Пролог (1/1)
Мохноногая лошадка бодрой рысью трусит по наезженной колее дороги, время от времени понукаемая возницей. Далеко разносится малиновый перезвон колокольчика, густой пар поднимается над лошадиными ноздрями, да бока вздымаются в такт под попоной. Крытый возок на деревянных полозьях поскрипывает по сухому снегу, оставляя за собой ровный след. А вокруг – насколько хватает глаз – поля в объятиях сугробов, только изредка мелькнет заснеженный стог, да голый бесприютный куст.Зима укутала окрестности белой пеленой, а снег все падал и падал, точно не знал меры, и не мог остановиться. Из Москвы путь долгий и длинный, и где-то впереди спящие под пушистыми шапками сёла, и дымок над соломенными крышами, и города, будто покрытые сахарной глазурью, скованные льдом реки и речушки и радость от долгожданного тепла почтовых станций, а за ними Малороссия, где зимы не в пример мягче. А в уютном нутре возка, потирает замерзшие руки юная барышня, закутанная в зимний плащ и меховую шубу, заботливо наброшенную на ноги. И хотя щиплет мороз раскрасневшуюся щечку, и тонкий налет инея серебрит локон светлых волос, выбившийся из-под лисьего капора, и надобно давно спросить ?далеко ли еще??, но она не смеет. Крепится, поджимая озябшие пальчики в башмачках, а когда буланый конь мужа равняется с возком, отвечает ему спокойной, улыбкой, способной, кажется, растопить весь этот снег своим теплом.Ей восемнадцать лет, и в голове ее еще кружат вихри надуманных страстей, почерпанных из французских романов и здравого авантюризма, разбавленных толикой ничтожного житейского разумения, без которого она не оказалась бы ни в этом возке, ни рядом с этим человеком, холодным и волевым, подчинившим себе раз и навсегда ее робкую душу. И она страшится показать себя перед ним слабой и напуганной, ?не достойной? его благосклонного взгляда, веры в правильность соединивших их уз.Он придерживает коня, давя в себе желание, соскочить с седла, запрыгнуть в теплый возок, дыханием греть ее замерзшие руки, прижаться к мягкому сукну одежды и вдохнуть слабый аромат духов. Забыть, изжить из головы терзающий вопрос ?зачем??. Зачем он вырвал её из привычного круга, оторвал от потрескивающего камина в папенькином особняке, от шелков рукоделия и зачитанных романов, чтобы везти сейчас средь снега и холода в звенящую неизвестность. И теперь остро осознавал, что должно быть повредился умом в эти безумные и сладкие три недели, отдался во власть нежного девичьего очарования, изменив самому себе и своему уже предначертанному пути. И поменять бы, вернуть все назад. Но теперь поздно.И терзал мороз плотно сжатые губы, и тихо позвякивали друг о друга ?Анна? на шее и голубой эмали крест ?Pour le Merite? пожалованный королем Пруссии за битву на чужой земле. И вдруг таким душным стал жесткий воротник мундира, что захотелось сорвать его с шеи, повернуть коня и мчатся по заснеженным полям, прочь, не разбирая дороги. А снег все кружил и кружил, вальсируя с небес, и все безумнее становился его танец, и где-то впереди, еще на самой границе слуха, долетел до повозки лай дворовых собак. Еще чуть-чуть и на самом горизонте появиться абрис почтовой станции, и можно будет согреться горячим чаем, вырвать у зимы пару часов спокойствия и тепла. Шёл 1824 год. Полковник вёз свою юную жену в полк.