100. Северное сияние (1/1)

Орёл парил над ними чёрной тенью, загораживающей звёзды. Эурон проследил за ним правым глазом. Человек, его мёртвый хозяин, был оборотнем, но он, казалось, за милю чуял, что с Вороньим Глазом шутки плохи. Не то, что с этим несчастным дурачком-Сноу, которому птица оцарапала пол-лица. Грейджой блаженно прикрыл глаз, думая про то, как ?надежда? Старого Медведя и Куорена Полурукого следовал за одичалыми в цепях. Живой лишь благодаря Эурону и его настрою на доброту. От одежды одичалых кожа изрядно чесалась, но лежать в этих мехах можно было без дополнительной подкладки. А если ещё и вдвоём, то чудится, будто лёд тает. Особенно, если она заберётся к нему под одежду. Рыжая наивная малышка устроилась рядом. Её голубые глаза впитали мрак ночного неба, и расширенные зрачки потонули в этой мгле, отражая светила. Среди дикарок встречались женщины красивей, на его вкус: та же Далла, беременная от Манса, или Вель, её сестра. Но те были в большинстве своём чрезвычайно подозрительны и недоверчивы. Охмурять их у Эурона времени не было. Поэтому он признал, что Поцелованная Огнём и ему видится чрезвычайно красивой. Для одичалых она?— писанная красавица из-за редкого цвета волос. Толпа одичалых подходила к Стене. Намечался переход. Он затянулся стылым безвкусным воздухом Севера. Так и хотелось разбавить эту пресность то железным ароматом чужой крови, то прижавшегося к нему женского тела, вызволенного из плена множества шкур. ?— Ты?— позор чёрных братьев,?— заключил Сноу. Серые глазки затравленно оглядели Эурона с ног до головы. Эурон звонко рассмеялся, глядя на поцарапанное лицо бастарда лорда Эддарда Старка. Старый Медведь полагал, будто Сноу научится чему-то в разведке, но он плотно игнорировал наставления Полурукого. Его нежное мальчишеское сердце дрогнуло, когда ради перехода на чужую сторону потребовалось убить своего названного брата. Эурон всё сделал за него, воткнув меч в горло надоедливого дозорного. Игритт разразилась победным улюлюканьем. Дикари с поразительной скоростью приняли его за ?своего?. Им понравилось даже его прозвище, хотя ворон они не ценили. Великаны давали ему прокатиться на мамонте, одичалые делились едой, Игритт дарила свои поцелуи и тело за лживые, полные лести слова. Когда они сливались ночью, ему дела не было до того, насколько она красива. Худощава, но влажна и мягка внизу, как и большинство женщин, и так же наивна. И любить она умела. Его губы, его руки на своих бёдрах, его язык и щедрые толчки. Она любила кричать. Любила заглатывать до конца и делала это весьма умело. Дело в том, что он и был своим. Таким же вольным человеком, как и весь этот сброд. Психи, подобные Плакальщику, Гремучей Рубашке, Харме Собачьей Голове напоминали ему отчаянных железнорождённых из команды его корабля. Безухий магнар теннов Стир и вовсе напоминал ему себя желанием казаться богом. Эурон не боялся ни Варамира Шестишкурого, путешествующего на толстенном медведе; ни людоедских кланов из далёких областей Зачарованного леса; ни пещерных людей с разукрашенными лицами. Его это забавляло. Эти люди походили на животных, и ему нравилось чувствовать себя таким же. То есть?— быть собой. ?— Ничего ты не знаешь, Джон Сноу,?— ответил Эурон бастарду, залихватски усмехнувшись, а затем подставил миску с едой. Сноу по его плану должен был исхудать, ослабеть, но пережить переход через Стену и добраться до Чёрного замка. Он кормил его нечасто и отобрал Длинный Коготь, чтобы мальчонка и его волк не наделали глупостей и не подставили их обоих. Бастард пофыркал, но от еды отказаться не мог. Голод и холод брали своё. Милый Сноу так отчаянно стремился стать значимым в рядах чёрных братьев, но не рассчитал сил. Ему бы игрушечными мечами играть, да деревянными солдатиками вести войну. Манс его пощадил по доброте душевной. Эурон же убедил Короля-за-Стеной, что прекрасно разбирается в вопросе подступающей Долгой Ночи. Врагов нельзя держать на расстоянии. Игритт прирученной кошечкой легла ближе. Эурон знал, что её послали следить за ним вместе с Риком Длинное Копьё, её соплеменником. Правда, Рик бесполезно околачивался возле них днём, а ночью мудро отступал. Пролезть дальше мехов, к его разуму у Игритт не выходило. Каждый раз, когда она рассматривала его, пытаясь понять, что у него на уме, Эурон отвлекал её. Там, в его голове, слишком темно, как под нашлёпкой, кожаной и чёрной, которую ему подарил Коттер Пайк. Он и сам порой терялся. ?