1. существо с разумом овчарки (1/1)

1Все мысли Иоахима были заняты лишь чистейшей ненавистью к своей должности и к работе, которую он обязан был выполнять. Все бы ничего, и он просидел бы в душном кабинете до самой своей смерти, если бы не разнесшаяся со скоростью света по всей стране новость о надвигающейся войне. Пайпер, как бы этого ни скрывал, был пацифистом и постоянно проклинал своих родителей за то, что он родился в такое непростое время. Еще и жирдяй Гиммлер норовил то переманить Иоахима на службу к себе, то выдать за него свою секретаршу, к которой однако, штурмфюрер не испытывал ничего, кроме отвращения, во многом вызванного ее горячо любимым рейхсфюрером. Иоахиму становилось все хуже с каждым днем, меланхолия накрывала его с головой, стены будто бы начинали давить со всех сторон, соображать в таких условиях было невозможно; Пайпер постоянно только курил и бредил, и ни о какой работоспособности речи идти не могло. Когда к нему кто-то заходил в кабинет, он бесился и становился похож на разъяренную пантеру; единственное исключение, составлял, пожалуй, его единственный верный друг?— Ханс-Йоахим Марсель. Никто кроме него не выслушивал нудные жалобы Пайпера на рутину, подавляющую всякое желание делать хоть что-либо. Причин у таких взаимоотношений было несколько, и одной из них служило отношение Марселя к войне: такое же негативное, как у Иоахима. Оставаясь тет-а-тет, они всегда критиковали военные действия и политику фюрера, за чем, несмотря на повсеместное наличие глаз и ушей, еще ни разу не были пойманы.В тот день Ханс-Йоахим в очередной раз решил навестить Пайпера, который сидел в кресле: штурмфюрер находился в крайне подавленном состоянии и, казалось, был готов вынести Марселя из списка исключений, но стоило летчику сесть напротив и как-то нелепо, по-детски улыбнуться, лицо Иоахима озарилось, он придвинулся ближе к постоянному гостю и выпалил:—?Нам нужно сбежать.—?Я знаю, что ты боишься войны, но это уже какой-то абсурд. Куда мы сбежим? В Советский Союз?—?Да! —?радостно согласился штурмфюрер. —?Неужели тебе самому не осточертело делать каждый день одно и то же?—?Ты ведь знаешь, что ответ будет положительным. Но что мы там будем делать?—?Заведем новые знакомства, повеселимся от души, найдем нормальную работу… в общем, начнем жизнь с чистого листа. Мы представимся другими именами, подделаем документы, и никто даже не подумает о том, чтобы вернуть нас сюда!—?Это только звучит так прекрасно, а на деле провернуть это будет стоить немалого труда. А трудиться?— это не твое. Ты лентяй, Иоахим. Даже просто сидеть в кабинете и заполнять бумажки ты не способен.—?Заткнись. Это дело куда более утонченное. Если мне что-то нравится, я обязательно доведу это до конца. И я достану для нас билеты. Мы уедем в Советский Союз и заживем, наконец, нормальной жизнью, без войны и ограничений в виде ебучих серых германских стен!—?Я был бы рад, но я не уверен, что смогу где-то построить блестящую карьеру… Здесь мое имя постепенно становится известным, меня любят!—?Всем плевать на тебя, Ханс-Йоахим. Ты?— просто пешка, малолетний сорванец, в сердце которого вместе с кровью циркулирует тот самый дух бунтарства, за который в детстве тебя гоняли из школы в школу! —?Пайпер произнес это как-то слишком уж торжественно, и Марсель пожалел о том, что периодически во всех подробностях рассказывал ему о своем детстве и отрочестве. И вот он сидел, потупив взгляд, обдумывая каждое слово Иоахима. С одной стороны: он действительно хотел сбежать за границы Третьего Рейха, пожить нормальной, демилитаризованной жизнью, и пусть для этого придется оставиться столь блестяще начинающуюся карьеру летчика Люфтваффе!.. Но с другой: Ханса-Йоахим в чем-то походил на собаку?— такой же привязанный ко всему, что лежало близко к сердцу, в том числе и к своей родине. Он ненавидел войну, но любил Германию, и не хотел оставлять родные земли.