Глава 5 (1/1)

Проснулась я поздно, потому что в кладовке, в которой я спала, не было окон. На кухне меня ждал давно накрытый завтрак и Гринни, наливающий кофе. В нарисованной на стенке столовой на краешке стола сидел Сириус, и выглядел он очень недовольным. В окошко монотонно стучалась сова, которая ждала меня, наверное, с самого утра. Я впустила птицу, закурила и начала читать письмо.«Я приду за портретом Беллатрисы Лестрейндж сегодня в семь. Надеюсь, он готов и вы сохранили в секрете его существование.С уважением, N».— Сириус, можешь радоваться, твою кузину сегодня заберут!— Как будто я не знаю, что ты нарисуешь её снова!— Что ты такой недовольный?— Интересно, а как бы ты себя почувствовала, если бы тебе всю ночь пели гимн магической Британии? Я, конечно, очень рад, что Министерство стало таким демократичным и заботится о магглах, но мне совсем не нужно это повторять двадцать раз!Что-то я не понимаю, Сириус что, с Краучем ночевал?— Алиса, солнышко, скажи, твой эльф сошел с ума?Гринни в этот момент спрятался за угол скатерти и только его ушки, чуть дрожа, выдавали его местонахождение.— Гринни, милый, кому ты пел гимн?Эльф высунулся из-за скатерти, трясясь всем телом, и поднял на меня свой огромные глазищи.— Хозяйка сказала Гринни петь молодому мужчине с горящими глазами. Гринни сделал, как приказала хозяйка.Конечно, с чего я взяла, что Барти здесь такой один? Блэк, наверное, попался моему эльфу первым.— Прости, Сириус, это предназначалось не тебе, а сейчас мне надо бежать, поговорить с Беллой насчет портрета, извини.Но пошла я совсем не к Белле, а в маленькую гостиную, последнее место, где я видела Барти. У меня появилась замечательная идея, как оградить себя от его жуткого голоса, который прочно въелся в мозг и звенел в ушах. В комнате его не оказалось, а был он на чердаке, на мольберте, где ему и полагалось быть. Сидел в углу картины, закрыв голову руками. В этой позе он казался сломленным и несчастным. На фоне недорисованного заднего плана это выглядело так красиво и драматично, что по спине пробежали мурашки, которые обычно бывают, когда внутри задевается какая-то струнка. Но это ощущение быстро прошло. Под ногами скрипнула половица, Барти вздрогнул, вскочил и растянул губы в хищной ухмылке.— Доброе утро, маленькая тепличная мандрагора, как спалось в кладовке? Тебе ещё не надоело моё общество? Сегодня будет гораздо веселее, я расскажу, как мы кормили змею Темного Лорда, а точнее…— Нет, не расскажешь, — перебила его я. Поднимаясь на чердак, я захватила баночку с черной бельгийской краской и, обмакнув в неё широкую, почти малярную кисть, которую сейчас достала из-за спины, закрасила Барти рот. — Ну что, до сих пор считаешь меня тупой? Конечно, считаешь, но сказать ты этого не сможешь, как и пошевелиться, — я развернулась и пошла к выходу с чердака. У двери я обернулась и напоролась на его ненавидящий взгляд: И тебе доброе утро, Барти, — сказала, постаравшись как можно точнее скопировать ехидное выражение лица Беллы, когда она ругалась с Сириусом.На улице было прохладно, и я, закутавшись в непонятного вида накидку и таща ещё один мольберт, зашла в беседку. Беллатриса Лестрейнж сидела на картине вместе с мужем, положив голову тому на плечо.— Привет, Алиса! Скажи, а что случилось с моим дорогим кузеном? Почему он все утро ругался на магглов и домовиков, разве он не считает их своими братьями меньшими? — Белла была явно в приподнятом настроении, что не скажешь о её муже. Хотя о нем вообще мало что скажешь. Его лицо редко выражало что-либо, кроме безразличия.— Это довольно глупая история, я тебе все расскажу, только сначала скажи, какой ты хочешь фон для министерства? Твой портрет сегодня заберут, — я расставляла мольберт и доставала краски.— Сегодня? Надо же, как скоро, я буду скучать.— Я обещаю нарисовать тебя заново как можно быстрее, мы скоро опять увидимся.— Тогда сделай мне на заднем плане эту беседку, а на небе ранние сумерки.Я принялась за картину и стала пересказывать Белле весь вчерашний день, начиная с момента, как Барти Крауч открыл глаза. Белла часто перебивала меня и дополняла.— Его поцеловал дементор, а это, знаешь, не очень приятно, но он должен быть благодарен тебе за то, что ты вытащила его душу из нутра этой мерзости.— Если бы! Белла, он меня пугает, он, наверно, был самым страшным из вас и самым безумным?