1 часть (1/1)

1Он спал и видел сны…Сны о Древних, ушедших во тьму и свет, Эпохах. Сны о королях, сгинувших во мраке небытия. И о тех безымянных, кто следовал за ними. О подвигах и подлостях, оставшихся ныне лишь завитушками тенгвара на желтоватой бумаге. О войнах, заливавших кровавой волной дальние западные земли. Те забытые земли давно лежали на дне морском, давая приют юрким рыбам и ярким жгучим морским анемонам.Снились ему багряные небеса над Твердыней Севера и невыносимая лёгкость бытия, когда ты весь?— власть от власти Властителя. Ты?— Его слово и мысль, перчатка на руке Его и движение Его. Когда подчиняться?— сладко, а подчинять?— ещё слаще. И были те сны живыми и терпкими, как чужая кровь, которую слизываешь с пальцев…А вот Валинор ему не снился. И не снились ему Валар. Только иногда, очень-очень редко, он просыпался от холода снегов Таникветиль. Просыпался и не верил себе?— там, много тысяч лет назад он не был воплощен, не имел тела и не мог?— не способен был! —?испытывать ни жару, ни холод. И всё же, всё же… Он до сих пор просыпался от ледяного сияния Амон Уйлос как от удара меча. Того самого меча, взмах которого стоил ясноглазому эльда его никчёмной жизни, а ему, Спящему, воплощения.Самого последнего воплощения.Больше он не смог собрать себя?— кусочки его ?Я? едва удержались на грани, стряхнув оболочку плоти, как птенец стряхивает ставшую тесной скорлупу яйца. Но для птенца избавление от опостылевшего дома означали жизнь, а ему, ушедшему от путей Эру майя, потеря тела обошлась слишком дорого. Вцепляясь в разлетавшийся клочьями разум, воя от боли, выше которой нет до самых звезд, он страшным усилием сумел не превратиться в бездумное и бессмысленно ничто.Но не более. Властителя больше не было, никто не мог помочь ему. Никто не подарил бы ему новое тело, а отобрать у живых… Он был слишком слаб.И тогда Спящий уполз. Стелясь стылыми низинами, прячась в болотном тумане, скрываясь от взоров победителей, он уходил на восток. Туда, где много лет назад он пел юность Арды, туда, где вырос его рябиновый лес.Дополз и упал, потратив последние силы, чтобы выгнать из-под пахучих цветущих кустов волчицу с волчатами. Остатками разума схватился за плетущиеся во тьме земной корни, не желая уходить во Тьму внешнюю, схватился за гладкий ствол и за будущие завези плодов. Не исчез. Удержался. А когда сознание вернулось к нему?— понял, что уйти не способен, что граница сил его положена рябиновым перелеском, а сил отмерено?— лишь сойку вспугнуть осторожную.Он выл и плакал, кричал и проклинал, он даже молился?— любому, кто был готов его услышать. Но кому нужен мятежный и беспомощный айну, запертый в остатках собственной песни? И тогда он смирился. Поначалу ловил подаренные щедрой сорокой новости?— хитрая бестия была ловка, а потому уходила с поляны целой. И дочь её стрекотала также, и дочь дочери её. А порой пролетавший ветер жалостливо ронял образ той, другой, жизни, где есть что-то еще, кроме шелеста ветвей и шепота растущей травы. Но время шло, тянулись столетия, похожие друг на друга как ягоды рябины из одной грозди, и потерявший тело и цель майя всё реже откликался на сорочий зов и запах ветра.Менялись эпохи, приходили и уходили династии, спадала и вновь появлялась листва на деревьях, а развоплощенный айну спал и видел сны.***Разбудил его треск сучьев под ногами идущих.Спящий с трудом раздвинул тенета грёз и огляделся. Лениво и скучно удивился, что время слизало часть холма, проложив у пологого спуска широкий ручей. Лес отхлынул, оставив по себе густые рябиновые заросли, ныне только начинавшие расцветать. Катящееся к закату солнце проглядывало сквозь тонкую березовую поросль.Звонко хрустнула оборванная ветка, пройдясь судорогой по несуществующему телу.—?Это тебе, моя лапочка, смотри какие пушистенькие. Позволь, в косу заправлю.Нелепый, толстенький и низенький смертный потянулся к такой же пухленькой подружке и воткнул цветущую рябиновую кисть в рыжие волосы.—?