1 часть (1/1)

Первые солнечные лучи блеснули из-за свода темных облаков, на горизонте показалась маленькая полоска света, которая стремительно разрасталась. Тьма перестала быть такой густой и готовилась уступить место свету. Свет скользнул по верхушкам деревьев, которые вспыхнули словно факелы, пробежался по жухлой траве и протоптанной дороге, выхватив спешно идущую группу женщин.Невысокая крепкосложенная амазонка по имени Габриэль шла первой. Она потерла ладонь, костяшки пальцев нещадно саднило – челюсть молоденького германца оказалась весьма крепкой – глубокий порез на предплечье только-только перестал кровить через наспех наложенную повязку. Иногда она поглядывала на бурые пятна высохшей крови, покрывавшие куртку, и хмурилась, можно ли будет очистить же она безнадежно испорчена? Время от времени амазонка прислушивалась к звукам оживленной болтовни и периодическим взрывам хохота. Хохот этот был радостный и переливчатый, будто звон колокольчиков, и так нелепо он звучал на пустынной дороге в лучах едва начавшейся зари. - Ты видела? Нет, ты видела лицо того ублюдка, когда я вогнала ему нож в живот? – хохотнула одна из девушек, едва прошедших инициацию и получивших право считаться воинами, и комично взмахнула руками, изображая поверженного врага.Ответом ей послужил новый взрыв хохота и нестройные пересмешки, юные амазонки дурачились и смеялись. Эхом их голоса прокатились по лесу, напугав где-то в глубине пятнистого оленя, а в зарослях колючий еж встрепенулся и посеменил подальше в безопасное место. Габриэль же недовольно поморщилась и с трудом подавила желание обернуться и поторопить явно неспешащих амазонок. Но следующая фраза едва не заставила ее остановиться, а где-то внизу живота появилось неприятное чувство. - Почему она отпустила их?***Это описывать схватку долго, вспоминать каждое движение и каждый удар, а в жизни она длится считанные минуты.Габриэль не могла объяснить, в какой момент все вышло из-под контроля. Быть может, когда молодой долговязый германец с недавно появившейся порослью на лице, срывающимся от напряжения голосом потребовал выдать беглянку. Или же когда одна из ее молоденьких амазонок, схватив покрепче топор, приготовилась к бою, а быть может, когда смертельно бледная и истощенная загнанная беглянка выскочила на их лагерь из кустов.Когда? Как?Но одно Габриэль помнила точно: она помнила, как стрела пробила шею одному из мальчишек, а другому вонзилась в предплечье; помнила искаженный от боли крик.А потом она получила удар щитом.Натренированное тело сработало быстро. Габриэль кувыркнулась, уходя от лезвия топора, и всадила нож куда-то в щиколотку пареньку. Мальчишка будет хромать всю оставшуюся жизнь, ведь бард повредила ему сухожилия. Но это выяснится потом, когда развеется дурман боя. Когда залечат раны и вернётся старая жизнь.А пока Габриэль быстрым и плотным ударом в челюсть сбила с ног шатавшегося паренька, с силой наступила ему на руку, туда, где крепились кожаные ремни, прижимая к земле, и приставила меч к его шее. - Не стоит, - голос Габриэль звучал твердо. Она заметила, как рука германца дернулась, совсем легонько, к ножу, висевшему на поясе. – Я вспорю тебе глотку. Ты не успеешь ни нож достать, ни меня.Габриэль осторожно посмотрела по сторонам, стараясь не упускать противника. Схватка оказалась скоротечной, но кровь уже пролилась. И поэтому она сделала единственно возможное в этой ситуации. - Убирайтесь, - негромко произнесла Габриэль, смотря прямо в глаза мальчишке. Германец тяжело дышал, а его лицо блестело от пота. – Убирайся и забери своего архонта.***Почему она отпустила? Габриэль и сама не могла дать связно ответить. Быть может, она пощадила молодость, так беспечно относившуюся к жизни, или не хотела возиться и убивать молодых германцев, а потом прятать тела. Их будут искать. Ведь не может так просто выйти из деревни целый отряд вооруженных воинов и исчезнуть, словно провалился в Тартар. Поэтому амазонка по имени Габриэль обернулась. - Поторопитесь, - крикнула амазонка, в который раз проверяя повязку на предплечье. – Живее передвигайте ногами. - Куда уж быстрее, - пропыхтела, вытирая пот со лба и выдыхая устало, нескладная молодая амазонка с трудом сдерживая желание снять шерстяную