1. (1/1)

Тише, души на крыше медленно дышат перед прыжком.Слышу все Твои мысли, то, что нам близко, всё кувырком.Как проще сказать, не растерять, не разорвать,Мы здесь на века, словно река, словно слова молитвы. Ее улыбка отзывалась мягким, ноющим теплом где-то в груди. Глубоко. Там, куда ещё никому не удавалось добраться. Ни одной...У Виктора Павловича просто не было на это времени. Виктор Павлович жил холодным расчётом — такое было время. Каждый день был борьбой и войной, чуть замешкаешься — и все потеряешь. Терять все Пчёлкину решительно не хотелось. Цена была высока. В час расплаты приходится платить втридорога. И Пчёла это знал. Как знал то, что от улыбки Оли уголки его собственных губ неосознанно расплываются, а глаза зачем-то ловят каждое ее движение. Легкий взмах волосами. Сморщенный носик. Ямочка на левой щеке. Сияющий блеск в бледно-зелёных глазах. Он мог даже не смотреть. Закрыть глаза. Но все равно видеть ее под собственными веками. Каждое гребаное движение. Что же ты делаешь, Белова? Пчёла повёл головой, словно пытаясь вытряхнуть ненужные мысли из своей головы. Неправильные. Запретные. — Ты чего здесь? — неожиданное появление Оли сбило его с толку. Крайне редко жена Александра Николаевича появлялась на их рабочем месте. — Привет. Пчёла сделал шаг вперёд, обхватывая тёплыми ладонями ее локти, чуть притянул к себе, номинально дотронулся губами до мягкой кожи щеки. Сладкий аромат ее духов ударил по носу, заставляя спину покрыться крупными мурашками, а губы — расплыться в ничем неприкрытой счастливой улыбке. Так он улыбался только ей. Он об этом не знал. Знала Оля. Задержавшись на миг в его объятиях, она выскользнула и улыбнулась другу в ответ. — Да как-то мимо ехала. Думаю, дай зайду, может, Сашку застану, пообедаем. Ваня у бабушки остался, у меня тут дела неподалёку были. Пчёла сложил руки на груди и покачал головой. — Я тут один. Ребята уехали пару часов назад... решают кое-какие вопросы. — на этой фразе Оля едва заметно поморщилась.Она бы поморщилась ещё сильнее, если бы знала, что это была ложь. Частично. Фил и Космос действительно укатили на встречу с братвой Тариэла, договариваться о возможности нового плотного сотрудничества. Но Саши с ними не было. Знамо где он был. На этот раз поморщился Витя. Он не читал другу морали, как минимум потому что сам был далеко не святошей, да и братская солидарность, знаете ли. Но после случая в боулинге Саша услышал и увидел его позицию — Пчёла был в ярости. Не задерживаясь после ухода Оли, он, сощурившись, бросил прямо другу в лицо:— Белый, ты полный придурок. И вышел, чуть громче нужного закрыв за собой дверь. Парни недоуменно пожали плечами, а Белов мотнул головой, мол, ничего, перебесится. Этим жестом он помогал самому себе сделать вид, что все в порядке. Но в глубине души знал — друг был прав. Витя, выскочив на улицу, поддавшись детскому порыву, пнул со всей дури валяющуюся под ногами железную банку.Макс, выруливая с парковки, не услышал звон железа об асфальт — был занят дорогой. Услышала Оля. И, заглянув в боковое зеркальце джипа, увидела в нем Пчёлу. И что-то в его разозленном, взъерошенном виде заставило ее улыбнуться. Ее рыцарь. Молчание нарушила Оля, начав двигаться к проходу в главный кабинет. — Ничего, посидим с тобой. Макс все равно отъехал, мне делать нечего. Я не помешаю?Витя галантно протянул ей руку, уводя за собой в кабинет. — Ты не можешь помешать, — он чуть наклонил голову вниз, а затем, хитро прищурившись, посмотрел прямо в ее глаза. Улыбнулся. — Проходи. Сейчас оформим тебе обед. Так умел улыбаться только Витя. Так. Чтобы все заботы и печали улетучивались, растворялись, становились далекими и неважными, уходили на второй план. Он заполнял собой и своим обаянием все свободное пространство и вот ты уже хохочешь над его шутками, забывая о своих печалях. Оля усмехнулась, представляя, скольких женщин свёл с ума этот хитрый взгляд исподлобья. Не поддаться его магнетизму было практически