Часть 24. Во благо (1/2)

— Фридрих, тебе часто говорят, что у тебя очень красивые черты лица? — Вот ты говорил, когда впервые закатил мне истерику по поводу Жёлтой.

— Ты правда запомнил? – усмехнулся Александр. – Я же вообще вскользь упомянул тогда. Само как-то вырвалось.

Я тоже не смог сдержать улыбку. Странно, я действительно обычно не обращаю внимания на комплименты, но фраза Александра ?девушки же так любят, когда сильные красивые мужчины их истерики успокаивают? почему-то чётко осталась в памяти. Сколько вообще времени с того момента прошло? По ощущениям, несколько лет.

– Я чуть ли не каждую твою фразу готов в цитаты выписывать, – я тоже усмехнулся. — Вот это признание в любви, я польщён, – засмеялся приятель и посмотрел на меня сверху вниз. Не помню, в какой момент я принял лежачее положение, а потом и вовсе переместил голову на колени юноши. – Слушай, у тебя глаза голубые или серые? Сколько вглядывался – так и не пришёл к единому решению.

— От освещения зависит. Предпочитаю считать, что голубые.

— У твоего отца серые?

— Да.

Александр кивнул и не стал дальше допрашиваться по поводу конкретно этой темы. — Расскажи что-нибудь о своей жизни. О детстве, юношестве, школе, институте. Не важно, о чём конкретно, – попросил он. Я поудобнее уложил голову на его коленях и задумчиво посмотрел на мерцающие надо мной гирлянды.

— Первые годы жизни я провёл с матерью. Наверное, это было самое счастливое и беззаботное время в моей жизни, но я его не помню в подробных деталях. Она жила с родителями. Я точно помню, что у них был старый, но очень большой особняк. В то время я проводил жизнь самого обычного мальчика. К нам во двор часто приходили соседские ребята – бабушка очень любила детвору и всегда приглашала гостей, всё время что-то для нас наготавливая. Ещё очень любил слушать, как мама играет на фортепиано и поёт. Она раньше очень часто пела, пока не переехала к моему отцу. И мне всё обещала, что обязательно тоже меня научит играть... – я остановился и закрыл глаза, погружаясь в мутные воспоминания.

В свете солнечных лучей передо мной сидит белокурая хрупкая девушка в белоснежном платье и играет какую-то очень красивую мелодию на пианино. Эта музыка обладает настолько сильной эмоциональной подачей, что каждый раз, когда мама её играет, я сижу, как заворожённый.

Это Radioactive, который играла на гитаре Жёлтая.

– Мама, научишь меня играть так же красиво?

Девушка подняла меня с пола и посадила себе на колени.

– Конечно же научу, Фриц, – улыбнулась она. – Только немного попозже – когда ты читать научишься. Подождёшь ещё один год, ладно? – Хорошо. А сыграй ещё раз эту мелодию, которую ты только что играла.

– Она так и не успела меня научить… Через несколько месяцев объявился мой любимый папа со словами ?собирай шмотки, ребёнок дальше расти будет в моём доме?. – Ты никогда не видел его до этого? Может это вообще не твой родной отец?

– Видел. Он не раз приезжал к нам, но я не знаю зачем. В такие моменты мама всегда просила бабушку увести меня куда подальше, чтобы я ничего не видел и не слышал. Иногда я видел после таких встреч синяки на лице матери, которые она старательно пыталась скрыть косметикой. Лично мне отец тогда ни слова не говорил.

К нашему дому подъехал чёрный автомобиль. Девушка, которая в это время во дворе занималась живописью, тут же подбежала ко мне, взяла на руки и понесла в дом.

– Фриц, иди быстрее в свою комнату и не выходи из неё, пока я не приду, хорошо? – поставила она меня на пол возле лестницы, ведущей на второй этаж.

– Мама, это снова тот человек? Он будет тебя бить?

Женщина вздрогнула, но постаралась не показывать паники.

– Что ты, солнышко, он не будет меня бить. Просто посиди в своей комнате. Всё будет хорошо, обещаю. Давай, беги же скорей.

Я кивнул и со всех сил побежал вверх по лестнице. Я всегда слушался старших, но конкретно в этот день очень нехорошее предчувствие сдавило душу. И я впервые намеренно ослушался, снова спустившись вниз и спрятавшись под лестницей. Сквозь доски можно было видеть две человеческие фигуры и отчётливо слышать их разговор.

– Собирайся, вы переезжаете, – по интонации мужчины было понятно, что возражений он не потерпит.

– Я никуда с тобой не поеду, Герман! Мы это уже обсуждали, убирайся отсюда и не смей больше возвращаться!

– Боюсь, у тебя нет другого выхода, – он сунул в руки девушке какие-то бумаги. Она принялась их читать и с каждым перевёрнутым листом её эмоциональное состояние становилось всё хуже и хуже. – Ты сволочь! Ты не посмеешь так поступить! Это фальшивые бумаги! – О, ещё как посмею, Лили. Кому и как ты докажешь, что бумаги подделаны? Думаешь, тебя послушают хоть в одном суде против меня? Кто ты такая вообще? У тебя ни денег, ни связей, ни какой-либо славы и известности. Всё, что у тебя есть – это фамилия, которая ничего не значит в наше время, и вот этот полуразрушенный средневековый особняк, на ремонт которого у вас даже денег нет. Я вообще не тратил бы на тебя своё время, если бы не мой сын. Так что я даю тебе последний шанс и сутки на размышления. Завтра в это же время я приеду. Надеюсь, у тебя хватит ума сделать правильный выбор.

– Ты знаешь, что было в тех бумагах? – Нет. Я потом старался их найти, но ничего не вышло. На следующий день, как и обещал, он снова приехал.

– Здравствуй, Фридрих, – передо мной на корточки сел светловолосый мужчина. Несмотря на то, что он улыбался и старался выглядеть как можно дружелюбнее, его глаза оставались холодными и жёсткими. Мама стояла рядом и держала мою руку. Я почувствовал, как вспотела её ладонь.

– У тебя глаза злые, – прямо ему в лицо плюнул правду, ещё не боясь и не думая о каких-то последствиях. Мужчина поднялся и выпрямился, хищный оскал с его лица сполз, и он посмотрел на мою мать. Девушка ещё крепче сжала мою ладонь, но ни слова не сказала.

– Мой слуга перенесёт ваши вещи в машину, присаживайтесь, – он открыл дверь автомобиля и жестом руки приказал садиться.