— Когда мы перелезем, какой замок ты выберешь? —?спросила глухо Игритт. Эурон хотел бы рассмеяться, но сохранил серьёзное выражение лица. Для начала?— Чёрный. Потом можно подумать о Винтерфелле, а напоследок?— и о Красном замке. ?— Винтерфелл, самый главный, где мы поселимся,?— пробормотал он. Если Теон его всё ещё удерживает, шанс есть. ?— Самый главный? —?изумилась девушка. Лукавая улыбка расцвела на её замёрзших и посиневших от холода губах. —?Ты что, хочешь стать королём вместо Манса? —?Смешок вырвался из Эурона против воли. Королём сброда он быть не собирается. Он хочет быть богом. —?И сделать меня королевой? А если мы погибнем при переходе? Ярл?— хороший лазутчик. —?Ярл был любимчиком Вель, но это не делало его хорошим лазутчиком. Эурона разозлили её слова о смерти. —?Но я раньше не лазала. А ты? Его жизнь состояла из одного лазанья. ?— Мы не погибнем,?— коротко и ясно ответил Эурон, вдохнув в морозный воздух горячую дымку. Кулаки Виктариона не смогли забрать его жизнь… или это Бейлон его спас?.. Он уже неоднократно сеял в ней, неужели она решила, что сможет умереть с его бастардом в брюхе? Они находились под открытым небом. Звёзды казались ему ближе, чем на Юге. Когда костры затухали, неподвижные мерцающие точки завораживали его вечно скучающее сердце. Как будто весь мир был в его руках. ?— Ничего ты не знаешь, Эурон Грейджой,?— вздохнула Игритт. Эурон повернулся к ней. Он знал гораздо больше, чем она думала. Например, заранее, до подхода к Кулаку Первых Людей, видел напавших на Мормонта упырей. Старый Медведь гнал остатки отряда к Крастеру, надеясь там переждать бурю. Лорд-командующий не ведал, что в доме Крастера оголодавшие и околевшие дозорные придут в исключительную ярость. Эурон чувствовал отсюда их гнев и отчаяние. Они дойдут до убийств своих сородичей за жизнь, перетрахают жён Крастера, обглодают его кости и вырвут сердце у Мормонта. И всё же признавал, что эта девица не глупа. Игритт верила в сказки и песни, сочинённые Мансом, а когда приходил час убивать, сражаться и наблюдать, она выполняла его требования, становилась безжалостной для других. На самом деле её вела свобода. ?— Мне достаточно только знать, что ты?— моя,?— проговорил он. Игритт ткнула его рукой в живот. Сквозь толщу шкур этого удара не ощущалось. Она делала вид, что медоточивые слова её не привлекают, однако тут же падала в их сети. Девушка приблизила к нему своё лицо и губами оттянула кожаную нашлёпку, почти мгновенно разбудив его мужское естество. Многие пытались проникнуть под эту повязку. Многие получали резкое предупреждение. Игритт видела его глаз. Языком она лизнула его веко, под которым бегал зрачок. ?— Ты же украл меня,?— шепнула она на ухо, стаскивая с себя шкуры. —?Я всегда буду твоей. Украл. По законам одичалых этого было достаточно, чтобы сделать женщину своей женой. Почти как у железнорождённых. Слова одичалой напомнили ему солёную жену Виктариона. Это возбудило его не на шутку. В диких снах он беспощадно имел утончённо красивую наложницу, впечатывался губами в её шею, чувствовал манящий запах моря. Эурон притянул к себе валяющиеся грудой спальные мешки. Игритт нырнула в них первая. Бросив перчатки в угол, она стала спешно избавляться от верхних слоёв одежды. Три пары шкур на одну хрупкую маленькую фигурку. Эурон прыгнул следом, чтобы помочь ей. Его руки, не один год знавшие канаты, вёсла и снасти, разрывали шёлковые платья с девушек из Вестероса с первого раза. С ней было интереснее. Порой он страшно путался в тесёмках, петельках, застёжки из моржовых костей кололи пальцы до крови. Пока они раздевались, их тела уже приходили в полную готовность друг к другу. Эурон