невозможно. Из всей четвёрки именно Витя был самым закостенелым бабником, никогда не проводящим с женщиной две ночи подряд. Но именно в Вите Оле отчего-то виделся заботливый, нежный и верный муж. Верный... Улыбка мгновенно сползла с ее лица. Пчелкин сразу это заметил и засуетился:— Сейчас, Оленька, не дадим тебе совсем раскиснуть с голода. На длинном кофейном столике буквально из ниоткуда возникали всевозможные блюда: упаковки с салатами из ближайших ресторанов, хлеб всех видов, масло и джемы, здоровенная банка икры, всевозможные нарезки. Витя, как заправский хозяин, играючи расставлял яства и приборы на стол. Людочка, по просьбе Пчелкина, принесла две чашки кофе и сливки. Стол был накрыт. За долгожданным обедом беседа протекала непринуждённо и весело. Витя задавал темп, травя свои байки, Ольга еле-еле успевала жевать, дабы не подавиться — сдержать смех было просто невозможно. Пчёла был Пчёлой. Тем самым Пчёлой, с растрёпанными светлыми волосами, хитрым взглядом и бархатным смехом. Тем самым Пчёлой, что всегда улыбался, первее всех лез на рожон, громко смеялся и устраивал дурацкие представления с Космосом. Тем самым Пчёлой, что пел на их с Сашей свадьбе, обнимал прослезившуюся бабушку и притаскивал совершенно невообразимые букеты Оле в роддом и новомодные игрушки для Ваньки. Тем самым Пчёлой, в глазах которого всегда плескалась жизнь, жизнь, в которую он прыгал, как в море с вышки, с разбега, с улыбкой, не раздумывая. Но... годы и образ жизни незаметно оставляли свои отпечатки. Оля не помнит, в какой момент вместо кепки на растрёпанных волосах Пчёла стал носить короткую, зализанную назад стрижку. Когда из глаз пропали весёлые искорки — и появилась холодная сталь. Когда бархатный, приятный голос обрёл хрипловатость. И стал тяжёлым. Пугающим. Когда?...Ольгу радовало только одно. С ней, с одной только ей он, снимая свою броню, становился тем самым мальчишкой. Собой. Она ловила эти моменты, запоминая каждое мгновение, запечатлевая каждую его улыбку, словно боясь, что однажды все это станет лишь воспоминанием. — А потом мы с Саней... — Пчёла был на середине очередной веселой истории из детства, когда Оля его перебила. — Вить... — задумчиво протянула она, сомневаясь, продолжать ли начатое или замять и переключить его внимание на что-то другое. Пчелкин внимательно смотрел на неё, выжидая. Оля поёжилась. То ли она только сейчас заметила, как сильно дуло из окон, то ли начало непростого разговора заставило ее покрыться мурашками. — Замёрзла? — Витя, конечно, не оставил без внимания это движение. Не дожидаясь ответа он встал, захватил со спинки стула пиджак от своего костюма, подошёл к Оле и накинул его на ее плечи, чуть дольше требуемого поправляя тяжелую ткань. — Спасибо, — Белова улыбнулась и, чуть скосив голову на бок, сильнее закуталась в пиджак Пчелкина, который, конечно, насквозь пропах его одеколоном. Запах был знаком. Настолько знаком, что Оля не сдержалась и улыбнулась ещё шире, глядя в довольные глаза Вити. Она тот час же вспомнила, как декабрьским вечером, ругаясь, тащила Сашу по магазинам, отчитывая его, мол, три дня до Нового Года, а у тебя из подарков друзьям - ничерта! Даритель из Саши был так себе и они оба это знали, поэтому подбором подарков занималась исключительно Оля, а Белов лишь покорно доставал кошелёк на кассах многочисленных магазинов. Одеколон для Вити она подбирала добрых минут сорок. Слишком тяжёлый запах, слишком пряный аромат, слишком дёшево, ой, от этого глаза слезятся как от перцовки... Саша, уставший от новогоднего шоппинга, покорно подставлял запястья для очередной пробы. Наконец, аромат был найден. Едва только уловив его, Оля поняла - это оно. Для Вити. Только для Вити. И, конечно, не прогадала. — Это было попадание в яблочко, — словно прочитав ее мысли, усмехнулся Пчёла, усаживаясь рядом с Олей. — Даже парням нравится. Друзья рассмеялись. — Я и не сомневаюсь, Вить, ты у нас любого с ума сведёшь, — Оля потянулась за