Решил, что его ничего не убьет // Форрест Бондурант (1/1)

—?Это объясняет, откуда у них что-то звериное в характере.—?Хочешь встать в один ряд с теми ублюдками из города? Хочешь, чтобы, говоря об Аль Капоне, неизменно вспоминали и о тебе?Она вспыхивает?— практически иссушенная спичка, существующая лишь ради этого огненного и красивого момента смерти; вспыхивает, кидает в него чем-то?— стаканом или кружкой, или бутылкой; и без того пушистые волосы взлохмачены, покрасневшие щеки вызывают неизменное и неутолимое желание схватить ее и прижать к себе?— гореть, так вместе.—?Ты не поймешь.—?Так объясни мне!Он снимает перед ней шляпу?— даже когда шляпы на голове и нет; едва была хотя бы секунда, когда он не испытывал звенящего чувства схватить ее, запихнуть в старую, видавшую лучшие дни машину и увезти обратно?— туда, откуда он ее забрал без собственного к тому желания; просто так уж вышло. Отдать ее Бэннеру?— из самого простого в мире чувства: потому что она невыносима в своем характере и этих кошмарных вещицах, которые обтягивают бедра и высоко сидят на талии; отдать, чтобы подобное к подобному?— чтобы стать и эффектность к ощутимому смертоносному пафосу, который струится и льется; чтобы она легко выпрыгивала из натертой машины, а не таскалась по всяким пыльным пригородным дорогам, наблюдая, как он наживает себе врагов.Форрест закуривает и хмыкает на очередную попытку вывести его из себя?— кидает: что-то про неблагодарность и граненый стакан.Замирает, вся встрепенувшаяся, взбалмошная?— взмокшая; озлобленная и обозленная?— такая, от которой сводит зубы, едва только взглянешь, будто от целого лимона, в который впиваешься одним укусом. Грозит ему ворохом проблем и неминуемой гибелью?— сердечным приступом, как минимум,?— и Форрест усмехается, выпуская в ветхий потолок дым.Его сложно любить?— очень-очень сложно; а еще больно и крайне бесполезно. Он холодный, колкий, прямо острый?— такой, что утянет в водоворот, из которого сам сухим выйдет, а ты бултыхаешься там обескрыленной бабочкой, попавшей в воронку раковинного слива?— нашедшая погибель в бытовой луже; выйдет сухим и даже не обернется, как бы в сердце не екало. Любить его сложно и больно, и гадко?— каждый раз остервенело ломая ногти и зубы?— все, чтобы доказать, что хоть в четверть равная ему хищница?— с молочными клыками и тонкими короткими коготками, но не пахнущий детством и теплой шерстью котенок; такая, что глазами уже различает тьму и разбивает ее на отрезки, в каждом из которых?— он, он, он! Только он один.Мой ненаглядный, боль моя.Обреченно. Вот, хорошее слово?— лимонно-горькое на корне языка.Любить его?— рыть себе яму; собственными руками, без всякой лопаты, самозабвенно откидывая рыхлую холодную землю. Потом лечь в образовавшуюся выемочку?— руки на грудь, глаза прикрыты; прослушать поминальную речь, ощутить три горсти на груди и с улыбкой на губах принять участь, которую сама себе определила. Форрест смотрит на нее, сгорбленную, упершуюся ладонями в резную и крепкую спинку кровати?— упершуюся рогом в глыбу скалы, ожидая, что та сдвинется с места.—?Что ты хочешь узнать?—?Ни черта я от тебя не хочу, Бондурант.На руках странно саднит, будто от ощущения застывающей кровавой пленки на костяшках?— он их трет и трет, и трет, пока она не поворачивается к нему лицом?— понурая, странно посеревшая, словно опустошенная до самого дна.—?Я вернусь домой.—?Домой?—?Да.Она выдыхает так, будто испускает дух?— протяжно, сухо; с легкими нотками хрипоты и прорывающегося рыдания?— когда срывает все предохранители и остается только молиться, чтобы не разрыдаться при нем.Мой ненаглядный, жизнь моя.—?Я в ваших делах не участвую. Ничего не знала, ничего не видела?— то, что вы у себя гоните, даже на язык не пробовала. Попрошу Джека, чтобы он отвез меня, и на том закончим.—?Сейчас?—?Да, сейчас. Если у него есть время.—?Сейчас ночь. И снегопад начинается.Она усмехается, ладонью смахивает слезы с щек и растирает похолодевшие запястья. Сутулится, поправляет рубашку?— чистый и гладкий шелк, специально для нее откуда-то там привезенный и пошитый.—?Бог с ним, утром поеду.—?Утром будет туман. И грязь схватит гололедом.С ним так всегда?— привыкаешь стачивать о стальной панцирь клыки, постоянно заново вырастающие, миришься с тем, что ногти сызнова лезут из дрожащих податливых пальцев, а ты их упрямо обламываешь, стучась в замурованные двери.—?Днем.—?Каким днем?—?Следующим днем, после туманного утра.—?Обещали морось.Всегда так?— невыносимо и, кажется, бесцельно. А потом обретаешь себя в вихре его взгляда, чтобы тут же утратить в обжигающих прикосновениях?— сильных, уверенных, крепких. Позволяет ему встать, подойти и коснуться грязными и мозолистыми руками напряженной шеи, обвести пальцами колкие ключицы?— надавить, прочувствовать трепет сердца, всегда перед ним заходящегося. Позволяет себя поцеловать?— и целует в ответ; рассеянно, неуверенно?— опасаясь очередного подвоха. Обвивает руками его торс и сама подходит ближе; вытягивается и дрожит в его руках, ведь, в конце концов, черт подери?— все во благо.Прежде всего, в ее.Форрест не объясняет, не говорит, не посвящает ее в дела, которые неизменно сулят большие проблемы?— такие, от которых свербит в голове и жжет в теле от одной только мысли, что сам он может стать тем, кто кинет на ее бездыханную грудь последнюю горсть рыхлой и черной земли.