нетерпеливо, до характерного треска ткани, стащил гибкими длинными пальцами вдоль туловища стёганую рубаху. Спина её от лопаток до ложбинки поясницы была мокрая и тёплая. Эурон несколько раз провёл ладонями, не давая ей озябнуть. Сквозь щели входил непрошенным гостем мороз. Игритт отдалась его рукам. Каждую ночь и утро она делала это иначе. То льнула к нему, то томно подрагивала, то боролась за главенство, и он даже в шутку позволял ей сесть сверху, чтобы насладиться волнообразно двигающимся худеньким телом. Пальцы опытной лучницы раскрывали его одежды куда ловчее. И вот, его оголённый торс кусали ветер и она. Сначала губками, затем прищипывала зубами до лёгкой, будоражащей где-то в паху боли. Эурон стиснул пальцами и скрутил маленькие соски. Горячее дыхание Игритт поцеловало его шею. Её обветренные губы чертили мокрые круги на покрытой тёмными завитками груди под мерный скулёж девушки. Джон Сноу презирал его за ночные игрища с одичалой. Бедный мальчишка, не познавший прелестей женского тела. Эурон ни за что бы не променял возможность сношаться. ?Ты принёс клятву никогда не брать жены?,?— напоминал Сноу с сердитым ликом. Грейджой поглядывал в такие времена на его волка, предугадывая нападение. Джон был оборотнем. Но иной раз Эурону удавалось заменить бастарда собой, и красные волчьи очи становились белыми, и он убегал в лес, пока Вороний Глаз вёл беседу со связанным Сноу. ?Клятвы перед деревьями для меня ничего не стоят. Ты жив благодаря мне, Сноу, и на твоём месте я бы не злил единственного союзника,?— отвечал Эурон. —?Куорен наказал нам перейти на чужую сторону и наблюдать. В близости с одичалой я узнаю больше, чем хмурый и голодный в цепях?. Её ладошки подымались и опускались по его животу, дразня жилку за жилкой. Эурон следовал губами по проторенной тропе, от шеи к открытым угловатым плечам, затем нырял под твёрдые ключицы, резко сворачивал перед левой и углублялся в область декольте. Два невысоких холмика располагались далеко друг от друга. Ночь забирала у них возможность разглядывать друг друга, но в утреннем свете, пока Игритт натягивала одёжку, он краем глаза замечал следы страсти. День за днём они исчезали, и он оставлял их снова. Прижавшись ближе, он опустил руки к сокровенному бугорку меж её ног, упругому, гладкому, изрядно взмокшему. Игритт трепетно застонала. Он впитал губами чуть слышное дыхание. Пальцы неспешно перебирали лоснящиеся розовые складки. Покачивались нетерпеливые бёдра. Судорожно вздымалась грудь. Всё её тело кричало о неприкрытом желании. Желании погрузить его в себя, вздрогнуть от немилосердного вхождения, дышать в его ненасытные губы. В темноте Эурон видел другие глаза вместо её. Тоже голубые, глядящие без страха, с зарождавшимся огнём похоти в глубине расширенных от кислолиста зрачков. Он слышал чужие стоны. Слегка крикливые. Малышка Виктариона играла в девственно чистую. За одну гиблую ночь с небом, окрашенным в цвета гнилых плодов, Эурон развратил её без остатка. Им было хорошо до первого луча рассвета. Или же первым в комнату пробрался Виктарион? Эурон бросил возню, подхватил Игритт под бёдра. Её щёки вспыхнули. Он не видел, но ощущал это по её дыханию. Девушка взвизгнула в его крепких руках. Она откинула голову, упираясь руками в плечи. Эурон нащупал губами тугую жилку на подставленной шее. Зубы накрыли пульсирующую кожицу. Игритт на вкус была сладка. В её волосы затесался густой запах разогретого козьего молока. Он скользнул губами вдоль жилки к подбородку, стремясь поближе к дурманящему сливочному аромату. Ухватившись за неё, будто стараясь вдавить её тело в своё, Эурон хлёстко двигал бёдрами. Когда голову заволакивало дымкой всевидения, его душа и вовсе парила где-то вверху от удовольствия, данного только ему. Эти древесные боги повесили на него ношу зеленовидения, а он превратил ношу в дар. Игритт ослаблено выдыхала пар возле его губ. Он пробирался меж крепко сжатых бёдер, заставляя её дышать громче и громче, а её щёки гореть. Орёл парил над ними. Птица мучилась от бессонницы. Эурон поймал часть её рассудка и вознёсся над лагерем одичалых. Ненависть к Джону Сноу пробрала его?