хлебом. Витя, отслеживая ее движения, без слов забрал булку, подтянул к себе банку и, медленно накладывая икру, спросил:— Ты что-то хотела сказать, — на секунду смутился. — Или спросить. Что? Оля закусила губу. Пчёла, задерживая на этом движении взгляд, уронил несколько икринок с ложки. Нахмурился. Перевёл взгляд на стол. — Да я не знаю... Ты же сам, наверное, все понимаешь. Ну точно знаешь больше меня. В кабинете повисла тишина. Витя упорно собирал налипшие на скатерть икринки, хмуря брови. Молчание давило на уши, но Оля не требовала ответа. Она внимательно изучала напряженное лицо Пчелкина. Брови были сдвинуты, образуя морщинки на переносице, скулы красиво выделялись на гладко выбритых щеках, челюсть, подрагивая, выдавала закипающий в нем гнев. Зря она, наверное, начала этот разговор. Лезть в мужскую дружбу ей совершенно не хотелось. Но...— Я не хочу, чтобы ты злился, просто мне совершенно некому даже просто высказаться, — тихо, почти шепотом сказала Ольга, накрывая освободившуюся руку Пчелкина своей ладонью. — Не с Ванькой же... И не с бабушкой. Она и так слышать не может о вашей деятельности, а тут ещё... Пчёла, резко выдернув руку из под Олиной ладошки, накрыл ее сверху. Маленькая женская рука скрылась под его большой, тёплой ладонью. Он шумно выдохнул. Обернулся и, обведя взглядом ее лицо, посмотрел ей прямо в глаза:— Не оправдывайся. Оль. Я всегда готов выслушать тебя, ты знаешь, в любое время. Оля знала. Она всегда это знала. Когда Витя, стремглав, бросив свои дела, приезжал к ним домой, чтобы помочь ей с температурящим Ванечкой, когда Саши не было в стране. Когда он, приезжая к чете Беловых на воскресные ужины, невзначай прихватывал букет лилий - любимых цветов Оли. Когда они долгими вечерами вели разговоры обо всем подряд на террасе, пока парни устраивали весёлые соревнования на меткую стрельбу или шумную попойку с покером. Витя всегда был рядом. Просто был. И ничего не просил взамен. Оля сама не заметила, как он стал ей одним из самых ближайших людей. Ближе многих. Иногда, ей казалось, даже ближе собственного мужа. — Я знаю, Вить... — преодолев пространство между ними, Оля прильнула к другу, складывая ладони на его груди. Витя, едва заметно вздрогнув, крепко обхватил ее руками. Эта тишина не висела тяжелой гущей, она была... комфортной. И тёплой. Как вздымающаяся под мягкой водолазкой грудь Пчелкина. Оля чувствовала слегка убыстрившееся биение его сердца. Мерный стук отдавался где-то в глубине, под ее ладонями. Она слабо улыбнулась, пряча лицо в его шею. Всхлипнула. Тонкая спина задрожала под тяжестью его рук. — Тшш... Тише, тише. — Пчёла медленно поглаживал Олю по спине, успокаивая, убаюкивая, как ребёнка, мерно покачивая ее в свои руках. — Все будет хорошо, я же тебе обещал. Ну, чего ты? Оль?Оля была стойким оловянным солдатиком, Витя никогда не видел ее плачущей. Никогда. Он даже был не уверен, видел ли когда либо ее в таком состоянии Саша. Она всегда держала лицо. Всегда оставалась гордой, непрогибаемой. В конце концов, какая ещё жена могла быть у Белого? И тут, вот те на, расклеилась. Витя почувствовал, как гнев снова закипает внутри него. Не был бы ее муж его лучшим другом — набил бы морду придурку. Но...И в этом ?но? было все. Злость. Сожаление. Смирение. Любовь. Виктор Павлович ещё не знал, что Оля спасёт его шкуру, будет биться до последнего, переломив свою гордость, пойдёт на унижение — ради него. Будет готова перегрызть глотку собственному мужу — ради него одного. Ради его доброго имени. Ради верности. Это все будет потом. Обязательно будет. А сейчас...