—?Хорошо,?— наконец ответил он и протянул ладонь Иоахиму для пожатия, однако тот как-то странно перехватил ее, приподнес пальцы к губам и осторожно поцеловал их. Ханс-Йоахим смущенно отдернул руку, что сопроводилось одновременно неодобрительным и насмешливым взглядом Пайпера. Смешное сочетание, но Марсель подчеркнул, что такой взгляд ему подходил. Смотрелось вполне прилично и даже красиво.—?Приходи завтра в это же время,?— сказал штурмфюрер, вставая со стула. —?Я сообщу, что да как с билетами. А на сегодня мой рабочий день закончен…—?Стой! —?фанен-юнкер легонько коснулся груди Иоахима, тем самым останавливая его. Опережая дальнешие распросы, он сразу продолжил:?— Когда ты пойдешь за билетами?—?Прямо сейчас,?— ответил Пайпер, накрывая ладонь Ханса-Йоахима своей и при этом как-то загадобно улыбаясь, будто волшебник из добрых детских сказок. —?Неужели хочешь пойти со мной?Марсель кивнул.—?В таком случае, приглашаю Вас на променад! Незабываемая прогулка до билетного киоска! —?Иоахим легко скинул руку летчика со своей груди, при этом все еще несильно сжимая тонкие, будто бы женские, пальцы. Хансу-Йоахиму нравилось, когда штурмфюрер так делал, но еще больше ему нравилась его околоизысканная манера общения, которую он использовал редко, но метко. Остальных она почему-то бесила, а вот Марселя очень даже привлекала.Первое время по улице они шли молча, но посреди пути Иоахим внезапно заявил:—?Я очень рад, что отправляюсь в другую страну именно с тобой. Я люблю тебя, черт возьми, настоящей платонической любовью! Никогда у меня не было друга ближе, чем ты! —?услышав последнее предложение, Ханс-Йоахим облегченно выдохнул. Он считал, что это неправильно: состоять в отношениях с человеком того же пола, что и ты. Он вообще многие вещи считал неправильными, но к геям и лесбиянкам относился максимально дерьмово, пусть даже в своем поведении наблюдал присутствие романтического и сексуального влечения к мужчинам. Марсель отрицал то, что парни его привлекают куда больше, чем девушки, но это была сущая правда. Ходячий парадокс в форме Люфтваффе.2Из внутреннего кармана своего пиджака, что являлся частью формы и был слишком огромен для стройного эктоморфа, Пайпер достал бумажник и расплатился с миловидной кассиршей за два билета на поезд на шесть часов утра. Иоахим широко-широко улыбался: уже завтра они покинут пределы Третьего Рейха?— он с нетерпением ждал этого последние три месяца, а мысли об отъезде посещали его стабильно в течение полугода. Ханс-Йоахим разделял его восторг, но не в полной мере: отношение фанен-юнкера к происходящему все еще оставалось противоречивым.—?Не пойди ты со мной, уехали бы послезавтра! —?окликнул его Иоахим, убирая бумажник обратно. —?Повезло, сократили время пребывания в этом гадюшнике на целые сутки.Вместо выразительного ответа?— неуверенный кивок.—?Может, последний вечер в этом болоте проведем у меня? —?как-то обреченно предложил Пайпер. Ответ последовал уже оживленный:—?Идея-то хорошая, но мне лучше не задерживаться. Как ни крути, еще вещи собрать нужно. И матери как-то сообщить…—?Да ладно, ты у нас парень мозговитый, что-нибудь придумаешь!И они пошли на квартиру к Иоахиму. В обители штурмфюрера, как и всегда, царил творческий беспорядок. Ему не жаль было бросить этот кавардак на произвол судьбы. Отвратительная каморка. Просто ужаснейшая. В ней можно было лишь пить кофе и курить, что Пайпер с Марселем и делали. Они практически не разговаривали: еще наболтаются, ведь им вместе придется что-то делать в СССР, и никто из этих двоих не знал, что именно. А еще Иоахим хотел бы съездить куда-нибудь в Америку: там точно не достанут, и это, определенно, главная причина, по которой он на случай экстренной ситуации хранил деньги на покупку билета в США.—?О чем думаешь? —?