тунику, ведь теплый плащ давно был убран в заплечный мешок. Кажется ее звали Сильвия. Она тащила на себе словно муравей приличный скарб и с огромным трудом поддерживала темп, заданный Габриэль. - Слушаюсь, принцесса, - ухмыльнулась добродушно Бинди, высокая и ладно скроенная амазонка, русоволосая, с глазами стального цвета, она предполагала вырасти в очень видную женщину. Красивая и языкастая, недаром змея. Они шли еще несколько часов, а солнце успело прокатиться по небосклону, разогнав жидкую тьфу и наполнив солнцем все вокруг. Протоптанная дорога змеей вилась через пролесок, замысловато огибая овраги с остатками снежного покрова и проходя под упавшим трухлявым деревом. В это дивное время можно было видеть, как уживалось тепло и мороз, создавая невероятный симбиоз жизни и смерти.Габриэль ощутила едва уловимый в воздухе запах деревни и на мгновение прикрыла глаза, с ее плеч словно бы упал вековой груз. Она безмерно тяготилась подобными походами, призванными воспитывать молоденьких амазонок и укреплять образ принцессы, но Эфини всегда была удивительно последовательна и непоколебима в своих воззрениях, полагая подобное необходимым. Кажется, ее кто-то окликнул, но светловолосая амазонка отмахнулась, продолжая идти вперед. Идти домой.Домой. До сих пор это слово странно ощущалось на языке. Непривычно, тягуче, имело запах суровых германских лесов, столь отличных от красот родной Эллады, и вкус пива. Габриэль помнила, как они уходили. Быстро и спешно, собравшись буквально за одну ночь, чтобы вырваться из смертоносного капкана Разрушителя. Ушли не все. Дряхлые старухи, такие как хромая Антея, да тяжелораненые, не способные передвигаться быстро или стоявшие на пороге ухода в вечность, на Одинокую гору, остались. Остались, дабы не задерживать караван, и дать хоть какой-нибудь бой за оставленный на поругание дом, нет, не в надежде победить, а потому что так надо.Габриэль помнила, словно услышала мгновения назад, надсадный хрип Антеи: ?Спаси их, спаси, девочка… спаси Тересу?. И свои слова ?спасу, матушка, клянусь эгидой самой Афины?. Антея всегда смеялась, считая подобные слова богохульством, но только не в тот раз. Старуха с нежностью улыбнулась и горделиво приосанилась, провожая беглецов. Она умерла на закате, с последними лучами солнца, сумев забрать одну жизнь с собой. Цветок оказался хищным. Что ни говори, а в руках нашлась сила на последний бросок метательного топорика. А потом был тяжелейший переход за пределы земель Разрушителя в неизвестность, в дикие и суровые леса, где проживали племена германцев. Габриэль помнила, как пробирались тайными тропами, по которым разве зверь дикий ходил да редкий охотник, как утопали по колено в грязи, вытаскивая под непрекращающимся дождем лошадей и телеги из грязи, как казалось, что отсырела вся одежда, да и они сами, и не просохнет до скончания мира, как хоронили не выдержавших дороги сестер не честь по чести, в достойном погребальном костре, а в наскоро выкопанных могилах, умоляя о прощении их и всех существующих богов. Хотя иногда Габриэль была готова отринуть любых богов, бросивших своих детей на смерть и поругание.Но они смогли. Они спаслись. Одним весенним днем, едва начался антестерион, в день рождения Артемиды, пара сотен измученных голодных и оборванных женщин оказались на землях, некогда принадлежавших племени квадов. Габриэль помнила рассказы старого знакомца Герхильда об устройстве германских земель и нахмурилась, с отчаяньем осознав – это их новый дом. Любой человек, мужчина или женщина, любого рода-племени знает, что там, где царила смерть и поругание над беззащитными, нельзя селиться. Дурной это знак. Ведь зло, поселившись однажды, не даст там жить никому, посылая мор, болезни и всяческие трудности.Поэтому Габриэль не хотела строить новый дом на месте сожжённого селения квадов. Но пришлось. Измученные женщины просто не выдержали бы нового перехода.***Лес закончился неожиданно, вековечные дубы и ясени стали меньше, простора между ними появлялось все больше, сквозь который виднелись очертания холма, и потянуло рекой. Тогда отряд и вывалился на открытое пространство. ?Старая Аганис небось уже пирожки испекла. С грибами?, - вздохнул мечтательно кто-то из девчонок, наверно, это была Сильвия.?