Сейчас тонкие плечи почти беззвучно вздымались под его руками. Слёзы пропитывали водолазку. Тонкие пальцы крепко держались за ткань, так крепко, словно утопленник, впившийся в спасательный круг. Витя глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Запоминая это мгновение. Запечатлевая его в своём сердце. Оленька... Его нежный друг. Его крепкая любовь. Спустя несколько минут Ольга медленно отстранилась от него, однако, все ещё держась за водолазку на его груди. Взмахнула влажными ресницами, неуверенно улыбнулась, словно извиняясь за устроенную сцену. Пчёла жадно изучал ее лицо. Жадно и неприкрыто. Даже не пытаясь скрыть то, что так ясно было написано на его лице. Поднял ладонь, осторожно смахивая указательным пальцем капли с ее ресниц. Поддавшись моменту, Оля прильнула щекой к его руке. Уткнулась тёплым носом в ладонь, прикрыла глаза. У Вити совсем не осталось сил, чтобы держаться. Резким порывом он прижал ее к себе. Зарылся носом в шелковые волосы, боясь дышать. Боясь нарушить этот момент, своё хрупкое, едва уловимое счастье. — Я люблю тебя, — еле слышно. Шёпотом. Про себя. — Я, блять, так люблю тебя. Витя прикрыл глаза, уткнувшись лбом в ее лоб. Шли секунды. Минуты. Если это было неправильно, почему он впервые за долгое время ощущал себя таким живым?Почему его сердце билось, словно пытаясь вырваться из груди, почему что-то едко жгло внутри живота, почему он не мог остановить это мгновение? Навсегда. Умереть здесь, в ее руках, ведь все равно однажды придётся. Так почему бы...— Пчелкин... — едва уловимо. Тонкая ладонь скользнула по щеке. Зарылась в зализанные волосы, взъерошивая их, заставляя спину покрыться мурашками. — М? — открыл глаза, сталкиваясь с ее взглядом. — Почему все так?Тишина. Пчёла не знал, что конкретно скрывается за вопросом Оли, но, одновременно с этим Пчёла знал все. Он знал все. Кроме ответа на вопрос. Все остановилось. Время, течение жизни, даже доносящийся из окон шум дороги и тихий свист ветра из неплотных рам оборвались, затихли. И в этой тишине Пчелкин слышал только дыхание. Своё. И Олино. Только дыхание, сливающееся в единый шипящий звук, заставляющий сердце биться быстрее. Ещё быстрее. — Если бы я знал... — куда-то в макушку Беловой. С досадой. Пчёла помнил, как почувствовал это впервые. Осознал так явственно и ярко, что стало даже немного стыдно — захотелось спрятать глаза, да ткнуть себя мордой в холодный таз, мол, приди в себя, идиот. Но и спрятать глаза и найти таз ледяной воды было невозможно, потому что вокруг шумела свадьба. И от Оли, кружащейся в ослепительно белом, искрящимся от расшитых камней платье, было не оторвать глаз. Витя хлопал вместе со всеми и улыбался вместе со всеми, кричал ?Горько!? и пил за счастье молодых. Но смотрел не как все. Так смотрели на неё лишь двое присутствующих. И первым был его лучший друг, а по совместительству, конечно же, ещё и жених. — Хорош пялиться, — Космос больно ткнул друга под ребро, всунул в руку стопку, повёл подбородком. — Забудь нахер. Выпьем?Кос чокнулся собственной стопкой о ту, что держал Витя, и махом осушил ее. Проследил, чтобы Пчёла сделал тоже самое, похлопал друга по плечу:— Найдём тебе сейчас первоклассную подружку невесты! Ну и мне заодно... Пчелкин рассмеялся. Космос был таким Космосом. В беде не бросит, рубаху последнюю с себя снимет, с тыла прикроет. Да и, в общем-то, прав ведь, забыть надо, не дело это. Дружба — она ведь впереди всего. Это главное. Сказать легко, но, черт его дери, сердце — самый упорный орган и здравому смыслу совершенно не внемлет, все делает по-своему. — Мда-а, Виктор Палыч, — задумчиво протянул Космос, пожевывая спичку. — Смотри, Сашка в морду твою красивую каак заедет разок. Чтобы в себя пришёл. — Ты меня за кого принимаешь? — Пчёла повысил голос, нервно задергал пальцами по столу из дорогущего дерева. — Да чтоб я за спиной друга? Космос откинулся на спинку кресла:— Ладно, остынь. Все я понимаю. Кроме одного — столько лет прошло, а воз и ныне там. Хватит уже, съезжай. Витя усмехнулся. — Думаешь, я не хочу? — Пчелкин нахмурился. — Не вижу — нормально. А потом она входит, улыбается, взмахивает волосами... И я все. Пропадаю. На последних словах голос Пчелкина захрипел. Космос шумно вздохнул. — Романтик вы, Виктор Палыч... — тёплая ладонь Коса мягко похлопала по лежащим на столе рукам друга. Оля не знала, сколько