Ложные надежды (1/1)
«Le false speranze alimentano il dolore» ( Ложные надежды питают страдания) Ямамото перевернул подушку и приложил к ней разгорячённую щёку. Легче не стало. Он ворочал бедняжку с усердием молодой мамочки, готовящей паровые котлетки любимому чаду, и подушка уже была с пылу с жару – горячая, волглая и даже, кажется, начинала чем-то пахнуть. Ямамото спихнул несчастную на пол, но простыни оказались ничем не лучше. Он вздохнул, содрал с постели бельё и побрёл в ванную – уже третий раз за ночь. В корзинку простыни влезать не желали, и пришлось запустить стиралку – иначе завтра ему не на чем будет спать. Бредовые мысли, что завтра для него может вообще не наступить, Ямамото и в голову не пришли. Что бы там с ним не творилось – его старик заслужил нормальную семью и самого лучшего сына, и Такеши уж постарается, чтоб так и было. Ямамото стоял под холодным душем, пока не посинели губы, потом тихонько, чтоб не разбудить отца, вернулся к себе. Перестилать футон не было смысла – разве что выжать его предварительно. Ямми вздохнул и решил, что проще перекантоваться до утра в додзё на матах. Подтащил к двери самую большую циновку, и невидяще вперив глаза в низкий потолок, стал раз за разом прокручивать в голове события этого несчастного дня. О да, в тот момент идея казалась просто блестящей, и время – выбранным в самый раз. Они только что закончили важные для Семьи переговоры, во время которых пришлось показать другой стороне не только дипломатические таланты, но и силу Вонголы. Никого не убили (Тсуна был счастлив), но подрались от души и наадреналинились по самое нехочу, так что домой шли довольные. Рёхей, экстремально размахивая руками, показывал свои самые удачные приёмчики, перепачканная Хром на ходу приводила себя в порядок, Хибари зевал, Ямамото поддразнивал шипящего Гокудеру, а Десятый устало улыбался, и в его огромных карамельных глазах плавали согревавшие всех золотые искорки. Именно этот золотой закат и развязал Ямамото его длинный язык. Очень уж романтическая была обстановка, и Гокудера, когда они отошли от тсуниной калитки, улыбался так нежно и светло, и, казалось, весь сиял в этом мягком полусумраке.- Гокудера, ты такой классный! Давай встречаться, - в этот миг Ямамото походил на заворожённого удавом кролика, смотрел и смотрел, как серебрятся против света растрёпанные, словно хризантема на осеннем ветру, волосы Гокудеры.- Мы и так каждый день встречаемся, бейсбольный придурок, скоро в уборную без тебя не сходить будет, дай хоть в выходные… - привычно завёл Гокудера, потом поднял на Ямамото искрящиеся изумрудные глаза и захлебнулся на полуслове. Он погас так быстро, словно его выдернули из розетки. Или как будто он, Ямамото, своим неуклюжим ботинком раздавил ни в чём не повинного светлячка.- Соображаешь, что несёшь? – зашипел Гокудера, и его вмиг посеревшие волосы тихонько зашелестели, подобно прошлогодней траве на степном суховее. Ямамото никогда не был в степи, но всегда представлял ковыль именно таким: ломким, тусклым и неприятно шуршащим. И самого Гокудеру словно сдуло на несколько шагов назад. Ужасно хотелось протянуть руку и вернуть его на место. Однако на лбу Хранителя Урагана было написано, что любую протянутую в его сторону конечность он сейчас ампутирует. Написано такими большими буквами, что разглядел даже Ямамото.Вдруг, рывком, дошло, сколько раз в своей недолгой жизни этот выросший на улице красивый мальчик слышал подобные слова. Сколько раз его хватали, притискивали к забору, к кафельной стене туалета или каменной кладке, сколько жадных рук шарило по этому поджарому, такому хрупкому на вид телу. И сколько из них пришлось оторвать. Тяжёлый взгляд Гокудеры говорил, что все. Угловатый, бледный подросток в чёрных джинсах и перепачканной белой рубашке, сейчас он больше всего походил на молодое деревце, с которого кто-то начал безжалостно сдирать кору, да остановился на середине. Ямамото почему-то показалось, что этот «кто-то» - он.- Ты мне очень-очень нравишься, - затараторил Ямамото. – Я долго думал, правда, и всё никак не решался сказать, потому что это так странно, наверное, и неправильно, да, я же понимаю, но и молчать больше было невозможно, и пусть лучше ты…- Брюнетки, - перебил его Гокудера. – Тебе же нравятся такие высокие, длинноволосые, грудь четвёртого размера. Ну, помнишь, та актриса…- Ага, - не убил на месте, это хороший знак, - нравятся. Но не так, как ты.- Обо мне речи вообще не должно идти, - вроде успокоился, хвала небу, - ты хоть осознаёшь, что это ненормально?- Осознаю. Но нравишься же!- И какую роль ты мне отвёл в нашей гипотетической сладкой парочке? – внезапно оказавшийся совсем рядом Гокудера уставился на него снизу вверх. Его тусклые зелёные глаза напоминали мёртвых лягушек. Сколько такую не целуй – принцессы не получишь.- Я хочу о тебе заботиться… - с готовностью начал Ямамото.- Значит, девочка, - моментально оценил ситуацию Гокудера. – Скажи мне, бейсбольный придурок, каким местом я похож на девочку?! У меня что, выросли невидимые миру сиськи? Или я, сохрани Мадонна, глазки кому-то строил?! С чего ты вообще решил, что я из «этих»?!- Тсуна… - Ямамото прикусил язык, да слово не воробей.Гокудера снова загорелся, только теперь это было тяжёлое, багровое пламя Урагана.- Так вот оно что, - процедил Гокудера. – Не только я, значит, удостоился…- Не-не-не, - замахал руками Ямамото, - другие мне не нравятся. Совсем.- Мне тоже не нравятся парни. Совсем, - шипение в голосе Гокудеры отдавало раскалённой лавой. – Спешу тебя разочаровать: моя преданность Семье и Десятому не несёт сексуальной подоплёки. Не хочу я его, - уточнил Хранитель, увидев на лице Ямамото напряжённую работу мысли в попытке понять последнюю фразу.- И тебя не хочу. И Хибари. Вообще никого, у кого есть член. И никогда не хотел. И никогда не захочу! – сорвался, наконец, в истерику Гокудера. – Не будь ты Дождём Вонголы, я б тебя уже прикончил! Хоть одно гейское слово в присутствии Десятого…- Я всё понял, - на этот раз пришла очередь Ямамото перебивать. – Никто ничего не узнает. Но ты, пожалуйста, всё же подумай…- Ещё одно гейское слово в моём присутствии – и я тебя так изуродую, что даже гомики тобой брезговать будут,- выплюнул Гокудера. – Не приближайся ко мне. Он сунул руки в карманы тесных джинсов – Ямамото невольно сглотнул, увидев, как те до предела натянулись на поджарой заднице, и утопал, не оглядываясь. А Ямамото остался – привыкать к своей новой жизни. Вот так-то. «Лучше делать и каяться, чем не делать и каяться» - Ямамото не помнил, кто из великих это сказал. Но в эту секунду он от души надеялся, что старый маразматик умер максимально мучительной смертью.