1 часть (1/1)

Магия передаётся Чону по наследству от прабабушки. Он всего лишь младший сын в семье землевладельца в эпоху Чосон, и поначалу его способности проявляются лишь умением предсказать погоду и успешный урожай по первым заморозкам, по инею, коснувшемуся пахоты, по крикам мигрирующих птиц, по первым робким росткам. Как в сказках с подоплёкой, он переживает эпоху регентства королевы Мин, оккупации страны японцами, реющие на флагштоках флаги с красным солнцем, время протестов и подпольных газет и смерть всех своих близких, оставаясь прежним застенчивым младшим ребенком в бедных одеждах и с рваной чёлкой абсолютно неприметный, смуглый и худой.В 1800-е, самый их конец его замечают другие колдуны и после смерти родни он путешествует по Европе, участвуя в спиритических сеансах и балах викторианской Англии, попадая на страницы романов Теккерея и Уайльда.Юту он встречает на Родине, и тот первым замечает робкую, не огранённую красоту Чону.Юта из древнего известного клана самураев, и то, что они встретились в странный период их жизни – оккупации и отчаяния, добавляет остроты. Юта просто цепляет пальцами за острый подбородок Чону (его щёки припухлые, но сам он невероятно худой), и тот, боясь показаться строптивым перед более могущественным колдуном, более того воином, пережившим на пару столетий больше, покорно даёт себя рассмотреть, опуская глаза, горящие, как пламя свечи. – Ты пробовал переодеваться из своей рванины в что-то более достойное магии внутри тебя? – грубо спрашивает Юта, и Чону загорается, как фитиль, как селитра. – Мне говорили, что тебя обучали люди из ковена в Европе, и ты одевался так?Тихий смех Юты полосует кожу, как катана и ножи, пока сам он запускает горячие ладони под рубаху из льна, ощупывая Чону, будто тот манекен на витрине модного салона, и Чону взрывается, да как он смеет?Как они все смеют? Обесценивать его личный опыт, не зная, что Чону прошёл и испытал? Младший сын из бедной семьи, на которого внезапно свалилась непрошеная стихийная магия?– Я не нуждаюсь в советах, – Чону гордо вздёргивает подбородок, только гордость в эру японского колониализма никому не нужна, как и его родной корейский язык, который пытаются восстановить в тайных обществах интеллигентов на страницах подпольных газет, и колдуны не должны вмешиваться в судьбу простых людей, поэтому Чону остаётся в стороне, раня собственное сердце. Всё заранее предопределено.В то время цензура имела право объявить редакции газеты официальное предупреждение, они делились на 4 степени: ?дружеский совет?, ?замечание? , ?предостережение? и ?запрет?. То, что говорил ему Юта, казалось похожим на дружеское замечание, в ковенах была своя иерархия. – Тебе бы подошли шелка, кружева, дорогие материи, – шепчет Юта, срывая с него поношенные бедные одежды, и Чону со всхлипом прикрывает наготу, пока Юта без стеснения разглядывает его торс, стройные ноги, длинную шею, гибкость и нетронутость, утонченные черты лица, скрытые за нелепой причёской.Они становятся любовниками предсказуемо, только тогда Чону и осознаёт свою тягу к мужчинам, в прошлом вынужденный отказывать себе в любой плотской любви из-за своего подозрительно юного цветущего лица и скверных соседей, пытающихся на него донести.Юта подносит к его лицу разные ткани и фактуры, разные цвета, кружевные воротники, от которых бросает в жар, всматриваясь, как можно оттенить цвет кожи и привлекательность овала лица. Он владелец мануфактуры, о, он владеет не только магией, но и сотнями рабочих, и верфями, и современными разработками, которые перекупает у европейских магнатов. Юта не вмешивается в ход войны, хотя ему и было бы выгодно спонсировать их, Юта увозит Чону в безопасное место, пока в Корее бушуют восстания, пока земной шар делит границы.Юта – крупный игрок, пока Чону лишь мелкая пешка. Магия Чону достигает расцвета лишь в 1920-х, когда он осознаёт, что его стихия – не природа, а соблазнение. Пока Юта основывает своё дзайбацу Мицубиси, прикрываясь именами потомков (о, у Юты есть жена), Чону практикует перед зеркалом те самые взгляды и позы.