они просидели вот так, в тишине, уткнувшись друг в друга носами. Каждый думая о своём, о собственной боли, о собственных печалях. Друг о друге. И, конечно, о том, как все таки сложно и странно устроен этот мир, где многое нельзя ни изменить, не переиграть. Даже если сильно захочется. Время — бесчувственная скотина, плывёт себе вперёд и плевало оно на всю эту лирику. А ты либо поспевай за ним, либо складывай лапки и поддавайся течению. Белова мягко отстранилась от друга, потянулась к столу, отхлебнула из чашки остатки остывшего кофе, потёрла переносицу. — Ничего, Вить. Мы с тобой и не с таким справлялись, правда ведь? — слабо улыбнулась, словно сама почти не верила в то, о чем говорит. — Все будет хорошо. И у тебя. И у меня... Олин голос сорвался. Она закусила губу и опустила взгляд на собственные руки, нервно разглаживающие ткань брюк. Руки, насквозь пропахшие одеколоном Виктора Пчелкина. Которые она, спустя какие-то пятнадцать минут, будет словно невзначай подносить к лицу, лишь бы почувствовать. И улыбнуться от разливающегося в груди тепла. И снова поникнуть — от необъяснимой тоски. Из-за окна донёсся двойной автомобильный гудок. — Макс приехал... — Оля медленно поднялась с диванчика, по ходу поправляя одежду. Взмахивая волосами, убирая тонкими музыкальными пальцами пряди с лица. Что-то внутри Пчёлы падало вниз, громко разбиваясь, царапая нутро, как взбесившаяся кошка. Он не мог перестать смотреть на неё. Не мог перестать жадно ловить каждое движение. Каждое едва уловимое, крошечное движение. Витя встал, опустил глаза вниз, чтобы вновь поднять их — взглянуть исподлобья, с хитринкой и обаятельной полуулыбкой. Пчёла снова был Пчёлой. Оля знала наверняка — эта улыбка сводит женщин с ума. Но предназначается ей. Только ей. — Ты просто королева, — усмехнулся Пчёла, подавая ей руку и, медленно потягивая за собой, провожая до двери. У двери он остановился, не торопясь ее открывать, растягивая последние секунды собственного счастья. — А ты — рыцарь, — подмигнула парню Оля, делая маленький шажок навстречу к нему, задерживаясь перед его лицом. ?Мой рыцарь...? — добавила она про себя, не отводя взгляд от его светлых, сощуренных глаз. Оля привстала на цыпочки и, положив ладонь на плечо Вити, дотронулась губами до его щеки, прикрывая глаза. Что-то внутри парня ухнуло. Он мог поклясться — весь мир исчез в этот момент. Развалился на куски, растворился, пропал без вести, обратился в бесконечную тьму. Был только он, Витя Пчелкин, и нежные губы на его щеке. Он закрыл глаза. ?Нет... — Пчёла грустно улыбнулся одними лишь уголками губ, слегка опуская голову вниз. — Без тебя я никто?.Дверь скрипнула, а через несколько долгих, почти бесконечных секунд до ушей Виктора Павловича донёсся тихий звук защелки. Ушла. Дома было пусто и тихо. Раздев Ванечку, за которым они с Максом заехали по дороге домой, делая большой круг, Оля тяжело вздохнула и повела шеей в сторону, разминая ее. Долгая дорога была утомительной. Взгляд упал на пустую ключницу. Сашиных ключей, конечно же, не было. Она и не надеялась, что застанет его дома. Да и вечер был ещё совсем ранний... И будет ли он сегодня ночевать дома, а не черт знает где, как многие последние недели, она не знала. Да что там недели? Месяцы... По-моему, только один человек был действительно счастлив ее возвращению из Америки. Оля грустно улыбнулась. Закинув собственные ключи на крючок, выключила свет в прихожей и прошла вперёд — к столовой. Едва успев спуститься на несколько ступенек вниз, она расплылась в улыбке. Сердце пропустило удар. В центре большого дубового стола искрилась в лучах заходящего солнца, пробивающегося сквозь неплотно закрытые жалюзи, хрустальная ваза. В ней стоял огромный букет, поражающий своей пышностью, заставляющий ахнуть от восхищения. И тут же — что-то тоскливо заскреблось где-то слева, под рёбрами. Это был букет лилий. Всё, кроме любви, вся наша жизнь так далеко.Я, я — не один, но без Тебя просто никто.