Сотни жизней, чтобы отнять твою // Эрик Стивенс (Киллмонгер; Н'Джадака) (1/1)

—?Ну и что ты тут натворил?Как бы мы расширяем место преступления.Типа мы дилетанты.У всего в мире есть отдача; огнестрел, упертый рукоятным корпусом в плечо, отдает в напряженные руки и запоздалыми спазмами сводит мышцы?— так, что пальцы на какое-то время костенеют и не могут отпустить курок. Еще всякое, что ты посылаешь во Вселенную?— от добрых помыслов до хлесткого трехэтажного,?— неизменно возвращается к тебе по принятому закону кармы; что-то пнешь, и после прилетит в ответ?— и так буквально со всем, что существует, и с каждым метафоричным понятием.Нечто отдает сильнее, иное?— сложно прочувствовать; Эрик ловит ее взгляд и, когда сменяется цвет диодов под потолком помещения, заливая ее тело красным, фиолетовым, синим и глаза выделяя на фоне лица неимоверно темными омутами,?— каждая мышца в теле каменеет, кое-где низко вибрируя невыносимым и резким напряжением.Поэтому, из-за налившего кости и плоть электричества, толпу он рассекает как незыблемый волнорез?— около нее оказывающийся обычным бетонным остовом, которому явно не тягаться с рьяным и ревущим штормом, пришедшим из самых темно-синих глубин, с высоты похожих на распахнутый глаз древнейшего из китов.Она в такт музыке поворачивается к нему лицом и улыбается, принимая безмолвное приглашение; кладет руки ему на шею, чуть сокращая расстояние, и движется так, что не оставляет права на выбор, предлагая только подчиниться, послушно склонив голову к нежному изгибу ее плеча, по которому в сменяющемся диодном синем ползут неуловимые полоски люминесцирующей краски, а в красном уже полностью исчезают, но зато появляются обнаженные в то ли улыбке, то ли ухмылке самые краешки клыков. И Эрик понимает, что лучше уж витки цветов, жестоко заставляющие его давить в себе желание по этим прочерченным маршрутам проследовать пальцами?— и губами.Ты играешь с нами в русскую рулетку:Пять заряженных, один?— холостойЛучше?— а в темноте она абсолютно невыносима, потому что легкий сумрак коридора, в котором они оказывают немного позже, оставляет простор для полного восприятия, когда не мешает ни музыка, ни смена световых волн?— ничего; только она, изящно меж пальцев зажавшая сигарету, и ее голос и смех, и взгляд?— и запах, который не может перебить кружащий вокруг сизый дым. Она получает его имя и отшучивается на просьбу назвать свое?— так аккуратно и филигранно, что Эрик понимает это уже позже, намного позже; она говорит, улыбнувшись, заметившая его шрамы, что он напоминает упаковочную бумагу?— ту, что с воздушными пупырками для сохранности всякого ценного; она тушит сигарету о стену, к которой до того прислонялась спиной, и?— и буквально исчезает, когда в коридор выходит кто-то еще.То ли смешивается с толпой, то ли попросту проваливается сквозь землю, возвращаясь в адское пекло?— туда, где правит; туда, где ей самое место. Эрик какое-то время ищет ее по пространству, в котором все вокруг танцуют и сокращают расстояние меж друг другом, а после мирится с фактом, что, вероятнее всего, попросту ее выдумал.Спертый воздух, огромное количество людей, низкие звуки вибрирующей в сердце музыки, заходящейся глубокими острыми витками битов, и, конечно, свет, через весь цветовой круг проходящий в смене холодных и теплых оттенков, иной раз неоново-кислотных, за десять с небольшим секунд?— все это в сумме, может, что-то в большей степени, нежели иное, но дало ему по голове ощущением неминуемо летящей с безоблачных высот наковальни. И Эрику она привиделась?— маленькое увлекательное волшебство; то, что в пустыни обманывает путника, заводя его недостижимой иллюзией в песчаные дали, откуда уже не выбраться живым.Хотя, нет, возможность, конечно, есть всегда; он выходит из бара, бегло оглядывает переулок?— словно спасшийся из песочного плена и вернувшийся к цивилизации, чтобы ощутить гнетущую власть безумия.И спасение найти в том, чтобы вернуться обратно.Эрик оглядывает запертые под пуленепробиваемое стекло экспонаты?— и тот, что открыт и никак, казалось бы, не защищен; на ней, ведущей небольшую группу заинтересованных туристов, какое-то форменное официальное платье темно-серого цвета?— словно мокрые от дождя мышиные спинки,?— и вьющиеся волосы низко собраны, открывая вид на шею и плечи. Когда она взмахивает рукой, показывая очередной выставленный элемент и начиная неспешный рассказ о всякой там истории, многие из толпы заметно напрягаются, проникаясь тихим голосом, низко урчащим на некоторых нотках?— Эрик не в толпе, но он тоже напрягается, потому что, помимо этого всего, помнит, как эти бедра, плотно охваченные тканью платья, двигались под его ладонями, тщетно пытающимися задать ритм. И помнит, как взгляд в диодовом красном становился почти черным?— колким и невыносимым; и искусанные сухие губы, чуть приоткрытые в улыбке, и россыпь веснушчатых пятен по коже, открытой в вороте футболки, и острые ключицы, пахнущие сладким и травянистым, и то, как тонкие пальцы сжимали сигарету?— и как она щурилась, втягивая дым.Он подходит, чтобы спросить у нее про маску?— рогатую и ужасающую,?— и по позвоночнику пробегает липкий холод от ее дрогнувшего и растерянного взгляда; и мгновенно хочется ее к себе прижать, крепко и сильно накрывая рукой плечи.А если ты привык охотиться?— поверь:Она придёт к тебе как ласковый и нежный зверьИ даже разрешит тебе себя пойматьИ все же она говорит; рассказывает, на него не смотря, про то, что он вскоре украдет, равно как и оружие, выставленное под соседним куполом?— пробьет якобы непробиваемое стекло, разрушит парочку стен и, схватив ценности, исчезнет, ловко запрыгнув в неподалеку припаркованный фургон?— исчезнет, как и она исчезла от него в вибрирующем пространстве ночи.Ее рука делает неспешный полукруг движения в воздухе, а после ребром упирается в другую ладонь, выделяя мышцы запястий?— они, эти ладошки, как и заостренные ноготки на подрагивающих пальцах, одним своим видом обещают скользящее по коже тепло, приравненное к ощущению, будто откуда-то сверху льют нескончаемый кипяток, обваривающий тело, и, может, еще и предрекают россыпь царапин на спине и руках, если, между ее разведенных ног расположившись, склонить голову к напряженной шее и оставить там чувственный влажный поцелуй. Эрик смотрит, как легко она заправляет за ухо выбившуюся прядь?— и сожалеет, что вместе с вибраниумовым оружием и ужасающей маской не может с той же ловкостью схватить ее: тоже украсть, чтобы наслаждаться, вблизи любуясь тонкими острыми мышцами, прорисовывающимися под кожей шеи, когда она поворачивает голову, чтобы кому-то что-то ответить?— любуясь, восхищаясь и, конечно же, касаясь.Умыкнуть, надеясь, что мистическая мощь, в ней заключенная, не разъест его до костей?— и даже не рассчитывая на то, что сможет ее себе подчинить.Только здесь охотишься не ты,Охотница?— она.