спросил, наконец, штурмфюрер у своего товарища. Это была первая фраза, произнесенная за сегодня в стенах этой квартиры. Наблюдая за перемешиванием кофе ложкой, Ханс-Йоахим непринужденно ответил:—?Да ни о чем не думаю. Какие могут быть мысли, когда уже завтра я одной ногой окажусь на пороге совершенно иной жизни?—?Верно подмечено! —?Иоахим подмигнул. Он довольно часто подмигивал, особенно во время диалога с человеком, который ему нравится. Дурацкая привычка, но Марселя она привлекала. Его вообще привлекал Иоахим, и все то время, что они были знакомы, Ханс-Йоахим все больше и больше влюблялся в него. Внутренняя гомофобия?— вещь страшная, но летчик всегда носил ее с собой, как весьма специфичное украшение.—?Слишком уж ты смущен,?— улыбнувшись, подметил штурмфюрер, из-за чего багрянец на щеках Ханса-Йоахима запылал еще ярче. —?Со мной что-то не так?—?Нет,?— Марсель облизнул пересохшие губы. —?Скорее со мной.3Собрался Ханс-Йоахим наспех, и сделал он это не вечером, как планировал (ради чего вернулся домой в восемь часов), а поздно ночью, практически перед самым выходом. В четыре часа он договорился встретиться с Иоахимом возле его дома, а так как жили они недалеко друг от друга, то Марсель никуда не спешил. В рюкзак он закинул лишь самое необходимое: сменную одежду, средства личной гигиены, бумажник и несколько документов, подтверждающих личность (и некоторые из них придется подделывать, практически полностью изменять). На прощание он написал записку матери?— уже немолодой женщине, после развода с отцом едва ли не сошедшей с ума. Фанен-юнкер не хотел так легкомысленно бросать ее, но, призадумавшись, все же решился на этот крайне контрадикторный шаг: отношения с матерью были натянутыми, как струна, готовая в любой момент окончательно порваться. И порвалась таким вот образом: тихо, без криков и скандалов. Рядом с прощальной запиской Марсель оставил свои ключи и, в последний раз окинув квартиру взглядом, раз и навсегда покинул ее.Пайпер уже ждал его. Он опять улыбался, и опять Ханс-Йоахим не понимал, почему.—?Что сказал матери? —?вместо приветствия спросил Иоахим. Марсель вздохнул:—?Ничего. Просто оставил записку.—?Ну я же говорил, что ты что-то придумаешь! —?с видом победителя заявил Пайпер. Надо же, будто бы обычное написание записки было исключительно его заслугой. —?Готов к новой жизни? —?резко сменив тему, спросил он, чем обескуражил Ханса-Йоахима. По правде говоря, Марсель не был готов абсолютно ни к чему, но ответом послужило короткое, лживо-уверенное ?да?.Вместе они пошли на вокзал. Людей здесь было слишком мало для общественного места, хотя ближайший поезд приходил через десять минут. Видимо, никого не интересовали поездки на дальние расстояния в такой тяжелый период. Будь Иоахим нездоровым патриотом, у которого по венам вместо крови бежит гимн его государства, он тоже никуда не поехал бы. Сидел бы и дальше в своем офисе, женился бы на секретарше уродца Гиммлера и беспрекословно прислуживал бы ему до конца своих дней. От одной лишь мысли о таком исходе, Пайпер содрогнулся: он никому, даже Хансу-Йоахиму не рассказывал о своем главном страхе?— о неизвестности. Он до смерти боялся того, что будущее не находится под его полным контролем и способно пойти на самотек. Каждый день Иоахим лишь надеялся на то, что судьба смилостивится над ним, и все будет хорошо. Штурмфюрер не был человеком религиозным, и принадлежность ко всяческим вероисповеданиям отрицал, но верил в силу рока, волю которого предугадать невозможно. Именно поэтому Пайпер жил моментом: он мог высказать собеседнику все, что о нем думает или напиться до полумертвого состояния?— плевать! Быть может, завтра на планету упадет метеорит, а он так и не успел пожить на полную катушку! Умереть в двадцать четыре года?— несомненно, жалость.За что Иоахим любил ночь и раннее утро, так это за отсутствие ноющей жары, заставляющей тело потеть, рубашки?