Глава 9. Те, кого не слышит Бог (1/1)

Дождь обрушил на английские земли свои крупные слёзы, умыл слякотью дорогу, соединяющую Бирмингем с Вустером – два города, поделивших между собой в эту ночь одно несчастье на двоих.За непроглядной стеной резко хлынувшего дождя в густеющей черноте уходящего дня не было видно ничего, хоть глаз выколи, словно в один миг мир вокруг мистическим образом исчез и оставил после себя лишь чёрную пустоту, уходящую в никуда. И только мерцающие светлячки дождевых капель, купающихся в свете автомобильных фар, танцевали перед бампером резво мчащего по шоссе чёрного ?Фиата?. Автомобиль подпрыгивал, дрифтовал на мокром асфальте, но скорость не сбавлял. Колёса плакали жалостливым скрипом, едва ли не слетая с подвесок. Водитель просто не мог позволить себе даже думать о том, чтобы замедлиться хотя бы на минуту. Длинные и толстые водяные дорожки одни за другими наперегонки, словно разъярённые олимпийские чемпионы, неслись по стеклу. Дворники не помогали, дороги перед глазами будто бы не существовало. Но Томми не думал о педали тормоза. Он не думал ни о чём, кроме неё.Как он промчался мимо приветствующего знака ?Добро пожаловать в Вустер? и как замелькали по обочинам дальние, призрачные огни города, Шелби не заметил. Точно так же, как он не заметил и несущиеся навстречу машины. Его голова гудела. Ничего вокруг не существовало, ничего, кроме его цели. Никакого тормоза, только педаль газа, вдавленная в пол.У этой чёртовой дороги вообще есть конец! Есть ли у всего этого края и где та самая граница, от пересечения которой Томми сейчас никто не мог предостеречь? Размыта дождём. Утонула в злополучном телефонном звонке, который раздался в кабинете мистера Шелби пару часов назад.Вскоре Томасу всё же пришлось не просто сбавить скорость, но полностью остановить свой ?Фиат?. Его пассажиру долгое время это казалось невозможным – у этой машины словно выросли крылья, и на этих крыльях они двое летели прямиком в ад. Автоавария, из-за которой полицейские оцепили почти весь центральный перекрёсток и ограничили движение транспорта, стала причиной остановки.Нет, никаких остановок! Не сегодня и никогда больше! Никаких чёртовых остановок!Дверь ?Фиата? со стороны водителя резко хлопнула, да с такой силой, что стёкла едва не треснули или того хуже – искрошились сотней осколков. Томми выскочил из машины, дождь сей миг принялся укрывать его пальто мокрыми пятнами. Томми нервно кружил вокруг несколько секунд, совершенно не слушая, о чём так усердно кричит ему патрульный, превозмогая шум дождя. А потом бросился бежать.Молодой парень с взъерошенными тёмными кудрями вылетел из машины, хлюпнул ботинками прямо в лужу, принялся рвать горло, кликая отдаляющегося мистера Шелби. Прежде чем Генри понял, что он лишь зря сотрясает воздух, его жилетка успела сильно потяжелеть и потемнеть. И он рванул следом за убегающим вдоль улицы мужчиной по чёрно-оранжевому зеркалу воды.Серо-зелёные коридоры Центральной вустерской больницы в этот час были пустыннее, чем заводские цехи во время забастовок. Казалось, здесь не было вообще никого, кроме двух приехавших, или, точнее сказать, прилетевших из Бирмингема мужчин и пары медсестёр, которые крутились вокруг дверей реанимации с мигающей наверху красной лампой. Туда-то Томас и Генри сей час же и направились.– Виктория Мартин. Скажите, что с ней? Где она? Скажите уже что-нибудь, чёрт Вас подери! – сначала Томми, как мог, держал себя в руках, но потом он угодил в плен одного единственного навязчивого желания – услышать, что с Викторией всё в порядке, услышать хоть что-нибудь о ней. Он схватил растерянную перепуганную медсестру за плечи. С его пальто на кафельный пол падали тяжёлые капли, с промокших прядей тёмных волос вода стекала на лицо, изнеможённое, бледное, нервное и злое лицо.Несчастную девушку от раздосадованного бирмингемского воротилы спас появившийся на пороге реанимации доктор Колин Нэкстон.– Сестра Дайер, идите внутрь, нам нужно подготовить всё как можно скорее, – поторопил он свою подопечную, вырвав её из лап ворвавшегося посетителя больницы. Он нахмурил свой широкий лоб, и голос его стал звонким и тяжёлым. – Мистер Шелби, будь Вы хоть трижды тем, кем Вы являетесь, да хоть самим королём Англии, я не позволю Вам запугивать моих сотрудников, особенно в такой момент! Вам это ясно?– Доктор, пожалуйста, прошу Вас... – Томми не смог договорить из-за нехватки воздуха. Перед глазами у него время от времени начинало темнеть. Кажется, слышать он сейчас тоже мог не многое – лишь тот пульсирующий шум в его голове, какие издают помехи на радиоволнах.Нэкстон не стал томить. В конце концов, не один десяток и не два таких же взвинченных родственников и друзей ему на своём веку приходилось успокаивать. Да и временем он не располагал.– У неё острая интоксикация*. Пока ещё точно не установили причину, но, вероятно, это было нейротоксичное вещество*. Они обычно совершенно не...– Просто скажите мне... – молил Томми, тяжело дыша. Его широко раскрытые глаза в ядовитом зелёно-красном свечении сменили голубизну на черноту, и этими глазами он крепко вцепился в мужчину в белом халате.Тяжёлый вздох сорвался с губ доктора Нэкстона. Он обвёл взглядом двух промокших, атакованных страшной отдышкой мужчин, и лицо его вдруг сделалось осуждающим, слегка, может быть, даже оскорблённым.– Я не волшебник, мистер Шелби. Но я сделаю всё, что в моих силах, чтобы спасти жизнь своей пациентки.– Нет, – когда врач уже развернулся, чтобы уйти, руки Тома вцепились в его халат и силой притянули обратно. – Вы сделаете больше. Больше, чем в Ваших силах. Иначе... В маленький уютный домик на Фрайр-Стрит с большими арочными окнами и живописной зелёной лужайкой, на которой резвятся две маленькие девочки, придут плохие парни и наследят на ковре. О, они сильно наследят, поверьте, доктор Нэкстон.С его нервно трясущегося голоса срывались шипящие свисты, а злые испуганные глаза метали искры. Стоящий рядом Генри в эту секунду подумал, что Томас, подобно своему свирепому старшему брату, сейчас вцепится зубами в лицо доктора. Тот самый долгожданный момент, когда прочный костюм спокойствия и холодности мистера Шелби дал трещину. Никогда раньше Генри и подумать не мог, что этому гнусному человеку ведом вкус искреннего человеческого страха.Со стороны послышался несмелый голос Исайи. И в тот момент, когда Томми резко и очень рьяно перебросил своё кипение на подчинённых, Колин Нэкстон наконец-то смог ускользнуть и приступить к делу, малейшее промедление в котором могло стоить ему жизни любимых людей. Так случается, когда приходится иметь дело с гангстерами, когда тебе выпало великое счастье оказаться им нужным.– Одна девушка... Одна прикованная, мать вашу, к постели девушка... – нервно тряслось на губах Томаса, пока каждый новый, утяжелённый злостью шаг приближал его к двум младшим членам банды, переминающимся с ноги на ногу в конце коридора. А затем он прогремел, совершенно позабыв о спящих пациентах вустерской больницы, они волновали его в последнюю очередь: – Я поручил Вам безопасность всего лишь одной парализованной девушки!Грохот его голоса ударной волной пронёсся по голым каменным стенам. Финн и Исайя взглянули ему в глаза лишь раз и более не смогли – такими они сейчас были пылающими, что запросто можно было сгореть. Но гореть этим двоим предстояло и с опущенными в пол глазами.– Вам же было велено проверять всех. Всех! Даже тех, кто просто кинет подозрительный взгляд на дверь её палаты! – Томми схватил за грудки и встряхнул Финна, да так, что с головы парня свалилась кепка. А в следующий миг он уже хватал за шею Исайю и заглядывал в его глаза с нервозным нетерпением, словно собирался достать правду прямо со дна его глазных яблок. – Кто к ней заходил? Кто заходил к ней? Кто это был?!