Цветочек для моего цветочка.Спящий медленно потянул из ленивого сонного разума путаную нить мысли. Если это люди, то они сильно изменились за те века, что он провел в лесном заточении. И изменились в не лучшую сторону. Они и тогда-то не могли похвастать ни красотой, ни статью. А уж теперь… Росточка не больше сажени, круглолицые, кудрявые… А обувь они делать разучились? Вместо сапог или что там у эдайн полагается, ноги у обоих смертных были покрыты плотной короткой шерстью. Гадость какая… И это?— возлюбленные дети Эру? Надо же, чтобы кому-то так не повезло с любовью…Девица строго оглядела полянку и одобрительно кивнула. На зеленую сочную траву полетело разноцветное, из ярких квадратов сшитое, одеяло. Рядом встала объемистая корзина, в которой что-то булькнуло.—?Да, мне нравится. Это будет наша поляна. Дьюи, иди сюда.Ошеломлённый Спящий не мог поверить своим глазам. Это его поляна! Это его рябина! А эти получеловеки…Хоббиты!Вот кто они такие! Полурослики. О них шептал ветер, колыхавший кроны деревьев, вплетая свой голос в долгую, слишком долгую колыбельную. Смертное племя, пришедшее… Во сне не было времени, и Спящий не знал, когда явилась на эту землю дальняя родня людей. Но они здесь, на его рябиновой поляне!Он взвыл, рванулся. Потянулся невидимыми когтями?— растерзать, разломать и разорвать смертную плоть. Наказать тех, кто осмелился шагнуть в его владения. Вытянуть жилы?— по одной. Сломать хрупкие кости Вторых детей. Порвать горло, так, чтоб кровь плеснула на белые рябиновые цветы…Он уже чувствовал беспомощное сопротивление смертных тел, от века назначенных на убой, уже чуял запах страха и ужаса…И ничего не произошло.Его фэа пронеслась сквозь целующуюся пару не задержавшись ни на миг.Это было сравнимо с развоплощением?— момент совершенного невыносимого бессилия.Смертные не видели, не слышали и не ощущали его. Он был слабее порыва ветра. Незаметнее паутинки. Он даже уйти, позорно сбежать не мог! Если бы он мог кричать?— от его голоса ломались бы деревья и раскалывались камни, но здесь и сейчас его отчаяние не всколыхнуло даже метёлок лугового мятлика. Он был слаб. Он был беспомощен. Его почти не было.А пара времени не теряла. Никогда ещё за прошедшие тысячелетия Спящий не жалел так остро, что у него нет тела. Будь оно?— можно было бы хоть глаза закрыть…—?Ай, волосы!—?А что волосы? Красивые волосы!—?Ты на них руку поставил! Убери!—?Убрал. Как мягко…—?И куда же ты её убрал, скажи-ка мне… А-а-ах…—?М-м-м… Какая ты сладкая! Как лесная земляничка, м-м-м… Слаще медовой коврижки и маминых пирожков с яблочной начинкой!—?Мармадьюк Бэнкс! Если ты сейчас же не заткнёшься и не займешься делом… ах… будешь неделю сухари грызть! О-ох!..—?Ухум… Из твоих ручек, ромашечка моя рыженькая, я даже сухари сгрызу.—?Мармадьюк!Если бы можно было развоплотиться ещё раз, Спящий бы сделал это, не задумываясь…—?Как здесь красиво… —?прошептала хоббитяночка, глядя, как в заводях Левкойного ручья отражаются ранние звезды. —?Дьюи, ты посмотри!Утолив страсть, парочка валялась на одеяле, целовалась и опустошала корзину с едой.—?Ухум,?— дожевал хоббит и запустил огрызком яблока в сторону рябины.Спящий равнодушно проследил, как пролетел огрызок сквозь его прозрачную феа. Развоплотившийся майя устал злобствовать. Он столько сил потратил, чтобы если не выгнать варгову парочку со своей поляны, то хоть свидание им испортить… И всё впустую! Только вымотался. И это он, водивший тысячи в бой!Хоббит звучно чмокнул подружку в кудрявый затылок и разломал последний пирожок на две равные половинки.Ну наконец! Доели. Может, скоро уберутся и снова станет тихо…—?И сверчки поют…—?Да, хорошо здесь,?— согласился толстенький хоббит. —?А давай… А давай здесь дом построим! Земля здесь хорошая, берег высокий, чудесная нора получится!Подружка посмотрела на него сияющими глазами и кивнула.?Нет! Пожалуйста, нет!??— невидимым, неощутимым вихрем ярилась на поляне безумная феа мятежного майя. Но её никто не слышал.