1 часть (1/1)

Не только Комитет по поимке Киры, а и весь мир ломал голову над тем, почему тридцать первого октября не умирает ни один преступник. Возможно, это День Рождения Киры, его возлюбленной, ребенка, мамы, собаки? Или Бог Нового Мира просто любит Хэллоуин?Может, это какой-то знак? Но лучшие мастера криптоанализа переставляли цифры, искали их соответствия с буквами всех языков мира и не видели абсолютно ничего, кроме полной бессмыслицы, недостойной названия "послание". Лишь один человек на земле знал истинную причину прекращения убийств, и это был, собственно, сам Кира — Ягами Лайт. ***На столе стоит два бокала вина: один перед Лайтом, другой — напротив. Посередине на досточке лежит большая гроздь винограда, на свежих ягодках поблескивают капельки воды и отражают желтоватый свет люстры.— С Днем Рождения, Рюдзаки. – с грустной улыбкой говорит Кира, пробегая пальцами по тоненькой талии бокала и делая небольшой глоток. Вино приятно щиплет язык и бьется горячей волной об горло Лайта.Уже пять лет прошло после смерти детектива, а он все садится за этот стол, покупает одно и то же вино, один и тот же виноград без косточек(его любимый), молчит и не убивает за день ни одного человека, даже если по телевизору объявляют совсем вопиющий случай.Ягами и сам не знал, зачем это делает, ведь, право, не надеется же он приманить призрак Эла? От этой мысли на губах снова мелькает улыбка, и он качает головой, погружаясь в воспоминания.***В первые недели было совсем плохо: он не выходил из комнаты и благодарил высшие силы за то, что они с Рюдзаки успели прослыть друзьями-не-разлей-вода, и в этом не было ничего странного. Лайт кричал, плакал, крушил все вокруг и даже сжег бы к чертям тетрадь, если бы ее вовремя не выхватили из его рук когти Рюка.— Ты уже слишком далеко зашел, Лайт. Возьми себя в руки. – хриплым басом сказал Бог, пряча тетрадь за пазуху, чтобы в очередном приступе агрессии человек ее не уничтожил.— Я ненавижу тебя. И тетрадь ненавижу. И себя, и жизнь, и этот тупой Новый Мир! Да чтоб вы все друг друга поубивали! – в очередной раз срывается на крик юноша, как-то совсем по-детски топает ногой и снова роняет на пол злые слезы. Но время шло, а его постоянное истерическое состояние начинало напрягать весь штаб расследования, и, чтобы не загреметь в психушку, Лайт взял себя в руки. Кира всегда умел притворяться: он даже выработал умение плакать "про себя", даже не изменив выражение лица, и пользовался им чуть ли не каждую минуту: когда видел в холодильнике недоеденные сладости, кресло Эла, повернутое в полоборота и будто ожидающее своего владельца, его компьютер и заткнутые в какой-то угол тапки, которые Ватари так и не приучил носить взбалмошного детектива.Годы пробежали, как черная кошка дорогу: вскинув хвост трубой и принося неудачи. Хотя, не ему жаловаться, ведь Киру, не смотря на все подозрения, еще не раскрыли, у него была постоянная работа и приличная квартира, в которй он культурно скучал каждый вечер и нехотя просыпался каждое утро.В первый после смерти День Рождения Рюдзаки Лайт сразу же решил, что отложит "божественные" дела на двадцать четыре часа и просто повспоминает, подумает и выпьет. Как-то само вышло, что он поставил лишний бокал, но такое странное времяпровождение раз в году стало привычным и уже перестало приносить сердцу мучительную боль: лишь скребло слегка, но онемевшему органу было абсолютно плевать.