был громкий стук, расходившийся по всей комнате эхом, из-за чего стены будто вздрагивали. Долго думать не пришлось, чтобы понять, откуда доносился этот пугающий трезвон, но направляться к нему — ещё одна моральная пытка, ибо звук шёл из закрытого белою тканью зеркала в полный рост. Совсем недавно Генри отдал приказ своим слугам закрыть напрочь все зеркала в доме простынями, никак не объяснив свое довольно необычное решение, и отмолчавшись даже старине Пулу, проигнорировав все его вопросы, полные волнения за своего хозяина, и мольбы рассказать, но это все было бесполезно... Никто из них не должен знать, никто и не узнает. Стук становился всё громче, переходя уже на грохот хрупкого стекла, что и так держалось на последнем издыхании, пока вдруг не послышался скрип половиц. Джекилл подходил к зеркалу аккуратно, ступая тяжело и будто через силу, пытаясь держать спокойное выражение лица, но, на всякий случай, уже сжав кулаки и готовясь к худшему исходу этой ночи, приближаясь к якобы ?истинному? источнику его вечных проблем. Зеркало находилось прямо перед ним: по сути обычная вещь в быту, но, если снять с неё защиту, то оно может превратиться в нечто более ужасное, чем обычная стекляшка. Протягивая исхудавшие болезненного цвета руки к белоснежной тонкой ткани, Генри почувствовал, как ладони быстро запотели от волнения и вновь подступающего к горлу чувства безысходности и страха, что вставал комом поперёк горла, мешающим нормально дышать. Борьба со своими страхами всегда становится для человека огромным событием, но не всем улыбается удача, и большинство людей, к сожалению, остаются сломленными навсегда, просто стараясь смириться и ужиться со своей проблемой, или же боясь до конца своих ничтожных дней, скорее всего умерев именно из-за этого, что и предстояло Генри Джекилу в дальнейшем, ведь он трус, который не осмелился снять с зеркала ткань, оставшись стоять перед ним как дурак, поджимая тонкие губы, до боли кусая их и вдруг прерывисто выдыхая воздух, застыв на месте статуей. — ?Я не буду извиняться за ту передрягу, в которую ты попал. Я закрываю глаза на ТВОЙ алый грех. Никакая жертва не сможет искупить дважды кровь на ТВОИХ руках — ТЕБЕ должно быть стыдно.? Генри почувствовал, как его сердце упало прямиком в пятки, разбиваясь вдребезги, как стеклянная ваза, пропустив перед этим пару ударов. Полная адреналина кровь прилила к лицу, из-за чего бледные секундой ранее щеки окрасились в багрянец, словно мужчина был в лихорадке, что, впрочем, не так далеко от правды, а грудь доктора поднималась всё чаще из-за тяжёлого дыхания. Зрачки расширились и беспокойно забегали по комнате, будто бы в тщетных попытках найти источник этого мерзкого голоса. Вновь услышав давно позабытый хриплый голос, что сопровождал Джекилла в прошлые месяцы везде, куда бы не ступила его нога, вынудило его встрепенуться от заново пробудившихся ощущения этого вечного присутствия ненавистной ему недо-личности, которую он же и породил, ненавидел, презирал… и в то же время боялся. Боялся настолько, что внизу живота чувствовался неприятный ледяной ком, что холодил внутренние органы профессора. Генри никогда не вникал в слова своего дурного близнеца настолько глубоко, чтобы встать посреди просторной комнаты, шокировано приоткрывая рот и проговоривая каждое слово у себя в голове по несколько раз. Он не отрицал свое ?двуличие?, но, когда безумная идея переросла в нечто большее, вопреки всем долгим колебаниям перед таким рискованным шагом, он подверг эту теорию проверке на практике, и тут же всё изменилось, ситуация получила совершенно новую окраску. Эдвард Хайд был лишь неотъемлемой частью его истинного ?я?, при виде лица которого Генри Джекилл с самого начала не чувствовал отвращения, как многие другие, а внезапную радость… но время шло и этот лик хотелось проклинать из-за всех тех грязных поступков, что совершались под влиянием желаний якобы ?доброй? стороны одного и того же человека. В любой момент можно было сбросить личность известного Лондону учёного, маскируясь телом Мистера Хайда и ?очищая? свою измученную душу. Осознавать свою вину всегда сложно, но от правды невозможно сбежать, даже если попытаться скрыться под другим лицом. Она будет отсиживаться где-то в глубине, пока не настанет её час выйти наружу, после чего не останется выбора кроме того, как принять это. Уже пора. Кровь осталась на его руках. — ?Теперь я говорю ?прощай? и поднимаю бокал: сделай последний шаг и сорвись с обрыва. Ты послушал змея-искусителя! Я не буду брать на себя вину. Ты не забудешь моё имя…? По старым половицам паркета проскользнул холодный ветерок из открытых окон, а уже немолодые ноги сами направились вперёд, подальше от этого места, без желания признавать Божий суд, где чёрным по белому было написано на чьих плечах лежит весь груз вины и ответственности за деяния Эдварда Хайда. Он не позволит забыть себе его имя, имя того, чьё озлобленное Доктором лицо сейчас виднелось во всех отражениях окон, продолжая шептать свой приговор: — ?Узрите! Ангел сладко поёт, о справедливости, плач! Он поёт тебе так нежно: ?Свет моих очей!? Оставайся там, где стоишь, не совершай глупых отважных поступков, этим ты не спасешь жизни. Я не делал это все ради того, чтобы ты меня устыдил…? Притворяясь Святым Ангелом на протяжение всей своей жизни он не сыскал для себя того народного почтения: много лет спустя о его могиле вспомнят единицы, сказав только одну фразу — ?Он был добрым человеком?. Но жестокие поступки Мистера Хайда будут помнить вечно, оплакивая невинные души погибших, их запишут на страницы Мировой Истории и имя его никогда не забудут. Правильные слова ранят больнее самого острого ножа, менять уже хоть что-то слишком поздно и любая смелая попытка виновника этого уродливого торжества рухнет с обрыва, не сумев избежать необратимого поражения в этой жестокой, опасной игре. Дни до конца жизни Доктора Генри Джекилла можно посчитать на пальцах двух рук, если только не случится чудо. Это последние мгновения, когда профессор мыслит как Генри Джекилл, и в последний раз видит в отражении зеркал свое дряхлое и измученное лицо. Только одному Богу, или же Дьяволу, известно, что произойдёт дальше. Для самого же доктора это больше не имеет никакого значения: он перестал молиться и надеяться на счастливый финал своей истории, полностью приняв своё поражение. Генри рухнул на колени, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы. Они не были вызваны болью, отчаянием или даже бессильной яростью, нет… скорее чувством безысходности и покорным осознанием неизбежного, но всё же заслуженного конца. Мужчина схватился за опущенную голову и прошептал: — Мне жаль…