1 часть (1/1)

Они очутились в горячей гуще земенского базара на закате, мягко переливающемся, как пыль Ви в лунные ночи, и с тех пор не минуло и часа, а их седельные сумки уже трижды попытались обнести. Последним был мальчишка, совсем малой, в просаленной нательной рубахе – Николай поймал его руку легко, забрал монету с изображением юрды и покрутил ее между пальцев. Его лицо, перекроенное Женей, лучилось хулиганским озорством, словно все здесь его забавляло и он сам не преминул бы стянуть что-нибудь у торговцев и заграничных путников. Они все остановились, кто-то, не видя их спины, натыкался на них, рассыпал товар из корзин, что нес над укрытой чалмой головой. Зоя чувствовала себя так, будто ее вместе с финиками и травами подвесили на веревки, протянутые над порогами крохотных лавок. Она была раздражена, измучена днями пути с длинным, бесконечно-изнуренным караваном по сожженной зноем пустыне, а Николаю было хоть бы хны: он уселся на корточки перед мальчишкой и заговорил с тем на земенском, будто за чашкой медового кваса в таверне. – Ради всех святых, чего он с ним возится? – спросила Зоя Толю со всем недовольством, во многом потому, что единственная из них троих всю дорогу молчала, как рыба, не зная земенского, слушая, как Николай веселится над рассказанными ему историями, попивая тамариндовый шербет и попутно выведывая все тайны. А Зоя была бесполезна и от злости гнала с ветром песок, который забивался королю в рот. Толя не ответил, потому что в эту же минуту воришка сиганул вперед и нырнул под повозку с лепешками. В иной раз Зоя, может, и посчитала бы возню с уличным мальчишкой очаровательной, но сейчас она думала только о том, что на заре предстояло им отправиться в глиняную столицу с очередным караваном; о неделях пути с навьюченными дурманящими специями ослами, о полуденном жаре, о песке в кудрях, который никак не стряхнешь. Зоя скучала по Равке, по ее зимам и, что удивительно, по Жене, которая морозным воскресеньем в бане намыливала ей голову и пела. Она не заметила, как Николай вдруг вырос за ее спиной, раскачиваясь на пятках, точно неусидчивый ребенок. – Что же ты, Зоя, собиралась под сурдинку удрать и угощаться рахат-лукумом в палатке того чудного господина, пока мы здесь вдохновляем заморский народ благотворительностью? – он цокнул языком и взял ее под руку. – Это земля шелков и специй, Назяленская, лучшее место на всех восьми берегах после нашей шалуньи-родины, и, к твоей удаче, я здесь уже бывал. А теперь идем праздновать, пока плачу я из своего кармана. Он щелкнул пальцами рядом с ее ухом и вытащил монетку, как скоморох, веселящий ребятню на масленичном карнавале. – Я выросла из подобных фокусов, ваше величество, – сказала Зоя. Николай снова цокнул языком. – Увиливаешь, Назяленская. Нехорошо. – Увиливать? Еще прикажи отключить природный шарм. Это невозможно, – она фыркнула. – Чтобы вы знали, ваше величество, я самый честный человек. – Охотно верю, но нынче вечером придется нам с тобой слукавить, ?– отозвался Николай и повел ее вверх по жгучей рыночной площади в сторону одной из тех устланных коврами палаток, из которых выдыхались густые и жирно-сладкие запахи жареного риса и сластей и разносились через жаркие глиняные стены до самой пустыни. Только сейчас Зоя заметила, что Толя и Тамара растворились среди торговцев и гор раскрашенных шелков и муслина, как сахар на дымящемся лаваше. Николай проследил за ее взглядом: – Отправились отбирать презрительный монокль у всех, кто посмел глядеть через него на нашу суровую страну, не доросшую до спекуляций, – весело отозвался он и, поняв, что шутку его она не оценила, добавил: – Клянусь честью Штурмхонда, здесь нам угрожает разве что парочка шаловливых рук, посягнувших на наши скромные запасы печатных пряников и кваса. Вот же диковинные вещицы! – Честь Штурмхонда немногого стоит, – заметила Зоя. Николай воскликнул: – Какое зверство! Мой добрый друг затаил бы на тебя глубокую обиду, Зоя, но я не стану передавать ему эти чудовищные слова. Он человек исключительно великой души, а ты, как всегда, брызжешь ядом. – Мог бы уже привыкнуть. – Хорошо, что большую часть времени ты на редкость хороша. – Я всегда на редкость хороша, ваше величество. – И скромна. – Скромность – не одно из моих достоинств, – отозвалась Зоя. Николай ответил: – Жаль. Талавад любит скромных женщин. А вот и он, чудной и подающий лучшие вина. Земенский старик, на