***От мыслей Ягами отвлек стук в дверь. Поморщившись, он отставил напиток и мученически закатил глаза, уже заранее желая злоупотребить властью и записать потревожившего его гостя в тетрадь.— Кто? – резко спрашивает мужчина, скрестив руки на груди и незаметно сжав кулаки.— Я, Лайт. Впустишь? – слышится из-за двери мелодичный тихий голос.Что..?Не в состоянии совладать с собой, он резко дергает за ручку, чуть не отрывая ее. Закрыто, черт! Дрожащими руками Лайт отодвигает щеколду, а на периферии сознания мелькает мысль, что если он обознался, то точно убьет этого человека. Или себя, тут уж как пойдет.Наконец распахивая тяжелую деревянную дверь, он жмурится, а потом все же заставляет себя октрыть глаза и посмотреть.Ни капли не изменился: все такой же "творческий беспорядок" на голове, все те же синяки под глазами, нос с горбинкой и тонкие губы, быдловатая сгорбленная поза и руки в карманах. Все тот же Рюдзаки.— Ты..? Я... Я... Рюдзаки... – беспомощно шепчет Лайт и отходит назад, открывая и закрывая рот и делая глупые жесты, лишь бы держать при себе мозг и не отпускать его в свободное плаванье под названием "потеря сознания" или "сердечный приступ". — Я скучал. – ровно говорит второй мужчина и улыбается, чуть прищурив глаза. Снова закрывает дверь и обнимает трясущегося Ягами, прижимая его руки к корпусу и лишая любой свободы действий.А тот и рад: даже если бы Рюдзаки захотел оторвать от него кусок и съесть, он бы разрешил. Лайт не может удержаться на ногах и падает на колени, обхватывая руками тощие бедра стоящего напротив.— Прости меня... Прости меня... Эл... Рюдзаки... Прости... – в исступлении повторяет он, царапая ткань поношенных джинсов.— Уже давно, Лайт.На всех уровнях, — и физических, и духовных, — Кира чувствует очищение. Ему кажется, что его кипятят, как медицинские приборы, убивая всю скверну и сжигая, чтобы возродить вновь. Предательские слезы снова льются дорожками из раскаленного металла, а из такой сильной дрожи, кажется, можно получать электрическую энергию. Из почти что религиозного экстаза человека, увидившего чудо, Лайта вырывает все тот же спокойный голос:— Встань, Лайт. Я же сказал, что давно простил тебя, перестань... – ах, вот беда, тембр на секунду скачет вверх и срывается с пика тихим всхлипом. Ягами спешно подхватывается и берет в ладони лицо детектива, завороженно смотря на хрустальные капельки, дрожащие на его коротких ресницах.— Ты пришел... Но как же так? Как так вышло? Как ты не умер? – Лайт задает еще с десяток вопросов, пока Эл не мотает головой и не жмурится.— Давай для начала сядем и ты дашь мне попить. – с легкой улыбкой говорит Рюдзаки и поглаживает его по волосам, иногда чуть взъерошивая их.— Конечно, идем! У меня уже все налито! – торопливо отвечает Кира и подталкивает мужчину к кухне. Тот садится за стол и смотрит удивленно на второй бокал.— У тебя планировались гости?— Нет. Это для тебя. С Днем Рождения, Рюдзаки. – Кира садится рядом и обнимает руку Эла, прижимаясь к нему всем телом. Как бы ему хотелось сейчас стать бесплотным, раствориться внутри него и бегать наперегонки с кровью к сердцу!— Ты знал, что я выжил? – Рюдзаки мягко целует парня в лоб, задерживая губы на гладкой шелковистой коже.— Нет, нет... Я просто... Не знаю, как это объяснить. Просто я всегда так делал после твоей "смерти". Может, этим я тебя и приманил, кто знает! – он немного приподнимает уголки губ и трется щекой о плечо детектива.