— то был остаток разума прежнего хозяина птицы, одичалого Орелла, которого убили Джон и Эурон. Эурон затянулся воздухом до дрожи и навалился на Игритт сверху. Она царапала ему спину, а он возносился над миром, под сенью иссиня-чёрного полотна. Острое зрение позволяло ему разглядеть, что происходило внизу. Мелкие шевеления шкур, передвижения одичалых, споры и драки, поцелуи и совокупления. Он миновал их всех, незримо касаясь их эмоций. Страх, гнев, отчаяние, восторг… чем они восторгались? Птица против воли раскрыла плотно сомкнутый клюв и вскрикнула, а Эурон покрылся холодными мурашками. Глаза Игритт покрылись бельмом, которое он разглядел даже через окутывающий их сплетённые тела мрак. Она притянула его за шею к себе, и он попробовал вкус собственных губ. Это остаток Орелла сбросил его, но он и не знал, как низко упадёт. Всеобъемлющее тепло и влажность заменило странное, впервые открытое чувство. Крепкие мускулистые и поджарые члены тёрлись о нежные, мягкие, хрупкие. Аккуратные соски затвердевали от взаимного трения. Внизу растекалось море. Нечто упругое, длинное, пробивалось внутрь с неимоверной силой, заполняя собой всё пространство, доставляя нечто на грани боли и наслаждения. В груди становилось тесно воздуху. Губы испускали затуманенный громкий стон. Напряжение сковало всё туловище. Он понял, что это она. Её ощущения. Его губы приоткрылись одновременно с её и исторгли впервые за всю жизнь: ?Боги?. Она близилась к финалу. Нутро пронизывал щемящий зуд. По ответному движению ягодиц он осознал, что нужно двигаться быстрее, чтобы довести её до исступлённого блаженства. Игритт вцепилась в его спину, он?— в её ягодицы. Дыхание, биение сердца, хождение крови по венам?— всё это объединилось, происходило в такт, в общем темпе. Наваждение спало, словно в нём оборвалась одна из струн души. Сначала внутри стало больше влаги, а потом влага вытекла из него пламенными каплями на бёдра. Эурон повалился, наконец вырвавшись из её головы, на спину, жадно глотая холодный воздух. Пот рекой тёк с его лба. Он высунул голову наружу. Сердце с бешеной скоростью колотилось под рёбрами. Синий, как весеннее небо, глаз налился внезапно зажжёнными на небе красками: бирюзовыми, голубыми, ярко-жёлтыми и красными. Цветная лента струилась в воздухе, освещая путь. Сотни одичалых повставали ради зрелища. Вот, что за восторг поразил его. Игритт тихонечко вылезла вслед за ним, и улыбка осветила её блестящие губы. Эурон протёр лицо руками. Жар и озноб прожигали мышцы. Ничего не сказав Игритт, у которой в глазах он прочёл собственные ощущения, Грейджой накинул шубу и выбрался из укрытия на холод. Снег куснул ступни, но он полез вперёд, через множество постеленных шкур, к Молочной. Река пожирала свет, исходящий от неба, и сама стала отражением вьющейся среди звёзд ленты. Он сел на колени и протянул ладони к воде. Зачерпнув немного, Эурон щедро плеснул в лицо, чтобы смыть чувства. Сердце на миг остановилось. В горле засел свербящий ком. Он прочистил его ледяной струёй из реки. Глотка не приняла этого и вернула назад. Эурон злобно вытер окоченевшие губы. Не помогло. ?— Эй! —?голос Игритт позади пробрал его мертвенным холодом до костей. —?Решил искупаться? Он уткнулся головой в землю и обнаружил её, стоявшую в двух шагах. Игритт сняла шкуры. Сияющая небесная лента озарила её тело. Рыжие волосы будто воспламенились. Эурон забыл обо всём. Новые чувства сменились повторно накатившей похотью. Она со смехом понеслась в воду. Он оставил шкуры на снегу и ринулся за упавшим с громким плеском в реку женским силуэтом. Течение было медленным, точно река застыла на месте, а не бежала по вечно мёрзлым камням.На берег оба выбрались, стуча зубами. Эурон шлёпнул девушку по мокрому блестящему заду. Этот звук разнёсся по лагерю, и некоторые обратили внимание на нагих мужчину и женщину, вылезших из воды. Игритт развернулась, обняв его. ?— Пойдём греться, Вороний Глаз. И они грелись до того, пока ночь не сменилась днём.