плечах которого, как лисий воротник, покоился питон, да притом живой, шагнул им навстречу в своем полуночно-синем халате, расшитом созвездиями, и расцеловал Николая в обе щеки. Если Зоя и удивилась, то ничего не сказала. Старик загутарил на земенском, провожая их внутрь палатки и усаживая на ковры, все в переливчатых пятнах миндальных рощ и соцветий юрды. Босые служанки подали им гранатовое вино и растаяли в дыму свежераскуренных благовоний, как принесенная в церкви молитва. – Красивая жена, – обратился к ней земенец на керчийском, обнажая буро-желтые, как зубцы голых гор, зубы в двусмысленной улыбке, а после со все тем же пылом расцеловал Николая и уплыл вглубь палатки, шелестя полами халата по грязно-фисташковым коврам и подзывая к ним служанок с веерами и мисками румяных абрикосов. Николай поднял чашу с вином, разлегся на шелковых подушках с изяществом, присущим царю, окруженному роями светлостей и сиятельства. Его аура лукавой развязности, казалось, окутала и Зою, как этот свет взошедших звезд, льющийся в щели палатки, проливающийся на них двоих через круглое, точно золотое сито, отверстие в потолке. – Будь так любезен, скажи мне, что я перегрелась на солнце, и это гадкое место мне чудится. – Боюсь, моя дорогая Зоя, – протянул он с сожалением, которого не чувствовал, – в эту минуту мы в самом деле восседаем на коврах для молитв и сладострастных игр. И если тебе вдруг захочется нашептать мне, скажем, все секреты игры в маджонг, сердечно обещаю, что не стану тебя судить.Он улыбнулся ей, этакий аккуратно причесанный мальчуган, и пригубил вино, прикрыв глаза. – Хорошо до сумасшествия, правда? – спросил он ее, не ожидая ответа. Его длинные пальцы потерялись в глиняном горшочке с изюмом и засахаренными орехами. Потом он поднялся, приблизился к ней и сказал: – Сомкни свои прелестные очи и открой рот, Назяленская. Это приказ. – Я не повинуюсь пирату. И не люблю изюм, – невозмутимо ответила Зоя, хотя от близости Николая ей вмиг стало дурно. – Корсару. – Какая разница? – Ну же, Зоя, не упрямься. Освобожу тебя от встречи с министрами по прибытии в столицу, если мое угощение окажется тебе не по нраву. Зоя раздраженно выдохнула: – Кто я такая, чтобы отказываться от возможности все утро провести в постели? – пробормотала она и все же сделала то, о чем он просил. – Не подглядывай, – укорил Николай. Она ощутила его дыхание на своем лице, когда он придвинулся ближе. В томлении вздрогнула ее грудь, и Зоя понадеялась, что Николай был слишком занят своим маленьким фокусом, чтобы это заметить. Никому она не позволяла подобного, это была мечта той девочки, которая смотрела, как старшие гриши на ярмарке кормили друг друга печеными сливами и мармеладом, между прочим милуясь. Тогда Зое казалось, что встретившиеся уста их были сладкие, как яблочная пастила. Николай опустил ей в рот пряную сладость, пропитанную сиропом и медом. Слоеное земенское пирожное, такими торговали даже на дороге. Но Зоя ела его с тетей на Ви, одно на двоих, купленное у торговца, что с шелковым караваном шел к царствующему дому. Николай, конечно, не мог этого знать. Наверное, заметил, как она смотрела на них на базаре. – Это было первое, что я сделал, когда, будучи юнцом, принял на земенской земле швартовы, – поделился он, облизав пальцы, липкие от растертых в меду орехов. – Купил дюжину этих дивных пирожных, прославленных моряками, и в одиночку слопал. Тогда-то я и понял, что с этим местом мы станем сердечными друзьями. На его лице промелькнула улыбка, будто проворная норка, строптивая и немного усталая. – Ты всегда хотел стать капитаном? – поддавшись неизвестному порыву, полюбопытствовала Зоя. – Я много кем хотел быть. Капитаном. Изобретателем. Акробатом. Поваром. Серым Бесенком из ?Зверской комедии?. Шинелью третьего губернатора Белендта. Но жизнь слишком коротка, – ответил Николай и, закинув в рот пригоршню изюма, утонул в кильватере шелков. – Загадывай желание, Назяленская. Звезды падают. Зоя взглянула наверх. Звезды нисходили до земли смертных и терялись в раскрашенных тканях палаток и шатров, как в распущенных волосах. Она глубоко вздохнула ночной воздух, полный чего-то донельзя авантюрного и безрассудного, и, хотя и не верила во всю эту чепуху, желание все равно загадала. Николай с озорцой наблюдал за ней, и когда они встретились взглядами, Зое вдруг показалось, что о ней он ведал то, чего даже сама она о себе не знала.