— намертво прилипать к нему, а волосы?— очень быстро загрязняться, из-за чего мыть их приходилось едва ли не каждый день. До пришествия поезда оставался целый час, и Пайпер, как обычно, решил скоротать это время путем пустой болтовни со своим лучшим другом, стоявшим как аршин проглотивший.—?Боишься? —?спросил Иоахим, и от неожиданного вопроса Ханс-Йоахим чуть не подскочил и очень раздраженным тоном ответил:—?Чего бояться-то?—?Русских. Украинцев. Поляков… —?Пайпер очень громко рассмеялся: настолько громко, что практически все люди на вокзале повернулись в их сторону. Марселя накрыло чувство стыда за товарища, и он с трудом удержался, чтобы не начать извиняться перед каждым за его поведение. —?Ладно, я шучу,?— штурмфюрер в миг сделался серьезным. —?Неизвестности. —?собственный главный страх. Ход конем.—?Был бы я один?— точно испугался бы,?— фанен-юнкер пожал плечами. —?Но раз уж я с тобой, то позволю тебе руководить процессом. Как ни крути, ты старше меня на пять лет и больше меня повидал в этой жизни.—?Да что я повидал… —?злобно парировал Иоахим. —?Кроме Германии не был нигде. Отвратительно. Но меня успокаивает мысль о том, что мои ровесники останутся гнить в этой яме, а меня ждут новые вершины.—?Только вот что ты умеешь для того, чтобы этих вершин достичь? —?Ханс-Йоахим ухмыльнулся. Его вопрос сначала поставил Иоахима в ступор, но затем он спокойно и плавно ответил:—?Я бы хотел работать с животными. Или, может, мне подошла бы работа продавца в какой-нибудь лавке. Денег много не получу, зато никакой войны. Спокойная и размеренная жизнь, о которой я и мечтал. Как по мне, это и есть счастье. Пацифист хренов. —?вынес от приговор сам себе.—?Ты спросил меня, потому что сам боишься?—?Нет,?— увильнул Иоахим. —?Я просто хотел немножко над тобой поиздеваться. А вообще: мне просто завидно. Тебе девятнадцать лет, и уже завтра ты будешь жить в другой стране. Я вот в девятнадцать лет туалеты драил и на фюрера молился. Чувствуешь разницу?4В вагоне?— давка. Еще и душно. Пайпер тихо матерился, проталкиваясь через толпы народа к одному из сидений. Он старался не упустить из виду Ханса-Йоахима, который тоже пытался пробиться через людей, стоявших как рыцари из братства Христа Ливонии?— ?свиньей?. С грехом пополам, но ему это удалось, и он, запыхавшийся, розовый, оказался рядом с Иоахимом. Вскоре народ рассеялся, и, как оказалось, в вагоне пассажиров было не так много: всего лишь пять человек. Остальные либо провожали их, либо просто перепутали.—?Куда едете? —?совершенно бестактный вопрос. Штурмфюрер даже не понял, кто его задал. Оглядевшись, он заметил неподалеку от себя дородного мужчину лет пятидесяти со смешными седыми усами.—?В Москву,?— сказал Марсель вместо Иоахима. Мужчине такой ответ явно не понравился:—?Нашлись любители марксизма! Я вот в Париж еду, к себе на родину. Все равно скоро начнется война, и Франция присоединится к Германии. Проведу хоть последние деньки рядом с родными…Ближе к вечеру он вышел из вагона, и Иоахим с Хансом-Йоахимом остались совершенно одни. Другие их попутчики вышли еще раньше, и с ними никакого разговора не склеилось. Да и не хотелось, в принципе: Марсель ненавидел болтать с кем-либо, находясь в пути. Да и вообще он был не особо разговорчивым, разве что Пайпер составлял исключение: чертов штурмфюрер любому мог развязать язык, да и сам относился к любителям поболтать. Поганый экстраверт. Социоблядь.—?Сколько еще ехать? —?сонным голосом спросил Ханс-Йоахим. Он проспал три часа и не видел, как люди выходили из вагона?— именно поэтому он удивился, увидев рядом с собой лишь одно-единственного Иоахима, гладившего его непослушные волосы.—?Не знаю,?— невозмутимо ответил тот, быстро убирая руку: он знал, как Марсель относится ко всяческим проявлениям любви между двумя парнями, а злить его необходимости не было. —?