Перед окнами проезжают повозки, заводы дымят трубами в серое небо, а Чону опускает на колени перед собой. Он всегда так стеснялся отсутствия двойного века особенно после рандеву по Европе, но у него была узкая талия, бесконечно длинные ноги (Юта был гораздо ниже), невинные черты, пухлые губы, и он мог отдавать приказы, шепча заклинания, но в большинстве случаев их не требовалось.Затворничество и одиночество становятся его спутниками, потому что его томная красота вызывает настоящий ажиотаж, и приходится затаиться, доверившись смертному компаньону. А ему так не хочется покидать старый родительский дом, пока Юта, притворившись кем-то из своих внуков, открывает очередной банк или тестирует новый автомобиль.Он встречает Джехёна в 1991-ом, когда тот приезжает в провинциальный Коян строить автомобильный завод. Богатенький отпрыск из семьи чеболей, тот же Юта только на корейский манер и более современный, Чону уже знает, как поладить с потомственным бизнесменом. Чону не планирует заводить романы, просто потому что его имя оскверняют ещё раньше, когда доктор по соседству проводит бесчеловечные опыты, и дурная слава рода Кимов тянется за ним сквозь года, становясь городской легендой и страшилкой. Медицина не могла бы двигаться дальше без безжалостности, это подтверждает и отряд 731, и доктор Джекил. Только Чону никогда никого не убивал, это карма настигала влюбившихся в него.Джехён тормозит перед ним на своём внедорожнике со словами:– Вы не подскажете, как проехать к крепости Пукхансансон?О, Чону с радостью подсказывает дорогу, разглядывая симпатичного молодого парня с веснушками и запрыгивая на заднее сидение, где они позже займутся любовью, потому что перед внешностью Чону никто не в силах устоять.На бардачке Джехёна лежит карта, на его голове панамка, как в сафари у типичного туриста, а на щеках – милые ямочки.Чону скидывает с себя джинсы левайс с нетерпением, снимая через голову такую же футболку с фирменными белыми буквами на красном логотипе, Джехён облизывает его пресс, будто в столице за ним не бегают толпы девушек, и приглашает на открытие завода, обеспечившего город тысячей рабочих мест, будто Чону не простой владелец магазинчика, а верхушка города.Джехён деловито перерезает красную ленточку, попадая под шквал вспышек репортёров, пока Чону скромно остается позади, потягивая просекко из поднесенного официантом фужера.– Что ты во мне нашёл? – насмешливо уточняет Чону у Джехёна, пока тот опускает голову на его колени в совсем не претенциозном домике Чону, в правом крыле которого он держит ювелирную лавку.– Не знаю, любовь с первого взгляда? – Джехён тот самый лавербой, он даже родился в день святого Валентина – страшный день, если обратиться к истории, не так ли?Джехён дарит ему украшения картье, но Чону просит цепочку от Диор к дню рождения. Наверняка у такого красивого и богатого молодого наследника есть любовники и любовницы в столице, а Чону совсем не следует трендам, хотя и выглядит, как парень, который вышел из клипов с mtv.Джехён сглатывает, пока Чону буквально насаживается на его член, откинув водительское сидение назад, секс в машине в первую встречу и все последующие, почему бы и нет? На Чону белая рубашка, промокшая от пота и прилипшая к ключицам, как в клипе Джорджа Майкла freedom он забирает всё, что ему принадлежит. Джехён – глупец, если думает, что хоть чем-то здесь руководит.– Я не видел никого похожих на тебя, – зарываясь носом в его волосы, шепчет Джехён, настойчиво вдыхая аромат – пота, секса и фужерно-травяного ?джаза? от Ив Сена Лорана, выпущенного в 1988-ом году.Роман с Джехёном – это буквально встречи с акционерами и инвесторами, спонтанный секс в запрещенных местах, поцелуи на пустыре, где тот официально сажает первый саженец будущей аллеи.Джехён низко кланяется перед элитой городка, хотя Чону и доподлинно знает, насколько тот высокого мнения о себе. Джехён – тот же младший сын семьи, только в отличии от Чону высокопоставленной, возможно, именно поэтому между ними и складывается взаимопонимание и так легко налаживается связь.