1 часть (1/1)

Паршивый здешний джаз. Словно бы надоедливый песок?— сыплется из каждой щели, шелестит матовыми оттенками, хрустит низкими нотами. Нескончаемые переливы тугих, надоедливых струн виолончели, в которых вязнешь, задыхаешься.Джаз?— развлечение богатых и беспечных, ведь они могут позволить себе раствориться без остатка в этой тяжелой, степенной музыке. Зыбучие пески очередной мелодии для них не более чем смех. Прекрасный способ скрасить бестолковый вечер в окружении подобных себе идиотов.И все же.Джамиль в стылом мраке Мостро Лаунж ощущает себя не столь отвратно, как хотел бы. Пряная темнота ласкает кожу, облизывая преданно смуглые пальцы. Приглушенный индиго танцует неторопливое танго, на грани между светом и верткой тенью, превращаясь незаметно в чернильно-черный. Матовые стекла дышат перламутровой дымкой, похожей на серебристую чешую змей.Джамиль и сам как змея. Которая нашла отличное логово под гладким, прохладным камнем. Дорого, стильно, роскошно. Прекрасное место, чтобы ощутить себя фальшиво значимым.Жаль, что, мерзкая музыка даже ночью не затыкается.Что-то это напоминает.—?Джамиль-сан, о чем задумались? —?голос такой же безупречный, как джазовая вариация. Идеально подобранные ноты утонченной вежливости и насмешливого презрения. Оскорбление, одернутое шелковой чадрой* любви. Как это банально.Азул держит пару бокалов тонкими пальцами, и в его улыбке столько сладкого сока, что можно жадно пить, утолить любую жажду.Тяжелые капли нектара обмана стекают с его чуть пухлых губ. Они есть яд?— самый действенный, но, должно быть, и самый изысканный, который только лишь можно найти. Лесть?— опаснейшее оружие, которое подобно настойке из перезрелых фиников. Вкус точно такой же.Джамиль это явственно ощущает на кончике языка, стоит Ашенгротто сделать шаг ближе. Поставить наполненный алым багрянцем бокал перед своим гостем.Сегодня он не столь формально одет: только рубашка и брюки. Решил избавиться от всего лишнего заранее?— никакого галстука и пиджака. Лишь самое необходимое, необходимое пока.—?Не важно,?— ответ Вайпера, в котором так просто прочесть усталое ?не твое дело?. Привычная игра в учтивость, ведь слуге не стоит сердить состоятельного господина, что пригласил недостойного в свой дом.Хотя, интонация все равно отдает спесивым пренебрежением.Но Азулу, кажется, нравится.Он игриво усмехается, отпивая вино. Поводит плечами в предвкушении большего.Он кобра?— выжидает, знает, когда укусить. Наслаждается охотой, при этом не брезгуя извиваться, словно бы змея, зачарованная факиром. Танцует, а в глазах огонь тысячи джиннов. Может позволить себе быть сладострастным, если того пожелает.Он может быть вообще любым, потому что он беспринципная тварь.Только Джамиль не трепетная жертва, чтобы очароваться подобным представлением. По крайней мере, он не теряет бдительность, лишь коротко поводя бровью, оценивающе взирая на чужую фигуру.Морщится наигранно, беря в руки угощение.—?Разве студентам можно подавать алкоголь? —?вопрос ради вопроса. Потому что после него сразу же следует глоток.Азул улыбается еще шире, и взгляд его становится восхищенным.Как мало нужно, чтобы он порадовался. Всего лишь прийти в Октавинелль ближе к ночи, вкусить яств, ответить на пару фраз.Просто проявить внимание. И в ловушку для ловли жемчуга попадает осьминог?— мерзкое существо. Скользкое. Но на вкус?— самое то.—?О, прошу тебя, пусть это останется нашим маленьким секретом,?— Ашенгротто прикладывает тонкий палец к губам, и в глазах снова алмазные искры.Он наклоняется чуть ближе, смотрит сверху вниз на сидящего на софе Вайпера.Странная поза?— они не на равных, Джамиль снова где-то снизу. Но именно Азул?— свободный богатый мальчишка?— похож сейчас на лукавую гурию**. Искусительницу оазисов, мираж, что не удержать в руке. Краткое наслаждение, без права на сожаление. Азул?— правда гурия, потому что именно наслаждение без обязательств, то, что связало их в шелковый узел. Странно только, что даже сейчас, пытаясь быть соблазнителем, Ашенгротто все равно выглядит таким очаровательно хрупким. Где-то в глубине его взгляда спрятан ключ к загадке, о которой они молчат.Гурии любить не умеют?— даже самой жалкой человеческой любовью, а вот Азул…Смешно. Правда смешно. Так что Джамиль позволяет себе ответить улыбкой на улыбку. Его забавляет, как старается выслужиться перед ним тот, кто бы сам хотел, чтобы именно ему прислуживали.Но лицемерие сильных мира сего выше их желаний. Они готовы унижаться и унижать других, только бы достичь своих целей. Ашенгротто не отличается в этом ни от Аль-Азимов, ни от кого-либо еще?— что угодно сделает ради собственного желания. Даже сам поверит в ту ложь, что он готов ластиться преданно к гадюке.Но, кажется, Азул забылся на миг, забыл о своем коварном плане. Из-за возвращенной улыбки он вдруг позволил себе такую наглость, как смущение.Кажется, не стоит Джамилю баловать его своим мимолетным снисхождением. Азул начинает забывать обо всем.В приглушенном свете все равно видно алый румянец на его щеках.—?Если директор узнает, что ты продаешь здесь алкоголь,?