– Девчонка. Только девчонка, Том, – пролепетал Исайя, боясь хоть звук произнести как-то неправильно в присутствии такого главы семьи Шелби. – Маленькая девчонка, светлые волосы, голубые глаза. Она принесла ей цветы и коробку конфет.Белокурая девочка с голубыми глазами – маленький ангел, который смотрел на мистера Шелби и красивого коня по кличке Атлас с неподдельным восхищением. Она появилась в воспоминаниях Томми из того дня, когда он повёз Викторию к озеру, и теперь он застыл в ужасе. Его руки медленно опустились, он отшагнул назад, шатаясь, точно вот-вот потеряет равновесие, упёрся застывшим, отсутствующим и в то же время переполненным думами взглядом в пол.Неужели этот ангел был послан, чтобы накликать на них беду? Неужели этот ангел подстерегал Викторию Мартин, чтобы забрать её у Томаса на небеса?Неужели Сабини подослал... ребёнка?После испепеляющего его самого и всё вокруг гнева Томми резко захлестнула парализованная отстранённость, словно вмиг из него выкачали всё, что в нём было. Он ушёл глубоко в свои мысли, кружась и шатаясь перед дверью реанимации.Всё это время Генри не мог выдавить из себя ни слова, все они застревали где-то в горле, на полпути к вылету изо рта, и где-то там же растворялись без следа, оставляя парня с пустой гудящей от напряжения головой. Но сейчас, когда Томми перестал нестись, сломя голову, когда он больше не кричал и не норовил перевернуть всё вокруг вверх дном, дар речи наконец-то вернулся к Генри.– Он ведь спасёт её? – произнёс он дрожащими губами. Его глаза, молебно направленные к Томасу, были полны наивной детской надежды. А ещё эти глаза были мокрые. – Доктор Нэкстон ведь хороший врач, да? Так ведь, мистер Шелби?Но мистеру Шелби было плевать на вопросы до смерти напуганного парня, который несколько часов назад запрыгнул на заднее сидение его ?Фиата? и вот теперь стоит здесь и шмыгает носом.Томми обернулся, словно бы собирался дать Генри какой-то ответ. Генри смотрел на него, и создавалось впечатление, будто бы в голове Томми шёл трудный процесс формирования нужной мысли, как будто он складывал в уме четырёхзначные числа. Генри так хотел услышать от него нечто обнадёживающее, что-нибудь, что поможет ему унять дрожь по всему телу.– Мне нужно позвонить, – но услышал он лишь это.Томми зачесал рукой назад прилипшие ко лбу мокрые волосы, шмыгнул носом, развернулся и широким шагом двинулся обратно по коридору. Теперь в его голосе было больше сосредоточенности, но она всё ещё рвалась и трещала по швам.Его спина стремительно отдалялась в свете бегающего по мрачным стенам красного огонька лампы, мигающей над дверьми реанимации, а Генри оставалось лишь стоять в растекающейся под его ногами воде и смотреть, как Томми куда-то уходит. И вот теперь Генри ощутил себя по-настоящему беспомощным – старой лошадью, неспособной участвовать в скачках, ?пережитком прошлого?.?Господи... – шепнул про себя Генри, уткнувшись лбом в двери реанимации. Больно зажмурив глаза, он пытался не дать накатывающей горечи превратиться в слёзы. – Что же происходит? Господи, когда же это закончится? Во что мы ввязались? Как мне спасти Викторию от всего этого кошмара? Господи... Господи...?В длинном больничном коридоре было тихо. Мертвецки тихо.***Эта ночь была холодной.Томас Шелби и Генри МакКаллен просидели в больнице под наглухо запертыми дверьми реанимационного кабинета в ожидании, когда они откроются, до тех пор, пока из окна, венчающем конец длинного коридора, не пролился первый солнечный луч нового дня. Они встретили этот рассвет втроём: Том, Генри и их поделенная на двоих тревога.В разных уголках больницы начал собираться утренний гомон просыпающихся пациентов и порхающих над ними медсестёр. На работу возвращались врачи и санитары, и в больнице, которая всю эту проклятую ночь казалась самым холодным, тихим и пустынным местом на Земле, вдруг потеплело. Но только не для них – не для двух мужчин, что сидели на скамье вдоль стены и ждали.Они сидели рядом, но, даже несмотря на то, что причина их мучений была одна, всё же были слишком далеко друг от друга. Генри сидел, прильнув спиной к ледяной стене и откинув назад голову, изведённым взглядом покрасневших глаз упёрся в потолок, и его внутренний голос не переставал молить Бога о возвращении Виктории. Хоть он уже и не помнил, когда в последний раз ему приходилось вертеть на языке имя Всевышнего.?Дай мне увидеть её ещё хотя бы раз, Господи, и я обещаю, я клянусь, я ни на минуту её больше не оставлю, я положу свою жизнь ради неё, я всегда буду рядом. О, Боже, я клянусь, я всегда буду рядом с ней, какими бы тяжкими ни были данные нам испытания! Только прошу тебя, пожалуйста, не забирай её у меня, не забирай ту, что я так люблю. Будь милостив с нами, Господи, но не пожалей тех, кто делает нам зло?.Звуки скрипучих поворотов дверной ручки слышались ему, как настоящие, и Генри нервно оборачивался, думая, что доктор Нэкстон сейчас появится в дверях, но то было лишь эхо нетерпения и страха, сдавливающих ему голову. Сна сегодня не было, хотя вся эта ночь была похожа на сон, от которого хотелось отряхнуться как можно скорее. Когда к разуму Генри то и дело начинали подкрадываться мысли о том, что Бог не оставит ему Викторию, его глаза заплывали слезами, и парень задирал подбородок ещё выше, закусывал губы, а переполненным носом старался не шмыгать в присутствии Шелби. Но если бы он только знал, что Томми его совершенно не слышит, не видит и вообще практически забыл о его присутствии!Упёршись локтями в колени, Томас смотрел в пол перед собою, и его лицо, обрамлённое поднимающимся с сигареты дымом, напоминало лицо трупа, но какого-то крайне озабоченного трупа. Он поднёс сигарету к губам и затянулся так глубоко, что за одну эту затяжку истлела почти одна треть его сигареты. Горстка пепла упала к его ногам и легла рядом с множеством окурков. За прошедшие часы Томми превратил пол под своими ногами в пепельницу.?В больнице нельзя курить?, – сказал ему с первой сигаретой Генри. ?Мне плевать?, – отвечал Том.?Мистер Шелби, пожалуйста, возьмите хотя бы пепельницу или встаньте у окна?, – попросила тоненькая смуглолицая медсестра, когда во рту Тома догорала пятая сигарета. ?Мне плевать?, – повторял он.?Ни стыда, ни совести, ничего святого! Накурили и накидали бычков прямо в больнице. А я теперь это убирать должна!? – возмутилась появившаяся под утро пожилая уборщица. ?Вам платят за это деньги, – безразлично отвечал Томми, прямо при ней бросая семнадцатую или, может быть, уже двадцатую сигарету под ноги. – И мне совершенно плевать?.Спустя долгие мучительные часы, его разум вновь встал на прочный стальной постамент. И, если Генри думал о Виктории, то Томас думал о Дарби Сабини. Генри думал о проблеме, но Том – об её причине. В том, что именно Сабини приложил руку к происшествию, вырвавшему Томаса из Бирмингема, он даже не сомневался. Томми заранее предугадал такой вариант развития событий, и именно поэтому Финн и Исайя были посланы в Вустер. Они не справились, мерзкий лондонский итальяшка оказался хитрее, и теперь Томми может лишь сидеть здесь, вдыхать дым с новой сигареты и ждать, когда откроются двери реанимационной. ?Я всё контролирую?, – эхом отдавались в голове Томми слова, что он с уверенностью говорил Алфи Соломонсу вчера. Но теперь он понимал: в то время, когда он произносил эту ложь, в Вустере уже готовилось покушение на девушку, что стала ему так дорога.