Впрочем, Чону поменял достаточно смертных любовников за несколько десятилетий, что уже не воспринимает это всерьёз. Секс быстро надоедает, когда ты искушён. Чужой авторитет и достижения не имеют никакого значения, когда ты прожил почти три сотни лет. Чужие амбиции – любопытны, не более того. Степень полезности и что-то в характере – вот, что может подкупить. Джехён пленён его красотой, хотя в Сеуле наверняка девушки в чулках с кружевными подвязками и винной помадой на губах пытаются его завоевать своей властностью и искусностью игры, пока Чону – бывший крестьянин, ныне владелец ювелирного просто стянул с себя синие джинсы и откинул чёлку назад, впрочем, его пухлые губы как раз способны были свести с ума.– Чону, я хочу увезти тебя в Сеул, – признаётся Джехён, и нормы загрязнённости, как и экология, в 90-х мало кого волнуют, пока они вдвоём вышагивают по бывшему котловану, а ныне заводу с запредельной мощностью.– И что же скажет твой отец? – тихо мелодично посмеивается Чону, позволяя Джехёну оставлять фиолетовые засосы на своей шее.– Я младший ребенок в семье, мной затыкают дыры, думаю, отцу будет всё равно, – обречённо говорит Джехён, и Чону понимает его, притягивая к губам и целуя так же жадно, будто завтра мир закончится, будто он вернулся в начало 1900-х, где Юта объясняет ему его же пленительность и красоту, где Чону ещё робок и глуп и стесняется самого себя и всё ещё слабо умеет колдовать, ну разве что истреблять капустниц и колорадских жуков.Провинция тиха и спокойна, пока в Кояне не происходит убийство наследника конгломерата в особо изощрённой жестокой форме – такой, что следы ведут разве что к сатанистам и серийным маньякам.Чону не интересуют городские хроники и скандалы, каждый вечер он проводит у камина в загородном доме с Джехёном, зацеловывающим его, начиная с лодыжек вверх к коленям и бедрам и выше до пресса. Чону плевать, влияние ли это магии, или Джехён действительно влюблён. Джехён не обращает внимание на вековую пыль и странности Чону, сажая того на прилавок и устраиваясь между разведенных ног, жадно соединяя их губы, как воды в устье реки, в перерывы, пока у Чону нет покупателей.Магия Чону стихийна и всё ещё привязана к природе и отчасти к приворотам. Украшения, что он создавал своими руками, обжигая подушечки пальцев об благородный металл, воск, скальпель и флюс не так изысканны, как украшения модных домов, но уникальны и наделены силой, и каждое его кольцо или ожерелье – единственное в своем роде.Чону не в новинку обольщать, секс скучный, метания приелись (пусть он и обрёл это влияние только в начале века), но в Джехёне есть риск и азарт, желание обладать – кто-то скажет типичный набор бизнесмена, но за такими всегда интересно наблюдать, пусть рано или поздно придётся оттолкнуть от себя.– Наверное, девушки и парни из клубов, с подиумов, из офисов не дают тебе прохода, – вкрадчиво говорит Чону, хотя в его силах и уничтожить, растоптать (Юта так многому научил его, в том числе и безжалостности), но Джехён – слишком приятный и дерзкий, чтобы его терзать, как куклу.– Они не идут в сравнение с тобой, – Джехён скользит пальцами беспрепятственно по пухлым губам Чону, будто по шрифту Брайля, томно прикрывая веки, Чону прикусывает подушечки чужих пальцев, позволяя скользнуть во влажную манящую глубину рта.В конце 1800-х его портрет висел на столбах и изгородях с надписью на манер американского ?wanted? dead or alive, когда он только примкнул к международному ковену, и его буквально вытащили из аграрно-крестьянского сословия после восстания Тонхак, пока он, нахлобучив на глаза плетеную шляпу из соломы, пахал до смерти на полях, а после протестовал против неравноправного японо-корейского Канхваского договора, когда он лично предсказал голод, смерть и неурожайные года.Джехён опускается поцелуями вниз по гладкой коже шеи, ниже подаренной им цепочки от Диор, вниз по выпирающим ходящим от возбуждения ходуном рёбрам к члену, поднявшемуся под грубой тканью джинс. Чону от удовольствия закатывает глаза, прижимаясь к грубой шершавой кирпичной стене, не стесняясь заниматься сексом с Джехёном прямо под проливным дождём у входа в подземный переход, уперевешись ногами в соседнюю стену, пока ливень размазывает чёрный карандаш по его векам, а Джехён яростно вбивается в него, приспустив собственные брюки до колен.– Я без ума тебя, – шепчет Джехён, как в бреду, пока Чону ласково прижимает его к своей груди и запускает пальцы в сбившиеся волосы, эти смертные увлекают.