А тебе лишь бы пожрать?, - и тут же несколько других звонких девичьих голосов прыснули от смеха.При виде частокола, разделенного дозорными башнями, окружавшего поселение амазонок, Габриэль облегченно выдохнула и почувствовала прилив сил. Так всегда бывает, тяжесть в ногах становится невыносимой и хочется сесть куда угодно, лишь бы дать измученному телу отдых, но стоит показаться отчему дому, как то самое тело, которое едва передвигало ноги, находило невесть где силы, и человек ощущал прилив бодрости. Еще бы, всего ничего осталось до момента, как они окажутся в окружении сестер, крепкого частокола и безопасности. Отец Габриэль смеялся, еще в той жизни, задолго до племени амазонок, мол, дочь, дорога в город всегда длиннее, чем обратная, и казалось бы в чем разница? А разница в том, пояснял отец, что дома ждет теплый очаг, запах свежеиспеченных лепешек и любимая женщина, тогда и обратный путь всегда короче, а за спиной будто крылья вырастают. И лишь внимательный взгляд маленькой девочки мог заметить, что суровость та была напускной, и таяла она словно лед под весенним солнцем, едва отец закрывал дверь, оказываясь дома. Габриэль прикоснулась к деревянному частоколу и про себя пробормотала молитву Артемиде, а потом и благодарность матери-Богине, властвовавшей в лесах германцев. Нет, многие женщины в это непонятное лихое время славили прекрасноликую воительницу Фрейю и всевидящую Фригг, забыв о первой и единственной Богине старого мира, свергнутую новыми богами. Амазонка славила ее, просила прощения за пролитую кровь и благодарила за защиту в пути. Габриэль вздохнула и с неохотой убрала ладонь с добротных дубовых ворот, бросая взгляд на пробуждающуюся деревню.Деревня просыпалась. Сквозь рваные клочья серых облаков пробивалось упрямое весеннее солнце, оно ласкало своими лучами суровых вековечный лес, обещая скорое лето, опутывало длинные, построенные на германский манер общинные дома амазонок, и наполняло улочки теплом и смесью запахов обжитого жилья. Скоро послышался звонкий девичий смех, перемежаемый с окриками взрослых женщин, звоном кузницы, где Эпонин с парой помощниц творила свое волшебное ремесло. В воздухе потянуло свежим хлебом. Новый день вступил в свои права.Молоденькие амазонки разбрелись, кто отправился к матерям да сестрам, соскучившись за несколько дней, кто к подругам, а кто сразу же принялся за работу. Габриэль же успела схватить за руку спасенную беглянку и покачала головой: - Я представлю тебя королеве Милосе.На мгновенье та замерла, словно бы хотела сбросить руку амазонки, и на лице ее мелькнула не гримаса, нет, лишь тень недовольства. Габриэль рассеянно поморщилась, прикоснувшись к раненной руке и ожидая ответа. Беглянка согласно кивнула и улыбнулась. Она была одного роста с Габриэль, крепкосложенная, облаченная в шерстяную тунику и свободные штаны на мужской манер, русоволосая и сероглазая, словом, совершенно обычная дочь германского племени. Амазонка все силилась рассмотреть знаки племени, но увидела лишь мельком медальон с изображением медведя, и спросила. - Так как говоришь тебя величать? - Ирмхилд, - по лицу беглянки скользнула тень улыбки, - но можно просто Ирма. - Верно, - растерянно кивнула Габриэль и улыбнулась беглянке, успевая ответить на чье-то приветствие. – Сюда приходят женщины и совсем еще юные девчонки, кто-то спасается от преследователей, кто-то пытается изменить судьбу и не принимает злую долю. Понимаешь……И вот ей вновь пятнадцать весен. Она была полна сил и надежды, жаждала познавать мир и менять его. А рядом шла рыжеволосая девушка, положив руку на рукоять меча, и глаза ее цепко смотрели на Габриэль. - Я хотела изучать философию и историю, постигать тайны искусства. Я хотела увидеть мир, - воодушевленно жестикулировала Габриэль, перепрыгивая через корягу и улыбаясь рыжеволосой девушке. – Это не совсем то, чего ждали от девчонки в моей деревне. Старая ведунья, принимавшая мои роды, клялась Метидой, что были дурные знамения перед моим рождением. - Философия, искусство, история – не этим наукам учат детей амазонок с первого дня жизни, - легкая насмешка скользнула по лицу молодой амазонки, которой едва минуло 17 вёсен. - Правда? – изумленно спросила Габриэль. - Это мир мужчин, Габриэль, но не потому что боги создали его таким. Отнюдь. Это мы позволили мужчинам править им. Мир амазонок основан на правде. На силе каждой женщины. - Здорово, я всегда была свободной личностью. Но если выйду замуж, спрошу мужа, правильно ли это, - ответом ей послужил ледяной взгляд, и девушка, запинаясь, смущённо улыбнулась и добавила. – Это… шутка.