Нарушив выдержанную часами тишину, Генри вдруг заговорил, и голос его звучал бестелесно, сипло, тихо:– Когда нам было пятнадцать, мы мечтали жить в уютном коттедже на берегу моря, озера или реки. Где-нибудь рядом с водой и лесом, где нет заводских и автомобильных выхлопов, где нет шумных людей. Вик хотела разводить лошадей, тренировать их для скачек. У неё был только Атлас, но она планировала завести ещё парочку лошадей в будущем. А я ничего не хотел, только быть рядом с ней и смотреть, чем она занимается, как растут её амбиции, как она пробивает себе дорогу наверх. У меня никогда не было стремлений, – Генри опустил глаза в пол, сам не понимая, зачем всё это сейчас срывается с его губ и сжимает грудную клетку, – но её стремлений хватало на нас обоих. Я всегда шёл за ней, всю жизнь, сколько себя помню. Её рука всегда крепко сжимала мою и вела вперёд. Она никогда и ничего не боялась. А вот я боялся. Я боялся когда-нибудь потерять из виду её спину и выпустить её руку. Месяц назад всё изменилось: я больше не хочу просто наблюдать. Теперь у меня появилось стремление – желание защищать Викторию, желание стать сильным настолько, чтобы найти в себе смелость взять её за руку и повести за собой, как долгое время она вела меня.На самом деле Генри снова хотел обвинить Томаса в случившемся, ткнуть его лицом в факты, заставить раскаяться, пристыдить. Но на это у него будто бы не находилось сил, а всё место в голове вдруг заполонили воспоминания из детства. Словно он подводил итог. Словно он прощался с Викторией Мартин.Но сегодня Томми не обязательно было слышать от Генри очередные распалённые обвинения в свой адрес. В этот раз он всё знал сам: знал, что именно его люди оказались бессильны и не смогли уследить за дьяволом, прячущимся под маской ангела; знал, что именно он затеял всю эту авантюру с победоносным жеребцом ради собственной выгоды; знал, что всё это лишь из-за него. Только он один во всём виноват. Только он один и способен всё исправить. Только он один... как и всегда.Коттедж на берегу озера?.. Звучало очень заманчиво и совсем не по-бирмингемски. Томми усмехнулся бы себе под нос, если бы мог, потому что мысль о том, как Виктория каждый день выходит на веранду уютного двухэтажного домика и подставляет своё лицо золотящимся лучам восходящего солнца, вызывала в его сознании огоньки чувств, приходившихся дальними родственниками радости.– Она не умрёт, – вдруг сказал Томми. Теперь уже он был в этом уверен на какую-то долю больше, чем час назад, ещё до того, как двери реанимационной быстро открылись и вновь захлопнулись, впустив туда человека, которому, если верить суматошным крикам врачей, было совершенно запрещено находиться там.– Нет, – кивнул Генри, выдержав несколько секунд тишины, взглянув на Томми.– Если она умрёт, Сабини будет праздновать свою победу. Он будет думать, что обыграл меня. Я не дам ему такой возможности.Так вот, в чём же на самом деле причина, почему ?Фиат? Томаса Шелби так лихо вырвался в эту чёрную промозглую ночь из Бирмингема и пересёк длинные вереницы дорог и океаны дождевой воды. Генри должен был догадаться: Шелби лишь защищал своё уязвимое эго, пытался удержать вес своей репутации, а страх в его глазах – лишь страх ударить в грязь лицом, уронить своё достоинство в глазах конкурентов. Пусть так, Генри было всё равно. Ему было всё равно, пока этот человек из кожи вон лез, чтобы спасти Викторию Мартин. И в этот момент, в эту самую секунду, когда ему становилось легче от этих мыслей, Генри врал самому себе и самому себе это прощал. Ему было спокойно, убеждай он себя в том, что никаких чувств лично к Виктории мистер Шелби не испытывает. Ему было спокойно, пока он нарочно забывал о том разговоре, что состоялся у них в кабинете главы семьи Шелби перед тем, как Томми снял телефонную трубку.У Генри не было сил этой ночью, чтобы даже про себя осуждать Томаса за это. Сегодня, в этот час, у него не было сил ненавидеть его.Красная лампа над дверьми реанимационной вдруг погасла, и больничный коридор приобрёл зелёно-золотистый цвет в пыльном сером мареве мрачного утра. Это был сигнал: операция закончилась. И в ту же секунду ручка двери наконец-то заскрипела, в этот раз по-настоящему, а не теми призрачными звуками, что Генри слышал в своей звенящей голове. Шелби и МакКаллен незамедлительно вскочили на ноги, словно были запрограммированы отреагировать так на звук открывающейся двери, словно это был их инстинкт. На пороге реанимационной стояла Полли Грей.Никто из них долгое время, бесконечно долгое, даже по сравнению с сегодняшней ночью, не произносил ни слова. Томми и Генри затаили дыхание, смотря в упор на долгожданную фигуру Полли, ожидая от неё новостей, но в то же время боясь увидеть, как её губы приоткрываются в готовности сделать заключение. А Полли стояла и смотрела на этих двоих измученных мужчин в ответ, выжидая, пока хоть один из них наберётся смелости попросить её обрушить на них страшную правду.– Полли, – позвал её Томми, больше не имея сил ждать. Он готов был услышать правду, какой бы она ни была. Глаза Полли ни о чём ему не говорили, ничего не давали увидеть в их ледяной стойкости. – Скажи... что ты увидела?Когда Томми позвонил тётушке из Вустера в Бирмингем и попросил, нет, умолял срочно ехать к нему, он знал, что особой радости по этому случаю Полли не испытает. Но он ни секунды не сомневался, что она точно приедет. Ради него. Ради их семьи. И Полли действительно не смогла поступить по-другому: голос, который она услышала в телефонной трубке, когда сняла её с аппарата, стоя в прихожей в одной ночной сорочке, едва продирая глаза после неожиданного пробуждения, хоть и представился её племянником, но совершенно ему не принадлежал.Полли сомкнула губы, глядя на Томаса. В этой гримасе её лицо приобрело оттенок осуждения, словно она собиралась отчитать его.– Её не победил сломанный позвонок, – строго ответила Полли. – Думаешь, победит какой-то яд? Эта девчонка сильная. Выкарабкается. У неё больше воли к жизни, чем она думает.Лишь Полли могла точно сказать ему, чем закончится эта длинная ночь. Ни один врач не увидит того, что способна видеть Полли. Вот, почему Томми был вынужден вырвать её из дома и уговорить приехать в Вустер в этот поздний час, в этот беспощадный ливень. Но он не ошибся. А уж Полли не ошибалась никогда в разговорах с человеческими судьбами.Для Томаса и Генри её слова стали большим острым мифическим мечом, который ударил по стальным цепям и избавил их сердца от тяжести. Гулко выдыхая всё, что копилось в них семь часов, они принялись топтаться вокруг, вытирая вспотевшие от напряжения лбы, нервно зачёсывая назад волосы, и в этот момент никто из них уже не мог вспомнить, что именно их сюда привело, будто бы на секунду у обоих отшибло память, и в сознании существовало лишь одно событие – выход Полли из дверей реанимационной и её слова о том, что Виктория Мартин не собирается покидать их сегодня.На глазах Генри выступили слёзы, и он наконец-то громко шмыгнул заложенным носом. Теперь его мог услышать не только Томас Шелби, но и Полли Грей, но Генри уже не волновался о своём позоре. Парнишка не помнил, когда в последний раз был так счастлив. Быть может, тогда, когда соседская девочка, с которой он так мечтал дружить, впервые с ним заговорила; быть может, тогда, когда имя Виктории Мартин впервые победоносно прогремело над ипподромом; или, быть может, тогда, когда она впервые позволила поцеловать её в щёчку.– Не мешай им, парень, – сказала Полли, остановив Генри за руку, когда тот рванул к дверям реанимационной. – Доктора сейчас стабилизируют её состояние. Вашей подруге нужен покой.– Я хочу её увидеть, – простонал Генри, словно вымаливал у неё разрешение войти.– Я думаю, ты всё-таки больше хочешь, чтобы она как можно скорее пришла в себя, поэтому будь послушным мальчиком, не суйся туда, – сказала Полли. Её строгий голос и уверенный взгляд больших тёмно-карих глаз вмиг убедили малыша Генри повиноваться. – С ней всё нормально. Переживать не о чем. Вы оба должны вернуться домой, отдохнуть. Я побуду здесь, присмотрю за ней.