На конференции, посвященной модернизации Кояна, мэр городка Тэён пьёт шампанское и жмёт руки всем крупным инвесторам и новаторам, но всё портит неожиданное убийство того мужчины, что хотел выкупить земли, принадлежащие Чону, те акры земель, что были дороги ему, потому что на них проживала его семья. Чону не давал разрешения, но стройка началась незаконно, именно поэтому он и первый подозреваемый в списке.Тело бизнесмена находят в котловане, концы свай зияют в клубящемся тумане, от свежей крови в морозный воздух поднимается пар, пока место убийства рассматривают местные полицейские. Чуть позже к расследованию присоединяется агент из агентства национальной безопасности по имени Ким Донён, которого лично приглашает мэр Тэён. Дело нужно замять и не придавать огласке.Чону и Джехён, который обнимает его за талию, будто собираясь защитить от всех невзгод этого глупого мира, с любопытством смотрят на Ким Донёна с мелкими беспокойными чертами на вытянутом лице, чуть ли не по колено застрявшего в грязи, пока тот пробирается к месту преступления, приподнимая полы своего бежевого тренча (совсем не по погоде). Мэр Тэён берёт его под локоть слишком любезно и отводит в ближайший бар выпить сначала кофе с виски, а потом и чистого виски, и Чону закатывает глаза, пока неугомонный Ким Донён показывает всем своё удостоверение и суёт нос куда не следует.Чону так много и часто обвиняли во всём подряд, начиная от порчи скота, до зверских убийств, что он за пару столетий привык, но Ким Донён – действительно занятный персонаж. Тот поднимает архивы городских газет со времён появления первого фотоаппарата кодак в 1895-ом, позволявшем получать прямоугольные негативные снимки размером 1,5х2 дюйма, а спустя два года эта камера была упомянута в романе Дракула, благодаря которому о камерах Kodak заговорил весь мир.– Позвольте задать вам пару вопросов? – Как же раздражает этот Ким Донён.Чону запрыгивает на прилавок в своём ювелирном, пока Донён блестящими глазами ищет зацепки, артефакты, неизвестно что.– Ваш портрет случайно не хранится на чердаке? Может, вы — Дориан Грей?Чону склоняет голову набок, пока Донён даже не подозревает, насколько прав.Донён показывает ему его самого на фотографии времен ранних 1900-х на фото из архива. Отличительная черта колдунов – рыжее пламя волос, такие были у Юты, пока он убирал их в хвост, затягивая на затылке красной лентой и сводя одним лишь небрежным жестом и волосами, развевающимися на ветру, неопытного Чону с ума.– Мой дед, – улыбается Чону, – не правда ли я хорош собой в него?Донён не выглядит впечатлённым, пока Чону беззаботно закидывает ногу на ногу, закуривая сигарету camel на этом допросе.От Чону не укрывается и чужая стойкость, и желание выслужиться, и карьеризм, но и также жажда переступить черту, воспользоваться властью удостоверения. Амбиции губили многих, даже с виду столь непреклонных.Колени Донёна обтягивают чёрные брюки, бежевый тренч колышется на ветру, а глаза блестят, будто от слёз, от порывов ветра, коленные чашечки хрупкие, а ступни в узконосых туфлях лишь подчеркивают худобу, пока Чону довольно скользит взглядом вверх от тонких лодыжек до бедёр, пока Донён оступается на обрыве, куда Чону приходит ночью прочитать пару заклинаний. А после он падает в пропасть и вскрикивает, цепляясь узловатыми пальцами за края.– Помогите, Чону, пожалуйста, – умоляет Донён, почти не надеясь, но Чону подаёт ему руку и вытаскивает, дёргая на себя, так что Донён падает сверху и судорожно дышит прямо в шею Чону.Под чернотой неба, на окраине городка, в непонятных ебенях, где располагается магазинчик Чону, и заброшенная после таинственного убийства бизнесмена стройка, и происходит эта сцена.– Что вы искали здесь ночью, агент Ким? А что если бы я не решил подышать свежим воздухом после тяжелого рабочего дня? – лукаво улыбается Чону, пока Донён переживает пару экзистенциальных кризисов и, наконец, понимает, что удостоверение агента – никакой не оберег.Донён приподнимается на локтях, заостряя внимание на цепочке от Диор на впадине ключиц, и Чону неосознанно касается её пальцами, вытаскивая из-под футболки.