Лестрейнж громко рассмеялась, даже Рудольфус ухмыльнулся. Что я такого сказала?— Барти — самым страшным? Что ты! Крауч был глупым и наивным ребенком; его отец, Барти Крауч-старший, был начальником отдела правопорядка и думал только о своей карьере.— Как сын начальника правопорядка мог стать Пожирателем?— Дай мне рассказать и тогда поймешь. Не перебивай старших. О карьере он думал, а не о сыне, а маленький Барти хотел признания. Он был лучшим учеником в школе, охотником команды Ревенкло и старостой факультета. Он делал всё, чтобы отец гордился им, обращал на него внимание, но тот лишь сухо кивал и уходил в кабинет.— Откуда ты знаешь?— Он сам нам рассказал, когда принял метку и впервые напился, — Рудольфус тоже решил принять участие в обсуждении. – Помнишь, Беллс? Мальчик считал, что Лорд заменит ему отца.— Да, а Лорду нужен был свой человек в министерстве, и он с легкостью сыграл на его детских мечтах. Барти принял метку сразу после окончания Хогвартса, но настоящим Пожирателем так и не стал.— За что же его тогда поцеловал дементор? — я всё больше и больше запутывалась в этой истории.— Алиса, кто тебя воспитывал? Я же сказала, не перебивай. Чистокровная вроде ведьма, а манеры как у грязнокровки. Поцелует его дементор потом. Слушай дальше. Уже в девятнадцать лет Барти попал в Азкабан вместе с нами и Рабастаном за нападение на семью авроров, — Белла вгляделась в моё лицо, резко тряхнула головой и продолжила.— Мы пытали их, чтобы выведать некоторую информацию. Барти тоже участвовал, но этот щенок так и не смог наколдовать нормальный «Круциатус». А знаешь почему? – глаза Беллы загорелись безумным огнем, она впервые стала так похожа на саму себя из воспоминаний Гарри — я видела её мельком там, в Отделе Тайн. — Потому что, когда пытаешь кого-то, нужно получать от чужой боли истинное удовольствие, а не пытаться подражать мне или, например, Басти, который был старше его всего на год, но прекрасно владел вторым непростительным. Надо испытывать искреннюю ненависть к своей жертве, наслаждаться её болью. Барти же ненавидел лишь своего отца. Когда нас судили, он испугался и умолял отца отпустить его. За это я не сужу Крауча, он был слишком юн. Предавали Лорда и люди гораздо старше и сильнее его, — Белла перевела дыхание, и пожар давно отгоревшей войны утих в её глазах.Пользуясь паузой, я вернулась к работе. Белла продолжила уже более равнодушным тоном.— Потом отец все-таки вытащил его из Азкабана, когда Барти был почти мертв, и держал дома под Империусом около тринадцати лет. Ни к чему затягивать эту историю. Барти все же внес свой вклад в общее дело, помог Лорду возродиться и убил своего отца. В конце-концов Дамблдор раскрыл его, а Фадж натравил дементора. Жизнь Барти Крауча закончилась в желудке этой твари. Странно, что ваше Министерство считает его таким опасным, ведь ничего страшнее Империуса он так и не сотворил.— Значит, он был невиновен?— Почему же? Он, как и все мы, был предан Лорду, и ты что, не слушала? Он помог ему возродиться. Барти был довольно умен и верен нашему делу. Но в Азкабане его разум повредился, пожалуй, сильнее, чем у всех нас, и к концу он был с Повелителем лишь чтобы отомстить отцу — остального для него просто не существовало.Сумерки над беседкой получались тяжелыми, небо покрывали лохмотья рваных облаков. История Барти Крауча, в которую было так сложно поверить, отражалась на картине. Мне не было его жаль, я не представляла, как можно так ненавидеть, но где-то внутри, очень глубоко, было маленькое сходство между Краучем-старшим и семьей, которая нечасто обо мне вспоминает.— Ты говорила, он достает тебя, так где же он сейчас, неужто боится старых друзей? — ухмыльнулся Рудольфус.А почему он меня не достает? А потому, что у него Мерлин знает сколько времени закрашен рот. А краски можно удалять только первые два часа. Я бросила кисть и побежала к особняку, провожаемая удивленным взглядом Беллатрисы.Перепрыгивая через ступеньки, я влетела на чердак, на ходу доставая палочку, и запыхавшимся голосом проговорила:— Эванеско.Краски исчезли, сердце колотилось как безумное, и я сползла по стене на пол рядом с картиной. Пожиратель молчал.— Барти? Ну, давай же, скажи какую-нибудь гадость, чем вы там кормили змею? Кровью невинных младенцев?— Что, соскучилась? Ты же так хотела, чтобы я замолчал, даже рот мне закрасила. Знаешь, это не так уж приятно!