В первую очередь она обращалась к Томми – к тому, кто сейчас с каждой секундой всё больше становился похож на спущенного с поводка одичавшего пса. Её племянник, зовущий себя главой семьи Шелби, наречённый самым умным и расчётливым из четырёх братьев, сейчас стоял перед ней с опущенной головой, нервно кружил, хищно бегал широко раскрытыми глазами по полу, в задумчивости прикусывая зубами костяшку большого пальца правой руки, и спускал с губ клоки рваного дыхания. В такие моменты Полли ненавидела свой дар, ведь благодаря ему она могла почти так же отчётливо, как и сам Томас, чувствовать сгущающийся в его сердце мрак.– Послушай меня, Томми, – голос Полли стал значительно мягче, когда она подошла к племяннику и коснулась его плеча. Она знала, пробиться к нему сейчас будет нелегко, но только у неё одной был шанс, потому что, если уж Полли Грей было трудно вразумить Томаса Шелби, то для всех остальных эта задача была больше, чем невыполнимой. – Я знаю, о чём ты думаешь. Кто угодно сейчас это поймёт, для этого никакой дар не нужен. Но ты не должен идти на поводу у Сабини, ты меня понял? Не вздумай! Он выводит тебя из себя, пытается сломить, хочет, чтобы ты утратил хладнокровие. Не позволяй ему управлять своими чувствами. Не руби с плеча, слышишь меня, Томми?Но Томми её не слышал.***Джон встретил Артура по дороге к букмекерской конторе Шелби, точнее, к их старой квартире, где теперь располагалась букмекерская контора, так ему удобнее было думать. К тому времени, когда два брата пересеклись на только отряхивающейся от утреннего сумрака Вотери Лэйн, весь Смолл-Хит уже гремел ранними перекличками шумящих заводов, фабрик, кузниц и мастерских, пока другая половина района только просыпалась и готовилась к встрече нового дня. Колокол старой часовни над ратушей вдалеке отсчитал семь утра.– Что, паршивое утречко, да, Артур? – хихикнул Джон, бодро вышагивая рядом с братом и наблюдая за тем, как тот устало водит широкой сухой ладонью по своему серому лицу, словно это помогло бы ему стереть сонное недомогание.– Ещё бы оно не было паршивым, – прохрипел старший Шелби страшно низким медвежьим рыком. Джон тем временем, преисполненный сил и энергии, лихо крутился вокруг себя, пиная на ходу прилетевший ему под ноги грязный полусдутый мяч, которым местные ребятишки играли в футбол неподалёку. Сделав пару показательных финтов, он послал мяч обратно радостной детворе, которая принялась кидать ему в спину настоятельные просьбы показать ещё пару ?приёмчиков?. – Мне пришлось всю ночь на пару с Чарли и Кудрявым под градом дождя ловить по всей округе этого ёбанного ишака, снова слетевшего с катушек. А я говорил! Говорил, что рано или поздно этим всё и кончится. Клянусь Богом, я не поленюсь, схожу обратно на склад и пристрелю эту блядскую зверюгу! Как только заряжу свой револьвер. И как только, блядь, высплюсь по-человечески.– Хорош ныть, Артур. Эта зверюга – точная копия твоего отражения в зеркале. Не думал об этом?– Пошёл ты, – Артур зычно шмыгнул носом и сплюнул на бордюр у дороги под ноги толкающей детскую коляску женщины. – Томми не сказал тебе, зачем собирает нас в такую рань?– Нет. Как и тебе, верно?– Ему вчера вечером кто-то позвонил. Его как будто катком переехало после этого, видел бы ты его лицо! Но он ничего не сказал: кто звонил, зачем, куда он собрался. Просто велел мне не спускать глаз с коня и вылетел из своего кабинета, как ужаленный, – вспоминал Артур. Он шёл вразвалочку, ссутулившись, выставив плечи вперёд, пока задравший подбородок Джон дефилировал рядом с ним щегольской походкой, засунувши руки в бездонные карманы пальто.– Наш Томми опять что-то задумал. Что, чёрт возьми, у него в голове!– Всё, – ответил Артур, не поднимая головы. Сейчас ему показалось, что он и вправду знает ответ на этот риторический вопрос. – В его голове – всё. Весь чёртов мир и каждый из нас. И пока мы все в его голове, Джон, мы так и будем усмирять бешеных кобыл и рано вскакивать с постели.Порог букмекерской конторы Шелби уже был в одном шаге от братьев. Артур занёс было руку, чтобы отворить дверь, но знакомый рёв мотора на мостовой, а затем скрежет тормозов за их спинами заставили его повременить с входом в дом. К ним подъехал чёрный ?Фиат?, невероятно грязный от колёс до лобового стекла, а из дверей этой жертвы затяжных поездок выскочили их братья.Пальто Томаса Шелби было распахнуто, волочилось за ним по воздуху, ворот рубашки – наспех подвёрнут, помят, ботинки и края брюк окроплены такими же грязными пятнами, как и двери ?Фиата?, волосы взъерошены, лицо серое, как задымлённые улицы их родного провонявшего сажей города. Младшенький, Финн, выглядел куда более опрятно, однако испуганно и растерянно словно прилетел сюда на чистом адреналине, даже не помня, зачем и для чего. Он шёл за Томми, боясь отстать хоть на шаг.– Отлично, парни, хорошо, что вы уже здесь. Финн! – Томми говорил быстро, сбивчиво, преодолевая тяжесть своего дыхания, будто бы те несколько тысяч миль от Вустера до Бирмингема он бежал трусцой, а не сидел за рулём резво мчащего авто. – Дуй на склады, зови Чарли и Кудрявого.И Финн послушным солдатиком поспешил в сторону канала, лихо огибая прохожих. Томми же направился к дверям. Братьев он будто бы и не заметил.– Эй, Том, может, объяснишь, что происходит? Зачем мы собираемся? – допытывался Артур. – Какого чёрта это должно было начаться в такую, мать её, рань, а? Эй, я спал всего два часа.– Я вообще не спал сегодня, Артур.В шуме открывшейся парадной двери конторы заблудились голоса букмекеров, звон монет и характерный шелест бумаг. Хоть старые настенные часы, висящие над доской с коэффициентной сеткой, и показывали семь-десять утра, в это маленькое убежище азарта уже наведалась пара-тройка заядлых любителей попытать удачу, которым дай волю, они разбили бы у порога конторы палатки. Мерцающая белая пыль танцевала в воздухе в просветах между полумраком раннего утра и пробивающегося сквозь оконные створы первого утреннего света, сонного и блёклого. Людно здесь было ровно до того момента, пока в зале не появился хозяин организации, который обычно быстро проскальзывал в свой кабинет, не отвлекая своих работников и их клиентов, и который сегодня вдруг сам привлёк к себе внимание присутствующих.– Так, парни, слушаем меня! – прогремел Томас Шелби, войдя в зал, вскинув руками, жестами притягивая к себе внимание букмекеров и бетторов. Работа сей миг остановилась, словно кто-то щёлкнул пальцами и выключил всех этих увлечённых людей. А через мгновение и гул полностью стих, а Томми произнёс с расстановкой: – Сейчас вы все, все вы, все до единого, покинете это место.В неловком молчании мужчины переглянулись, полагая, что кто-нибудь из них знает, что происходит. С Томми что-то было не так, что-то совсем не так, как было обычно. Дышал он рвано, напряжённо, словно и не дышал вовсе, а сдерживал что-то, что разрывало ему глотку и придавало срывающимся с губ словам нервозную вибрацию.– Я сказал, все вон!!! – но на этот крик дыхания ему хватило с лихвой.И, прежде чем кто-либо успел додуматься до глупости спросить о причинах такой просьбы, в помещении остались лишь члены семьи Шелби и некоторые ?Острые козырьки?.