– Разве вы не продаёте старинные украшения? – А что люкс мне не к лицу? – смешливо интересуется Чону, и Донён так неловко слезает с него, будто ему не двадцать семь, а семнадцать, даже в темноте беззвездной ночи Чону видит, как вспыхнули чужие щёки, а движения не отточены, а судорожные.– Подарок от любовника? Он — следующая ваша жертва?– О, – Чону действительно смеётся, – вы подозреваете или ревнуете?И Донён хватается за табельное оружие, пока Чону без посторонней помощи легко и грациозно приподнимается следом, отряхиваясь от пыли.Чону кладёт ладонь насмешливо на пистолет Донёна, закрепленный на поясе брюк и ведёт ладонью к паху, пока Донён весь меняется в лице.– Если по-вашему я убийца, неужели вы думали, что я буду вас спасать? – Чону шепчет в чужие тонкие напряженно-сомкнутые губы. – И вот этим, – Чону кивает на кольт, – вы думали мне угрожать?Дыхание Донёна сбивается, как и его спесь специального агента из столицы, приехавшего показать деревенщине, что такое расследование. Своими навыками он может разве что впечатлить Тэёна, сопровождающего его по всем барам, закоулкам и отелям, где останавливался жертва.Чону сжимает чужую ширинку и смеётся в лицо:– Мне так страшно, о.Донён определённо боится. И хочет его. Чону чувствует это, сжимая ладонь сильнее, чувствует, как сильно тело Донёна откликается на прикосновение. Смесь страха и возбуждения, Чону обожает это.Чону самодовольно прижимается ближе, пока тот пытается восстановить дыхание, прибегая ко всем известным практикам и всё зря.– Попробуйте меня удивить, агент Ким Донён.Донён приезжает в Коян после нежно-снежного февраля, после дня рождения Чону, когда ему исполняется больше чем двести пятьдесят лет, но застывает Чону в своих прекрасных двадцати пяти.Джехён ревнует, пока Донён ловит Чону у западного крыла церкви, шпили которой устремляются в бледно-серое мартовское небо, пронзая насквозь, а на безупречное лицо и профиль Чону ложатся блики витражей, озарённых редкими солнечными лучами, и он словно произведение искусства в ореоле света.– Вы – не человек, Чону, я уверен, – обвиняет тот, раздвигая руками заросли шиповника, и Чону поднимается, осматривая его снизу вверх, потому что выше на пару сантиметров.– О разве, – беззаботно улыбается он, – а какие у вас доказательства кроме того, что я вас соблазняю?Первые распустившиеся цветы пахнут удушающе.Донён задыхается от гнева, такой отстраненный от догм, правил, уставов и собственной порядочности, это даже интереснее, чем сбивать с истинного пути Джехёна, потому что чеболи никогда не были чисты.Они занимаются любовью на полу магазина Чону, еле-еле добравшись до двери и захлопнув её за собой. Чону запрокидывает шею и стонет так громко, что Донён, смутившись накрывает ладонью его яркий алый рот, даже не зная, что позволяет себе так обращаться с древней разрушительной силой. Чону мстительно прикусывает до крови Донёнову ладонь, и Донён стонет уже сам, широко распахивая глаза, а чернота зрачков разливается по всей радужке, и ёрзает по выложенному плиткой холодному полу, пока Чону на его бёдрах опускается вверх-вниз, даже толком не раздевшись. Секс в одежде всегда нравился Чону больше, чем без. Белоснежная рубашка Донёна (типичного педанта) смята и сбилась где-то в области сосков, ещё недавно идеально выглаженные брюки теперь в гармошку висят на коленях, и Донён даже худее самого Чону, но натренированный и жилистый в отличие от рельефно-спортивного Джехёна, всё равно тонкий, ремень бьётся пряжкой об искусственный камень плитки. Чону бьётся после оргазма на нём. Чону прекрасно знает, как выглядит с этого ракурса, в чужих глазах – красивый, дикий (столетие не прошло даром, он знает, как себя преподать), томный, вовсе не манерный, но волшебный, будто выдуманный, и Донён тянется рукой убрать влажную рыжую чёлку Чону с покрытого испариной лба.– Понравилось? – тихо спрашивает Чону, закусывая нижнюю губу, пока грудная клетка Донёна ходит ходуном, и он такой беспомощный под ним, беззащитный.Ногтями Донён впивается в его бёдра и загнанно дышит, возвращая иллюзию власти, хотя превосходство всегда за Чону.– А тебе, Чону? – за ворот футболки за неимением галстука он притягивает Чону к себе и кусает за губу, гладит по щеке, сжимая пальцами лицо, второй рукой скользя по позвоночнику.О, а он даже интереснее, чем Чону предполагал.