— Если эти краски не снять через два часа, они останутся навсегда. Портрет был бы испорчен, пришлось бы делать новый. Я не буду больше так делать, потому что обязательно забуду вовремя снять краски, а рисовать всё заново совсем не хочется.— Послушай, ты же меня ненавидишь! Я тебя тоже. Неужели горстка галеонов для тебя важнее покоя?— Там не горстка, а две тысячи галенов за весь комплект.— Какой ещё комплект?— Тебя, Беллы, Рудольфуса и Басти.— Какой интересный набор! В таком составе мы были лишь однажды, и кто догадался дать этот заказ именно тебе?— Министерство магии, а что в этом такого? Я считаюсь одним из лучших художников Британии.Я не любила хвастаться, но его пренебрежительный тон мне уже надоел.Барти никак не отреагировал на мою реплику, лишь криво усмехнулся и отвернулся к окну.Я аккуратно подняла мольберт с картиной и понесла его вниз, потому что его место займет портрет Рабастана Лестрейнджа, а фон я закончу позже.Ровно в семь в дверь позвонили, и на пороге я увидела пухлую чернокожую женщину в вульгарной золотистой мантии и дешевых серьгах.— Здравствуйте, мисс…— Алиса, просто Алиса. Что вы хотели?— Я пришла за портретом, я писала вам утром.Как интересно.— Проходите, он на заднем дворе.Женщина при всей её внешней вульгарности и неповоротливости передвигалась очень грациозно. Рудольфуса на Беллиной картине уже не было. Я обернула портрет бумагой и протянула негритянке.— Вот, можете забирать.— Большое спасибо вам, вот ваш гонорар, – женщина протянула мне мешочек с галеонами, попрощалась и ушла. Я не представляла себе, как выглядит Нарцисса Малфой, но, думаю, без оборотного зелья тут точно не обошлось. Портрет Грюма кричал об этом на весь дом, вращая нарисованным глазом. Ему отвечал Барти, что-то говоря про параноиков, которые по году сидят в сундуке. Я понятия не имела, о чем он, но тут в голове всплыли слова Беллы, что Крауч в Азкабане сошел с ума, и все стало на свои места.Только я хотела продолжить работу над портретом Беллы, по которой я уже начала скучать, как в дверь снова позвонили. Ко мне очень редко кто-то приходит, и все заранее предупреждают, а учитывая, что я только что продала полулегальный портрет Пожирателя, стало совсем как-то неуютно.Однако пришли ко мне, слава Мерлину, не авроры, а всего лишь мой отец, которому неизвестно что здесь понадобилось.— Алиса, дочка, нам надо серьезно поговорить, может, впустишь?— Конечно, проходи, я просто удивлена. Я сделаю чаю, посиди в гостиной, хорошо?— В которой?— Какая больше понравится.Пока я заваривала чай, откуда-то сзади раздались мужские крики: кажется, мой папа выбрал именно ту гостиную, в которой я оставила портрет Барти, а он в свою очередь нашел себе новую жертву. Выйдя из кухни с чашками, я прислушалась и удивилась: кричал явно не Крауч, а мой отец, который спустя мгновенье влетел в комнату.— Алиса, Гарри просил меня предупредить, что готовится закон о запрете на изображения Пожирателей Смерти, только я вижу, что поздно. Как ты могла нарисовать этого человека после того, что он сделал?— А что он сделал?— Он пытал твоих дедушку и бабушку, довел их до сумасшествия! Неужели моя дочь настолько алчна? Этот мерзкий Пожиратель ещё смеет надо мной смеяться! Я не могу и не хочу находиться в одном доме с этим чудовищем.Он развернулся и вылетел за дверь, а я осталась стоять посреди комнаты с горячим чаем, горячими слезами на щеках и, наверное, очень горячим от напряжения мозгом. Все в голове связывалось. Они пытали семью авроров. Белла всегда так вглядывалась в моё лицо. Он пытал мою семью. Барти Крауч. Он хочет сдохнуть, так пусть дохнет, пусть горит в огне. Я вбежала в гостиную, оставив чашки валяться на ковре, и стала снимать портрет Барти с мольберта.— Ну и что же заставило тебе передумать? — Ты пытал мою семью. Знаешь, кто я? Я Алиса Лонгботтом, младшая, а ты сгоришь и плевать на эти чертовы деньги, — с этими словами я бросила портрет в камин и побежала наверх, в комнату, где у меня был бар. Резким движением, разбив стекло дверцы, я трясущимися руками взяла бутылку с какой-то коричневой жидкостью и сделала большой глоток. Дрожь успокоилась, но слезы полились ещё сильнее. Почему-то тогда я не вспомнила ни о Белле, ни о Рудольфусе, лишь Барти я обвиняла в судьбе бабушки и дедушки и лишь его ненавидела так, как никого и никогда раньше. Я перенесла всю ответственность на человека, который так и не смог наложить настоящий Круциатус.