В царствии полумрака, разбавленного редким светом видавших виды настенных ламп, отбрасывающих на стены янтарные тени, собрались мужчины в тёмных пальто и твидовых кепках-восьмиклинках перед лицом угрозы, о которой им предстояло узнать, как только их лидер окинет всех взглядом. С мыслями ему не было нужды собраться: долгая дорога из Вустера дала Томми возможность принять все необходимые решения, но так и не скинула чёрную пелену с его глаз. Он смотрел на то, как Джон, Артур и Финн усаживаются за круглым столом и складывают перед собой свои головные уборы, как входят в комнату Йеремия и Кудрявый, как Чарли Стронг подкуривает выуженную из-за уха недокуренную вчера (или, может быть, даже позавчера) сигарету, и в их глазах он видел непонимание, вопрос, а в некоторых – немое требование как можно скорее всё объяснить. В голове у Томми всё это происходило медленно, ему казалось, что он ждёт, пока его подчинённые будут готовы, уже минут пять, не меньше. Но на самом деле он заговорил ещё тогда, когда его братья даже не успели снять кепки.– Что ж, парни, если вы ещё не знаете, какой сегодня день, то я собрал вас здесь как раз для того, чтобы поведать вам об этом. Сегодня день, когда у меня лопнуло терпение.– Мы разве не подождём Полли? – перебил его Джон. – Она нам всем уши оторвёт, если мы проведём семейный совет без неё.– На сегодняшнем совете Полли не будет, Джон, – быстро ответил Том. Он говорил так спешно, будто он был немым, которому чудесным образом даровали речь, но лишь на пять минут. – Она в Вустере по моему поручению вместе с Исайей, присматривает за мисс Мартин, на которую сегодня ночью было совершено покушение одним из людей Сабини.– Какого!.. А вы двое там чем занимались?! – нахмурившийся Джон отвесил младшему подзатыльник. Финн не успел оправдаться: за него Джону ответил Томми:– Он подослал ребёнка. Девочку, которая уже давно втёрлась в доверие.Это он виноват... Во всём этом виноват лишь он, Томми, и его слепая самоуверенность. Ни Финн, ни Исайя... Никто, кроме него самого.Томми вспоминал тот чудесный день – единственный за долгое время день, который он и впрямь мог назвать ?чудесным?, хоть уже и успел позабыть истинный смысл этого слова. И сейчас, когда он стоял под маленьким светом свисающей над круглым столом лампы, упёршись руками в стол, вспоминались ему вовсе не танцующие на ветру опавшие листья, не мерцающее зеркало озера, не переклички уток и не разговоры золотистых крон деревьев над головой – ему вспоминались лишь большие голубые глаза белокурой девочки, решившей, что конь, на котором приехал мистер Шелби, принадлежал ему. Сейчас Томми уже не мог сказать, действительно ли те глаза были невинными, потому что больше Хелен не была для него девочкой из того странного, но такого приятного дня; потому что Хелен, если это вообще было её настоящим именем, теперь была для него только целью.– Вчера Дарби Сабини нарушил условия нашей сделки, передав нам меньше, чем было обещано, и пошатнул тот хрупкий мир, который мы с таким трудом устанавливали, – Томми повысил голос, считая, что перешёл к самой важной части повестки собрания. – Я собирался повременить, подождать более подходящего момента для ответа итальянцам за их выказанное неуважение к нам. Но этот момент наступил слишком быстро, – одним ловким движением выудив из портсигара сигарету и сунув её в рот, Томми щёлкнул зажигалкой.– Ёбанный макаронник, – оскалился Артур, буровя взглядом фляжку, наполненную крепким виски, которую он крутил в руке. Его нос покрылся маленькими морщинками, а взгляд, ещё пару минут назад едва горящий из-за недосыпа, теперь искрился самой бодрой яростью.– Он надавил, опрометчиво быстро и неосторожно. Но ему должно быть известно, что бывает, когда неосторожно давишь на острое лезвие.– Льётся кровь.– Льётся кровь, – быстрая затяжка ни на секунду не дала Томми закашляться. – Сабини считает, что с нами можно так поступать. Он считает, что мы закроем глаза, проглотим всё, что он бросит. И это хорошо, парни, да, это очень хорошо, что он так думает. Потому что эта уверенность сыграет нам на руку, позволит застать этого сукиного сына врасплох. Он не ждёт, что мы нападём.– Нападём? – растерялся Чарли. Он уже вынул сигарету изо рта, чтобы остудить пыл племянника несколькими вразумительными фразами, но он забыл о том, что Томми сказал им, прежде чем рассказать про Сабини: терпение главы семьи Шелби лопнуло, больше он не станет медлить и осторожничать.– Джон, – решительно позвал Том, указав на младшего брата, – собери наших, возьми с собой пару людей Ли и Джонни Пса и езжайте на вустерский ипподром. Сегодня там не должно остаться ни одного букмекера Сабини. Устройте из их лицензий грандиозный костёр. Артур, – теперь его перст с дымящейся в руке сигаретой указывал на старшего брата, – ресторан Сабини твой.– ?Грандиозный костёр?, да? – Артур хищно потёр руки в предвкушении.– Делай всё, что захочешь.– Стоп-стоп-стоп, Томми, сбавь-ка обороты, – Чарли шагнул вперёд и оказался у стола под тусклым светом лампы. Он хмурился и смотрел на своего быстро летящего в пропасть племянника с неодобрением. Ничего во всём этом спонтанном собрании так не пугало Чарли, как фраза ?делай всё, что захочешь?, щедро врученная Артуру. – Сабини давно напрашивается, я знаю. Рано или поздно этому разговору суждено было случиться, как и всему тому, что ты затеял. Но ты горячишься. Разве ты не собирался действовать поступательно и расчётливо? Разве ты не всегда так действуешь? Боже мой, Томми, мы что, развернём войну из-за девчонки?– Я разверну войну со всем ёбанным миром, если кто-то причинит боль хоть одному дорогому мне человеку! – прогремел Томми, каждое своё слово запечатлев ударом указательного пальца по столу. Теперь, когда Чарли подошёл ближе к свету, и лицо Томми виделось ему как никогда отчётливо, он с уверенностью мог сказать, что ему не показалось: в этих голубых глазах плескалось самое настоящее безумие. – Сабини изначально планировал нас кинуть, после того, как получит жеребца. Я знал это и всё равно выжидал, действовал ?поступательно?, так, как меня сейчас просишь ты. И вот, что из этого вышло. Итальянцы имеют нас! Мы не простим такое, Шелби такое не простят. Я не прощу.Никто, кроме него, не был виноват. Никто, кроме него, не способен был всё исправить. Томми повторял себе это, и его терпение утекало ещё стремительней. И даже если где-то глубоко внутри Томми знал, что поступает необдуманно, что всё, что он затеял, неизменно приведёт к катастрофически непоправимым последствиям, что Чарли совершенно прав и что раньше, вероятно, Том никогда бы не стал принимать настолько важные решения на горячую голову, он всё равно не мог поступить иначе. Он желал этой войны, желал наконец-то выдавить Сабини, задушить его бизнес, лишить его всего, что он имел. Причины были не важны, по крайней мере, ровно до тех пор, пока не наступит следующая ночь, и Томми будет лежать, уткнувшись взглядом в потолок, атакованный мыслями.Никто из присутствующих, кто имел хоть толику сомнений, более не решился на попытку отговорить Томми от его затеи. Бесполезно. Томми навсегда верен привычке делать всё лишь по-своему. Война неминуема. Война уже началась, не в эту минуту, не здесь, в букмекерской конторе братьев Шелби, не вчерашним утром на пристани у складов и не в ночной вустерской больнице – заключение сделки с Сабини стало пактом о начале военных действий. А Виктория Мартин и её конь встали по центру между двумя вооружёнными силами и прошли по минному полю. Война идёт уже не одну неделю и не две. А теперь – кульминация. Теперь – эндшпиль.– А что на это скажет Полли? – спросил Джон. Не то, что бы он был не уверен в злости и решительности брата, но он абсолютно точно был уверен в здравомыслии тётушки.– Полли скажет, что я действовал опрометчиво. Полли наорёт на меня, пристыдит, как мальчишку. Да... Ну и пускай.Больше Томми не желал вести разговоры и выслушивать сомнения от своих людей. Он желал лишь скорее привести в действие механизм уничтожения исчерпавшего его терпение итальянца. Прямо сегодня. Прямо сейчас.