— Я так соскучился. – вдруг задумчиво говорит Эл. – Я и не понимал этого, пока не пришел... Я много общался с детьми, работал и вспоминал о тебе только когда было слишком грустно или слишком радостно. А сейчас я не представляю, как могу уехать и снова расстаться с тобой.— Погоди... Куда уехать? Как же так? – Лайт сам не замечает, как вцепляется мертвой хваткой в кофту Рюдзаки. — Я должен быть в Англии, с детьми. Я прилетел сюда только чтобы увидеться с тобой, посмотреть, как ты живешь и как себя чувствуешь.— Без проблем! Полетим в Англию к твоим детям! Сколько их? Впрочем, без разницы, даже если сто, все равно буду с тобой. – тараторит Кира, а Эл прикрывает ему рот рукой.— Не выйдет. Я не могу подпустить к детям Киру. Лайт вдруг вздрагивает и начинает смеяться, закрывая руками лицо и немного покачиваясь.— Я откажусь от нее! Черт, да, я возьму и сделаю это! – он убирает руки и вскакивает из-за стола, хлопая в ладоши. — А как же твоя идея? Как я могу быть уверен, что ты правда отказался?— Сейчас увидишь. Я принесу ее сюда! – со счастливой, но оттого не менее безумной, улыбкой Ягами выбегает из кухни и через минуту возвращается с черной тетрадью, протягивая ее Элу.— На. Хочешь, посмотри, почитай, что угодно делай! Можешь даже записать кого-то! Рюдзаки отшатывается сначала, но потом принимает из рук Лайта довольно миниатюрный блокнот, разглядывая и листая.— Просто скажи своему Богу Смерти, что ты отказываешься. – мягко просит Эл и небрежно кладет тетрадь на стол.— Рюк! Рюк, я отказываюсь от тетради! Слышал? Отказываюсь! Отказываюсь! – радостно восклицает парень, а потом внезапно перестает шуметь и вздрагивает, дезориентированно оглядывая пространство. Тетрадь исчезает со стола, будто бы растворяется в воздухе, и ничего больше в напуганном Лайте не напоминает о Кире. — Как ты? – интересуется Эл, притягивая его к себе со спины и целуя в щеку.— Я... Не понимаю... Как-то странно... — Ты отказался от тетради смерти, Лайт. Теперь ты больше не Кира, и твои воспоминания стерлись.Ягами закатывает глаза и посмеивается:— Ты только вернулся, а уже опять гнобишь меня. Сколько раз повторять: я не Кира! – беззлобно упрекает Лайт и обессиленно падает на мягкий "уголок" перед столом. – Выпей вина. Это твое любимое.Рюдзаки решает не настаивать: в чем смысл, если проблема уже решена? Он залпом осушает бокал(ведь пить хочется еще с самолета) и собирается уже вытереть губы салфеткой, но Лайт тянется к нему и мягко слизывает остатки напитка, после чего увлекает детектива в их первый поцелуй.Тот вздрагивает, но вскоре отвечает, удобно устраивая руки на тонкой талии, скрытой мешковатой футболкой. Поглаживает, слегка нажимает на ямочки на пояснице, вызывая у Ягами томный вдох прямо ему в губы.— Ты тоже выпей. А то одному неловко.Бывший Кира улыбается и тоже осушает свой бокал, только аккуратными маленькими глоточками: он не хочет, чтобы вино сильно ударило в голову.— Я люблю тебя, Рюдзаки.— Я тоже люблю тебя, Лайт. И зови меня...***Лайт дергается и резко распахивает глаза, пытаясь поймать ускользающие остатки сна. Ему снилось что-то невероятно приятное, а что — он уже вспомнить не может. За окном только начинает подниматься солнце: оно еще пылает ярко-красным огнем, освещая все вокруг мягкими теплыми красками. Мерно тикающие на стене часы показывают восемь утра."Опять заснул за столом, ну что за идиотизм", – раздраженно думает Лайт и потирает виски.В абсолютно нетронутом бокале напротив плавает дохлая муха, будто бы в знак поражения вскинувшая вверх все шесть лапок.