— фраза обрывается так же быстро, как звонкий отзвук бокала, который Вайпер отставляет на резной столик. Не самая лучшая приманка, даже не попытка шантажа.Джамиль слишком устал от своей жизни и своего положения, чтобы пытаться управлять еще и Азулом.Хотя, не то, чтобы ему нужно стараться, чтобы добиться чего-то. У Азула есть вкус к хорошим вещам. Джамиль же?— лучшее, что тот может получить в этом колледже. Бокал, что забыт теперь на самом краю, лишь красивый предлог. Приглашение.Паршивая музыка играет, от нее становится тошно. От Ашенгротто, в принципе, тоже. С самых ранних лет такие люди, как он, счастливчики и любимцы судьбы, вызывали у Джамиля лишь сдержанное отвращение и щепотку красного перца, которому имя завись. От них бы избавиться, спрятать лицо в ладонях.Только вот все султаны и шейхи мира только и делают, что стремятся нарушить тот хрупкий, как стеклянный шар, покой одной пустынной гадюки. Приятно, что тебя желают. И мерзко в той же мере.Не столь давно в длинном списке именитых имен воздыхателей появился Азул. Очередной богач, который хочет обладать. Но он хотя бы молод. У него красивое лицо с вызывающе-пошлой мушкой. Мягкие волосы, похожие на июльское небо в вечерний час. Соблазнительно-бледная кожа, какой не бывает у жителей Горячих Песков. И чувство стиля, за которое можно его благодарить. Кокетливый делец, умеющий втереться в доверие, прорасти под кожей, оболгать и сломать изнутри.Если бы Ашенгротто не был бы столь настойчив в своих восторженных речах, пожалуй, Джамиль бы и сказал, что ему по нраву этот бессовестный купец с дальних морей. Но в Октавинелль все равно бы не перешел.—?Джамиль-сан, прошу, не стоит рассказывать лишнего посторонним,?— Азул театрально склоняет голову набок. Дикие кошки подобный жест делают и не вполовину того чарующе, как выходит у Ашенгротто. У них нет той грации, морской изменчивости. Кошки?— всего лишь кошки.Они не Азул, который знает, как нравится Джамилю. Как сделать так, чтобы маска презрения дала трещину. Всего одну?— но глубокую.Азул ловко седлает колени Вайпера, руками крепко оплетая шею. Удавка и та была бы нежнее. Это сети, которые теперь не отпустят. Притянут к себе как можно ближе.—?Давай просто приятно проведем этот вечер, Джамиль,?— шепот на самое ухо. Теплый, нахально щекочущий. Азул прекрасно разговаривает не только на языке слова, так что его голос становится глубоким и манящим, как зов воды, но и на языке тела. Владеет им в совершенстве.Еле ощутимо он подается бедрами вперед. Его губы касаются мягко и как будто бы нежно чужого виска. Самые дорогие и умелые проститутки Аграбы не столь обаятельны, как Ашенгротто сейчас.Джамиль вздыхает протяжно.?Этот вечер?, как и всегда, слишком затянулся. Все вернулось к той точке невозврата, где теряются караваны.Но Азул слишком хороший игрок в наперстки, поэтому просто закончить?— об этом можно лишь мечтать.Вайпер все еще не жертва интриги. Он азартный картёжник, который делает ставку за ставкой. Хочет узнать, насколько может быть противен ему один хитрый осьминог?— когда наконец масло терпенья в лампаде перельется через край, загорится и сожжет покои. Когда же чужая ухмылка на приторных губах перестанет быть столь красивой. Когда же перестанет хотеться стереть ее поцелуем.В играх и убийствах главное вовремя остановится. Знать, когда спрятать фишки нард и испачканный кинжал.Но, к сожалению, когда играешь с Азулом Ашенгротто, момент теряется.Теряется ровно тогда, когда этот паршивец начинает короткими, отрывистыми поцелуями покрывать лицо. Словно бы они давние любовники, а не два мерзавца, которым хочется отдохнуть от слишком правильного мира. Но не стоит исключать мысль о том, что Азул все же хочет немного иной связи, чем просто на одну (не одну) ночь. У него всегда далеко идущие планы.Джамиль не упрекает его ни в чем: во многом из-за безразличия, отчасти из-за любопытства?— что будет дальше, если позволить Ашенгротто так думать?Джамиль просто кладет ладони на чужие бедра, прижимая Азула теснее. Пальцами поглаживает, задирая рубашку. Замечает, не без удовольствия, как потяжелело и участилось чужое дыхание. Приятно знать, что тебя желают. Ровно в той же степени, как и мерзко.Но ради честности?— честности с самим собой (единственной доступной)?— стоит сказать, что видеть Азула таким растрепанным и притворно слабым даже приятно. Неплохое развлечение, способ забыться. Лучший вариант из тех, что доступен здесь и сейчас. Эти губы, что так отчаянно утягивают в поцелуй, хотя бы не осудят. Скажут многое, соврут, оклеветают, обманут. Но не осудят.Потому что они слишком похожи. Они суть одно?— лжецы, ищущие выгоду и находящие ее друг в друге.Азул большую, Джамиль меньшую.Азул и правда хочет быть вместе, как партнеры по сделке. На другую любовь он просто не способен. Но это все еще любовь, хотя и странная.Джамиль просто коротает время среди темноты и холода, пожирая чужое тепло. Исследуя чужое тело. Красивое, в чем-то безупречное?— хоть какое-то оправдание этим вечерам.Азул многое позволяет, так что не так смертельно скучно и томно отбывать свой срок в золотой тюрьме, рядом со своим наказанием.Они целуются долго и бесстыдно. В пустоте Лаунжа, где давно отгорел последний свет.Играет паршивый джаз.