***Когда люди Томаса Шелби подумали, что их лидер выжил из ума, раз решил ураганом налететь на Сабини и тем самым объявить войну всей итальянской общине Англии, они ошиблись. Томми не сошёл с ума, по крайней мере, не до конца, и по крайней мере, он не действовал необдуманно, как утверждал Чарли Стронг. Нет, он всё продумал. Всё, что касалось сегодняшнего дня. Томми понял, что Дарби не появится сегодня ни на вустерском ипподроме, ни в бирмингемском ресторане, когда взглянул на календарь. Да, всё верно, всё так и должно быть, сегодняшний день подходил им всем: ему, Дарби Сабини и Виктории Мартин. День национально знаменательного события для всего Соединённого Королевства – Дерби в Эпсоме.Огромный ипподром (раза в три больше, чем вустерский) взрывался оживлённым гомоном и торжественно громыхающей музыкой. Жокеи в нарядных рединготах величественно выгарцовывали верхом на самых лучших скакунах Великобритании по самой престижной конной дорожке на самом главном ипподроме страны под самые бурные овации приветствующих их четырёх сотен любителей конного спорта. Жеребцы в самых дорогих и ярких амунициях были неотразимы в этот час, как и улыбки их счастливых наездников, приветственно машущих руками радушной публике.Какую же лошадь сегодня провозгласят ?трижды венчанной?? Какой конь станет обладателем заветной Трипл Краун? Дарби Сабини, с польщённой улыбкой принимающий пожелания удачи от своих коллег, одетый в этот важный для себя день в свой самый изысканный белый костюм и шляпу, точно знал ответ на этот вопрос.?...А под одиннадцатым номером сегодня бежит новичок эпсомского Дерби, впервые выступающий на юге, но уже получивший ошеломительную известность в Западном Мидленде. Прошу приветствовать, леди и джентльмены, породистый гнедой по кличке Атлас!? – объявил диктор, и голос его облетел весь стадион, прежде чем тот взорвался шквалом аплодисментов, а сотни пар заворожённых глаз увязались за выходящим на дорожку величественным конём в бордовой попоне.Дарби и его друзья в таких же фасонистых итальянских костюмах, все с приколотыми пышными цветками на груди, с сигарами во рту и наполненными бокалами в руках наблюдали за ровным непоколебимым шагом коня, на которого Сабини сегодня возлагал большие надежды. А в эту самую минуту, в минуту триумфа лже-Атласа на главных скачках Англии и в момент распирающей гордости Дарби Сабини, в итальянском ресторане в центре Бирмингема один спущенный с цепи зверь делал всё, что хотел.Из быстро затормозившего у заведения грузовика на мощёную улицу выскочила группа вооружённых парней в кепках-восьмиклинках, и Артур Шелби поприветствовал патрулирующих вход охранников фразой ?Привет, девочки? и незамедлительно открывшейся очередью из автомата Томпсона. У Артура не было цели расстрелять охранников, его целью было расстрелять весь этот ?гадюшник? макаронников, который уже несколько месяцев мозолит ему глаза. Как только оглушительная последовательность выстрелов стихла (Артур с трудом позволил себе снять палец с курка), из парадных дверей ресторана с криком вылетели мирные жители, что сумели укрыться от пуль, и кинулись бежать, спотыкаясь о беспомощно раскинутые тела охранников. ?Острые козырьки? вошли внутрь, где их уже ждали вооружённые бармены, официанты и управляющий. Артур с упоением схватил одного из них за грудки, парня, который бросился на него, лишь только ?козырёк? пересёк порог, и, почувствовав пробежавший в этот момент по всему телу электрический импульс возбуждения, вмял свой кулак в его лицо. А дальше, в тот момент, когда сел на парня сверху и принялся месить его лицо, точно отбивную, а над головой засвистели пули, Артур уже не помнил ни себя, ни причин, ради которых сегодня вновь обагрил свои руки. И вскоре ресторан оказался перевёрнут вверх дном.?На счету этого молодого жеребца четыре безжалостные победы подряд, четыре поразительных заезда, четыре ни с чем не сравнимых зрелищных состязания. На своих последних скачках в Вустере Атлас не сумел добраться до финиша первым из-за аварии на беговой дорожке. Многие полагали, что конь более не вернётся на ипподромы, но не тут-то было! Атлас вновь в строю и готов покорить новую вершину! Посмотрим, станет ли Дерби пятой и самой престижной победой в копилке несокрушимого фаворита центрального региона?, – голос диктора, рассказывающего о коне, который вскоре принесёт ему уйму денег, мёдом лился в уши ухмыляющегося Дарби Сабини. И пока он думал об этом здесь, на эпсомском ипподроме, павильоны ипподрома в Вустере принимали в гостях компанию стильных дебоширов из Бирмингема.Этот день должен был стать для Барри Джардини последним днём работы на Дарби Сабини. Именно так, сегодня он в последний раз сидел в букмекерской палатке и принимал ставки на скачки, а уже завтра его ждал отплывающий пароход на родину, прямиком к берегам Сицилии, его, его милую жену Джуди и любимого трёхлетнего сынишку Йена. Пора было кончать с этой опасной работой на лондонского мафиози, переходить к более спокойной жизни, тем более, когда накоплено уже достаточное количество денег, чтобы перестать зависеть от криминальных воротил, в этом его неделю назад убедила Джуди. Барри решился, отправился к Сабини, потратил на поездку в Лондон все заработанные за неделю деньги, но в итоге – ура! – получил одобрение и разрешение на отход от дел при условии недельной отработки. Сегодня неделя отработки Барри завершалась, но он не знал, что из Англии и из сегодняшнего дня пароход его так и не заберёт, и что сегодня утром Барри в последний раз видел, как Йен гонит по игрушечным рельсам свой любимый голубой паровозик.?Острые козырьки? ворвались в павильоны с букмекерскими палатками после сигнального выстрела, ознаменовавшего начало заезда. Кони вырвались вперёд из загонов, подняли столбы пыли. В свисте и криках взбудораженной толпы зрителей утонули звуки кровопролитной драки со стороны зрелищно-развлекательной зоны. ?Псов? Сабини сегодня здесь было мало: почти все они были с ним в Эпсоме, а его вустерским букмекерам пришлось полагаться на тройку вооружённых пистолетами итальянцев против дюжины безбашенных цыган с заострёнными лезвиями в кепках. Как и было велено, Джон устроил ?грандиозный костёр?: отобрав у букмекеров лицензии, выданные Сабини, он сбросил их в одну урну и поджёг от спички, которой подкурил свою сигару.?Пятый номер безукоризненно лидирует в заезде. Это любимица Лондонской публики, чемпионка Дерби в прошлом году, Селена! У неё на хвосте четырнадцатый. Кто же окажется у финишного столба первым! – голос комментатора не смолкал на протяжении всей игры, и, по прошествии полминуты от стартового сигнала, Дарби Сабини понял, что нет больше никакого мёда, что он желает лишь скорейшего замолкания этого гнусного голоса, раздающегося над ипподромом. – Сразу за четырнадцатым мчит десятый, затем бок-о-бок следуют семнадцатый и третий, а за ними – одиннадцатый. Кажется, Атлас, которого раньше никто не мог обойти, сегодня не в самой лучшей форме. Жокей изо всех сил подгоняет жеребца, но конь не способен развить большую скорость. Кстати говоря, всё это время у Атласа была одна неизменная наездница – его хозяйка, мисс Виктория Мартин, которая сегодня не смогла принять участие в самом ожидаемом соревновании года из-за своей травмы. Быть может, всё дело именно в этом, и коню совершенно некомфортно с другим наездником. Эх, не твой сегодня, видимо, день, Атлас, не твой?.– По приказу... – прорычал Артур, вырезая своей жертве зуб лезвием из козырька кепки.–...Острых, мать вашу, козырьков! – Джон выбил каждое своё слово ногой на рёбрах свернувшегося под ним Барри Джардини, который уже не чувствовал, что может дышать.Никакой победы Дарби Сабини сегодня не увидел. Его Атлас пришёл к финишу девятым. Однако это было не самое худшее, что ему сегодня предстояло узнать.