Кажется, с тех пор прошла вечность…Габриэль привычно рассказывала о сестрах в племени, таких разных, но она знала историю каждой, помнила о чем думает и мечтает любая девочка, даже старуха. Не забывала она знакомить незваную гостью с поселением, избегая однако лишних подробностей. Непростое то было время, лихое, и много законов богов пришлось амазонкам нарушить, чтобы отвоевать жизнь.Строились амазонки быстро и возвели на новом месте первым не алтарь, чтобы принести жертвы и попросить благословения богов, а общинный дом, длинный, сложенный из добротной древесины германских лесов. Что внутри, что снаружи дом был простым и непритязательным, призванным защитить от ночного холода и пронизывающего ветра, ведь много ли надо горстке измученных женщин. Но такова уж женская природа, и неважно, какая кровь течет в жилах, что постепенно любой домишко, где и скот держать не пристало, а не то чтоб людям жить, постепенно преображается, наполняясь теплом и светом, и становится не времянкой, а настоящим домом.В таком общем доме и жили первое время все амазонки, деля последний кусок хлеба, и не существовало разницы королева амазонок это, член совета или нескладная девчонка.Постепенно поселение разрослось. Появились и другие жилые дома, способные вместить женщин, влившихся в племяОтчего-то перед домом Совета Габриэль всегда ощущала непривычную робость. Дом был крепким, с длинной покатой крышей, крытой связанными особым образом и вымоченными в растворе пучками соломы, маленькие окошки закрывали ставни, которые вынут лишь с приходом жары. Ведь негоже прятаться от ока богинь, где почитание Артемиды да Афины они принесли из Эллады, а Фригг да Богиня стали чтимыми наравне после прихода в племя германских женщин. Да и никогда Совет не ошибется в принимаемых решениях, пока богини будут присматривать за своими смертными детьми.?Не много ли богинь для нашего народа, матушка Эльпида? – как-то спросила знахарку, единственную из старух, спасшуюся после великой войны с Разрушителем, Габриэль. – Мы появились в этом мире и жили, ведомые мудростью Артемиды, а тут сколько их…??Молодость, - вздохнула знахарка и ласково, как только мать может неразумному дитя, улыбнулась. – Я молилась Акесо и Панакеи, чтобы раны и болезни моих дочерей исцелялись быстрее и полностью. Ты же молилась на праздник рождения новых сестер Каллиопе, а затем Эвтерпе. Разве не найдем мы место у Вечного очага нескольким сестрам наших богинь???Найдем, - рассмеялась Габриэль. – Только молитвы теперь будут долгими. Али осерчают богини, если забуду кого???А ты поминай одну за раз. Так и управишься, - хитро прищурила глаз Эльпида.?Габриэль тяжело вздохнула, больше не получится прятаться за воспоминаниями о богинях и покровительницах ее народа. Нужно было сделать последние несколько шагов, отворить тяжелую дверь и просить слова у Совета. Но как же она не хотела этого, тяжесть, поселившаяся в ногах, едва она прошла ворота в деревню, крепла с каждым шагом. И вот осталось самое сложное, беглянка Ирмхилд смотрела недоуменно на амазонку, мол, случилось ли чего, ей ли первой идти по странным и наверняка неправильным обычаям племени женщин, а та как-то смешно встрепенувшись, напоминала рысь перед решающим броском, от которого зависела жизнь.Габриэль молчала, стоя у крепкой дубовой двери, молчала, не отвечая на немой вопрос беглянки из племени врага, также молча отворила дверь и решительно шагнула в хижину.?Я стараюсь, Тереса… Я так стараюсь…?Едва они переступили порог, как добрый десяток женщин повернул головы, и кто равнодушно, кто со сдержанным любопытством, а кто и с раздражением смотрели на прибывших. - Королева Милоса, - начала Габриэль и столкнулась с тем самым взглядом, которого так боялась. На нее смотрела мать, смотрела пустым и страшным взглядом, который не изменился ни капли с того дня, когда амазонка принесла весть о смерти ее дочери. – Моя королева…