Но завтра днем приедем.5Еще утром Пайпер и Марсель сменили характерную для своих частей форму на обычную гражданскую одежду, в которой они и выпрыгнули из вагона. Людей на московском вокзале было намного больше, чем на берлинском, и погода отличалась: несущественно, но все же. От резкого скачка давления у Ханса-Йоахима заболела голова, и шел он за Иоахимом будто в полубреду. Москва не встретила двух немцев с распростертыми объятиями: они ощущали на себе изучающие косые взгляды, полные пренебрежения; люди расступались перед ними, будто бы намеренно избегая, и от этого становилось как-то не по себе, особенно исстрадавшемуся Марселю, одной рукой державшемуся за раскалывающуяся от боли голову, а другой?— пытавшемуся ухватить за плечо Пайпера, шедшего с гордым видом владыки советской столицы. В отличие от своего спутника, его познания в русском языке были достаточны, чтобы спросить у любого прохожего, где можно разменять деньги и переночевать. Этим самым прохожим стал низкорослым мужчина с маленькими злобными глазками, который, несмотря на столь озлобленный вид, оказался сущим добряком и поведал и о местах, где можно разменять рейхсмарки на советские рубли, и о уютной недорогой гостинице в центре города. Отблагодарив его, Ханс-Йоахим и Иоахим, запомнивший путь, направились в банк, где половина рейхсмарок превратилась в три тысячи рублей.—?На что ты потратишь эти деньги? —?спросил Марсель, наблюдая за тем, как Пайпер отсчитывает купюры. Иоахим убрал деньги в карман, подмигнул и ответил:—?Не знаю, как тут обстоят дела с ценами, так что ничего не могу сказать наверняка. Но одно я знаю точно: какая-то сумма уйдет на нашу новую комнату. Если она и впрямь такая дешевая, как тот карлик говорил, то нам несказанно повезло!6Изнутри гостиница выглядела весьма привлекательно: светлая, чистая, и людей немного. Марсель ненавидел большие скопления людей: находясь рядом с ними, он начинал паниковать. Именно поэтому здесь, сидя в мягком бежевом кресле, он чувствовал себя комфортно. В это время Иоахим решал вопросы по поводу их комнаты. Не прошло и двух минут, как он подошел к Хансу-Йоахиму, громко звеня только что полученными ключами.—?Сто рублей за месяц отдал. Это еще по дешевке. Как думаешь, нормально?—?Не знаю я местные обычаи,?— уже во второй раз повторил Марсель, хватая свой рюкзак. —?Может пойдем заселяться?Комната оказалась просторной и чистой, внутри было тепло и улежно. Такие условия обоим парням пришлись по душе и, немного осмотревшись, они разложили некоторые вещи, а рюкзаки запихнули под кровать. К несчастью Марселя, в комнате она была одна-единственная, двуспальная и, чуть ли не клокоча от злобы, он вымолвил:—?Я не буду с тобой спать.—?Я и не заставляю. Но проблема в том, что это единственная комната на двоих, которая у них есть. Если брать две раздельных?— выйдет дороже, а нам этого не нужно. Мы должны держаться вместе и экономить деньги. Никто не знает, что произойдет дальше. Поодиночке и безденежных нас быстро выловят.—?Видимо, придется потесниться,?— сдался Ханс-Йоахим. —?Нет, ты не подумай ничего плохого, просто я ценю свое личное пространство и не позволил бы парню лежать рядом со мной. Но, видимо, все когда-нибудь случается в первый раз. —?это прозвучало чересчур двусмысленно, особенно из уст ярого гомофоба. —?Я очень рад, что у меня есть такой хороший друг, как ты. Если бы не ты, я бы так и остался гнить в этом ебучем Третьем Рейхе…—?Из тебя мог бы получиться хороший солдат,?— оспорил Иоахим. —?Если бы не мое влияние на твое умишко, ты бегал бы за Гитлером и его приближенными, как собачонка. И все команды бы исполнял. Собаки, конечно, танцевать на задних лапах не умеют,?— и, сделав паузу, тут же исправился:?— Хотя, скорее всего, я смотрел не на тех собак… но ты запросто смог бы. Ты был бы существом с внешностью человека и разумом овчарки. Вроде и печально, но пиздец как уморительно!