***Приглушённый стук массивной двери эхом покатился по высоким стенам опустевшего храмового зала. Генри МакКаллен не думал, что может войти сюда раньше, он просто не решился бы прервать Мессу и заклеймить себя богохульником, как уже имел неосторожность однажды. Он дождался, пока священник и богомольцы закончат чтение Нового Завета и испоют все свои молитвы, и вошёл после них в замолчавшую церковь.Танцующие огоньки зажжённых на стенах ламп провожали шагающего меж рядов пустых скамей Генри к священному алтарю, от которого веяло теплом множества свечей. Верующие говорили, что в Божьем храме чувствуешь себя защищённым от мирского зла, что лишь здесь возможно по-настоящему понять себя, а тело твоё наполняет благоговейное чувство единения с Создателем. Но Генри не чувствовал ничего из этого, лишь щекотку катящихся по рукам мурашек из-за холода, что источали стены дома Божьего. Здесь пахло воском, тухлой водой и потом, но Генри ни разу не поморщился. Он вспоминал эти запахи, забытые в детстве после одной из множества воскресных служб, на которые его водили родители. Нет, тогда не случилось ничего из ряда вон выходящего, что могло бы привить семилетнему мальчику отвращение к церковным службам, но всё же кое-что случилось. И это кое-что оказалось сильнее, чем обжёгшая руку свеча или попадание святой воды прямо в глаза, сильнее даже, чем странные, совершенно не детские разговоры наедине с Пастором.Воспоминания из того дня теперь казались Генри странным стечением обстоятельств, или же чем-то вроде судьбоносной встречи. И хор десятка голосов прихожан, вырвавшейся из закромов памяти, уже отбрасывал его на четырнадцать лет назад туда, где свечей было намного больше, а запах пота и ещё чего-то весьма неприятного бил в нос куда сильнее.В то хмурое апрельское воскресенье Генри было семь, и он уже два года как прилежно посещал воскресные службы вместе с родителями, правда, понимать, зачем ходит сюда, так и не начал. Нет, он знал, зачем; мама и папа не переставали объяснять своему чаду, почему каждое воскресенье им всем нужно идти в церковь, слушать чтение Библии и Евангелия и молиться вместе со всеми. Он знал, заучил наизусть, но так и не понял. Он стоял среди взрослых, поющих ?Аллилуйя? вместе с Пастором, и пел с ними, задирал голову, смотрел, как все они старательно открывают рты, как фанатично верны глаза женщин и как смиренны глаза мужчин. Мать рассказывала Генри, что если петь и молиться от всего сердца, думая при этом о Боге, то с тобой никогда не приключится беды. ?Беда?, вероятно, было нечто самым страшным, что может случиться в жизни любого человека, и именно поэтому, думал маленький Генри, все эти люди так усердно поют и повторяют молитвы. Значит, нужно было петь и ему, Генри не хотел сталкиваться с ужасными ?бедами?. Правда, пока он обо всём этом размышлял, стоя в центре верующей толпы прихожан, окружённый их сбитым жалобным пением, он уже не пел, а просто беззвучно открывал рот.На мгновение его взгляд скользнул в сторону небольшого окна, когда какое-то необъяснимое чувство подсказало: кто-то смотрит, кто-то, кто не поёт и не верит. В окне, что находилось достаточно высоко, чтобы Генри удивился увиденному, торчало девичье лицо, без интереса уставившееся на ход службы. Распознав на себе взгляд мальчика, она тут же отпустила руками подоконник и исчезла внизу. Генри испугался: она упала, она могла разбиться! Он дёрнулся, собрался выбежать из церкви и посмотреть, что стало с той девочкой, но на плечо сей миг легла рука матери, вцепилась пальцами в курточку. Генри остался до конца службы, но более уже не думал о Боге, верующих и ?бедах?.Генри решил, что ему повезло, а может, это Бог так наградил его за то, что сегодня он вновь пришёл к порогу его дома: после службы родители ненадолго остались на разговор с Пастором, позволив сыну выйти на улицу одному. Генри тут же бросился к той стене, где располагалось окно, и нашёл здесь ту девочку. Нет, вовсе не лежащей в луже крови, как рисовало ему его воображение, пока Генри всё это время вынужден был ждать окончания службы. Увидев её густые рыжие волосы, вьющиеся из-под старой отцовской кепки, Генри понял, что там, в полумраке зала, ему не показалось: девочка эта жила с ним по соседству и видел он её уже не впервой. Она сидела на каменном выступе фундамента спиной к нему, не оборачивалась, пока Генри смотрел на неё, и в его груди учащалось сердцебиение, а щёки и уши начинали гореть.– Как ты туда забралась? – неуклюже спросил Генри, не в силах сдержать любопытство.– Я просто умею, – ответила девочка.Переминаясь с ноги на ногу, Генри испытывал перед ней необъяснимый стыд, как будто был виноват уже в том, что просто пришёл и потревожил её уединение. Он не знал, почему она здесь, так далеко от дома, не знал, как добралась к церкви одна и зачем наблюдала через окно, если двери были открыты. А ещё он до сих пор не знал, как её зовут. Интересно, а она узнала его? Знает ли она, что их дома расположены на противоположных сторонах дороги, и что Генри уже несколько дней украдкой следит за тем, как девочка эта собирает яблоки на соседском поле?– Это всё глупо и бесполезно, ты же знаешь? – сказала она, наконец-то обернувшись и взглянув на него. Лицо её было по-взрослому серьёзным, немного осуждающим, разочарованным.– Почему? – не понимал Генри, хлопая ресницами, бегая взглядом то к лицу девочки, то под ноги.– Потому что Бог не слышит твои песни.Два года религиозного воспитания МакКалленов полетели псу под хвост с одной лишь этой фразой. Для семилетнего Генри её слова стали настоящим шоком. Как же так! Ведь родители не могли его обманывать! Если всё так, как говорит рыжеволосая девочка в испачканном и порванном по краям сарафане, почему тогда в церкви всегда так много людей? И почему он стоит там каждое воскресенье среди них и беззвучно открывает рот?– Откуда ты знаешь? – спросил Генри, всё ещё стоя за углом, не решаясь подойти.– Потому что я тоже пела ему, когда умирала моя мама. Я просила Бога вылечить её болезнь, не забирать мою маму. Мой отец тоже просил, он плакал и молился. Но Бог всё равно забрал её. Я не думаю, что Богу есть до нас дело. Ему не нравится, когда мы лишь поём ему песни. Наверное, он хочет, чтобы мы что-то делали.– А что надо делать?– Я не знаю.Чуть позже Генри получил ответы на свои вопросы: он узнал, что девочка эта, знающая всё о Боге и его немилости, оказалась здесь вместе с отцом, которого Генри не заметил в толпе прихожан, но которого точно видел раньше, так же, как и девочку, через забор, отделяющий два соседских участка друг от друга; узнал, что из окна девочка наблюдала, так как в церковь её больше не пускали из-за её взглядов. А ещё позже, когда придёт время, он узнает и её имя.В тот день Генри был в церкви в предпоследний раз. Через неделю он рассказал Пастору горькую правду о Боге, а после родители перестали водить его на службы. Вместо этого он начал проводить свободное время выходного дня вместе со своей новой подругой – рыжеволосой девочкой с самыми умными карими глазами, Викторией Мартин, которая слишком много говорила о лошадях и звёздах.Сегодня Генри был уже двадцать один год, и он стоял на том же самом месте, перед тем же самым алтарём, только теперь уже в его голове не было ни единой молитвы, он забыл строки из Евангелия и мотив ?Аллилуйя?, потому что всё, что сказала ему в тот день высунувшаяся из того окна под потолком девочка, оказалось правдой. Богу не нужны песни, Богу нужны действия. Так почему же тогда, спустя четырнадцать лет, он вновь здесь, стоит в жаре десятков свечей, в мистической тишине огромного зала и бессильно обращает свой лик к распятому на кресте Иисусу?Нет, одёрнул себя Генри, он никогда и не знал ни одной молитвы, не знал слов хоровых песен. Он всегда повторял эти слова за матерью, повторял движения её губ и её взгляд. Просто потому что он так и не понял, зачем и для чего он пел те песни и каждый раз молился перед приёмом пищи. Ведь ?беды? всё равно его настигли. А может, потому это всё и случилось, что однажды он позволил себе отвернуться от Бога?..Генри поднял руки, сложил их единым кулаком перед губами, закрыл глаза. Обращался ли он к Богу, от которого отрёкся слишком давно, или же просто создавал себе обманчивое впечатление разговора с ним, Генри и сам не мог понять. Он просто думал о Виктории, думал об её спасении, об избавлении от ?бед? и надеялся, что Бог, кем бы он ни был, услышит его стонущие мысли. Без молитв, без песен – просто слова обычного отчаявшегося человека, который хотел действовать, но не знал, как.?Любопытно, – спросил вдруг сам себя Генри, – если бы я вспомнил хоть одну молитву, я бы помолился??***День горел багряными пятнами предзакатного часа, и в пламени его металось болезненное лошадиное ржание. Чёрные вороны вспорхнули с высоко раскинувшихся на фоне красного неба веток деревьев под оглушительный хлопок выстрела. Переспевшие яблоки выпали из оброненной корзины и покатились по примятой траве. Нужно было бежать, пока гниют эти яблоки. Нужно было скорее бежать, пока у коня ещё были силы кричать. Нужно бежать. Нужно......Открыть глаза.Солнечные лучи, мягкие и ласковые после дождливой ночи, вскочили на лицо Виктории, когда её веки поднялись. Девушка очнулась неожиданно, спокойно, словно её кто-то слегка подтолкнул из той тьмы, в которой она доселе блуждала. Странно, она видела алые облака того дня, когда умер её отец, слышала преследующий её на протяжении многих лет грохот выстрела, но при этом точно знала, что её очень долго окружала только тьма, которая медленно засасывала её, и эта тьма разговаривала с ней. ?Довольно страданий, – нашёптывала она человеческим голосом, слишком мрачным и глухим, чтобы понять, мужской он был или женский. – Перестань сопротивляться. Идём со мной?. Но теперь этот голос стих, растворился в вихрящихся за окном звуках города и стал эхом в стенах пустого сознания.Это снова произошло с ней, да? Смерть снова приходила за ней. Почему же она никак не может её забрать? Неужто потому, что рядом с Викторией никто не молится?Вик сделала глубокий вдох, после которого захотелось закашляться, но даже это ей не удалось. Кажется, будто она никогда раньше не дышала, а первая попытка схватить ртом воздух вот-вот её убьёт. Во рту пересохло, губы будто бы приросли друг к другу, а в желудочной полости Вик чувствовала жжение и пустоту. Может быть, пока она спала, у неё кто-то позаимствовал все внутренние органы? Её желудок сейчас казался ей вывернутым наизнанку мешком, в котором застаивался воздух.Это всё ещё была больничная палата, только вовсе не та, в которой ей приходилось жить последним месяцем. Это помещение с множеством техники и пропитавшим его запахом спирта и аммиака было не знакомо Виктории. Так же, как и женщина, которую она увидела рядом со своей койкой, когда нашла в себе силы повернуть голову.– Кто Вы? – спросила Виктория, разлепив губы. Оказывается, звуки теперь тоже рождались где-то в глубине того мешка и так же трудно, как и воздух, пробивались по верхним дыхательным путям. – Где... Томми?Томми? Она и вправду хотела сейчас знать, где Томми Шелби? О, да. Больше всего на свете ей почему-то хотелось знать именно это.Худощавая женщина с тёмными кудрями и большими карими глазами взглянула на изнеможённую бледнолицую девушку, звучно выдохнув через нос.– На войне. Снова, – ответила Полли лишь на второй её вопрос. Ведь именно это, чувствовала цыганка, девушке важно знать прежде всего. И предчувствие, как и всегда, не обманывало её.***Отгремели погромы в ресторане Дарби Сабини и в павильонах вустерского ипподрома, отпылали костры и горящие в них букмекерские лицензии, кровь успела въесться в дорогое деревянное напольное покрытие так, что и на второй день уборщики с трудом могли избавиться от пятен, а покалеченные члены семьи Сабини отправились зализывать раны. Скачки в Эпсоме завершились, Атлас не взял Трипл Краун (хотя бы потому, что Атласа в Эпсоме вчера и не было вовсе). Пыль войны лишь поднималась выше, не собираясь оседать, и в этом горячем туманном мареве из пепла и запёкшейся крови по оживлённой столичной улице ехал чёрный автомобиль.Лондон – сердце британской Короны, опутанное густой сетью трамвайных путей и несмолкаемым гулом миллионов людских голосов. Небо над столицей английской земли этим новым утром, следующим за одним из самых неудачных дней в жизни Дарби Сабини, было такое же угольно-синее с небрежными разводами серых облаков, словно смотрело на город из-за немытого стекла, как и небо Бирмингема, а улицы погрузились в прохладный туман осенней непогоды. Чёрный автомобиль стремительно нёсся по улицам Мидлсекса, разрезая плотную стену тумана, минуя Трафальгарскую площадь, через Чаринг-Кросс прямиком к Кэмден-Таун.Автомобиль съехал с асфальтированной дороги на гравий, проехал ещё примерно милю и вскоре затормозил у ворот, приглашающих войти на территорию, которая была, вероятнее, куда опаснее, чем весь Кэмден-Таун – зона, поделённая на сферы влияния между итальянцами Сабини и евреями Соломонса. Мотор проглотил свой тарахтящий рык, дверь автомобиля хлопнула. Томас Шелби на ходу поправил ворот своего пальто, вынул дымящуюся сигарету изо рта, выпустил струю дыма в холодный воздух. Он прошёл через ворота уверенным тяжёлым шагом мимо вывески, гласящей ?Хлебопекарня Соломонса?. Складские помещения и доки выстраивались здесь вдоль канала, по которому в обычные будние дни рабочие сплавляли и принимали груз, доставленный мистеру Соломонсу. Но сегодня первая половина дня для местных работяг была объявлена нерабочей, за что мистер Соломонс ещё непременно возьмёт компенсацию со своего доброго друга. Вероятно, с обоих своих ?добрых друзей?.Дверь пекарни жалобно скрипнула. Томми торопливо вошёл внутрь, угодил в объятия мрака, разбавленного грязным жёлтым светом редких настенных светильников, и аромата крепкого рома, бьющего в нос с самого порога. ?Хлеб? у Алфи славился своим устойчивым горьковатым амбре и никогда не нравился Томасу. Кудрявый парнишка по имени Олли – помощник Алфи – встретил мистера Шелби и провёл его к условленному месту встречи. Мимо бочек с ромом, по непривычно пустым залам – всё это миновало и осталось за спиной сосредоточенного на сегодняшнем событии Томаса слишком быстро. Прежде чем открыть перед Шелби дверь, Олли вежливо попросил того сдать оружие. Томми поспешил заверить его, что пистолет он с собой не взял, как и было оговорено сторонами, а затем сам толкнул дверь и вошёл в комнату, оставив Олли позади.– А вот и он, минута в минуту, сама пунктуальность! – встретил его голос владельца замаскированной под хлебопекарню винокурни Алфи Соломонса.Само собой, оружие при Томми было. В конце концов, главным оружием всех, кто носил эти восьмиклинки, был вовсе не огнестрел, припрятанный во внутреннем кармане пальто. Да и Олли прекрасно знал, что именно следует в первую очередь отбирать у ?козырьков?. Но Томми решил чтить правила сегодняшней встречи, поэтому от головного убора всё же избавился, как только оказался в зале винокурного цеха.Снятую кепку с торчащим в козырьке лезвием Томми положил в центре длинного стола, обогнул его и сел во главе, подняв глаза и уверенно заглянув в лицо своего заклятого врага, что восседал с противоположной стороны стола и нервозно дёргал глазом. Сегодня на его груди уже не было нарядного цветка.Сабини и Шелби готовы были начать переговоры на нейтральной территории в объявленный час временного перемирия.