1 часть (1/1)

Его рука подрагивала, напористо налегая на небрежно вырванный лист, упорно выводя чёткие буквы. Под тяжёлые шаги за дверью, под неразборчивые отголоски разговоров, он тихо всхлипывал, нередко заправляя непослушные пепельные волосы за уши. Он бросал короткие взгляды в сторону зарешёченного окна, надеясь успеть до того момента, как в сумраке ночи, в холодной, обволакивающей темноте, всё-таки появится он. Глеб, взвинченный и напряжённый, подорвался к окну. - Глеб, дорогой, ты спишь? – ядовитая вкрадчивость настолько присуща им, что больше не удивляет, вовсе не огорчает. Он скорчился, затихнув. Дело сделано. Гаси свет. Дождись полуночи и беги. *** Пепельные облака ненадолго окрасились багрянцем, затем розовые и лиловые отблески уже угасли и в тёмно-синем небе начали вспыхивать звёзды. Бродячие псы жалобно завывали за металлическими заборами, а плешивые кошки так и норовили полюбопытствовать и заглянуть в окно второго этажа, расположившееся в типичном частном доме над скатной крышей, в свою очередь нависающей над чудесными лилиями и гвоздиками. Но окно было спрятано за стальными прутьями, где расстояние между ними было настолько ничтожным, что два человеческих пальца с трудом могли протиснуться, а рука – тем более не имела такой возможности. Прохожие опасливо глядели наверх, а когда туманно видели на подоконнике пепельного блондина, держащего в руках блокнот и что-то внимательно туда записывающего, часто удивлённо распахивали глаза и дальше шли по тротуару, обрамлённому цветами по обеим сторонам. Мать парня любила цветы, а Глеб их просто терпеть не мог. Но его ненависти не было прощения – цветы наполняли дом снизу доверху: висели на стенах, стояли в углах, на тумбах, полках, в шкафах, даже в комнате далёкого от них Глеба, выглядящего абсолютно наоборот, наперекор цветам и наперекор своей нежной матери, которая нежна была лишь на вид. Ей всегда хотелось одного – спокойствия, которого она добивалась самыми ужасными методами. Потеряв младшего сына, она совсем обезумела. Дети злы и жестоки. Одноклассники не разделяли невероятно сказочной любви тринадцатилетнего мальчика к хрупким цветам, которые он так самозабвенно полюбил с первого стебелька, взросшего в саду. Герман был слишком чист – в этом была его погибель. В этом грязном мире ему места не было. Могила усыпана цветами. Глеб навещал его каждую весну, в день рождения, а сегодня – нет. Сегодня он заперт, точно преступник. После первого побега было решено поставить на окна решётки. После второго запереть двери. После третьего запретить выход на улицу. Отец служил марионеткой в руках сумасшедшей матери, выполнял все её поручения и всегда одерживал победу в спорах с Глебом, потому что применял силу. Он был хорошо сложен, плечист, огромен – в два раза больше блондина. После третьего побега Глеб старательно начал готовить четвертый. Вот и сейчас, сидя на широком подоконнике, Глеб уже битый час пытался высчитать лучшее время для побега – и наконец высчитал: полночь – лучший период времени, потому что мать без пятнадцати двенадцать гасит свет по всему дому, а в двенадцать – спит непробудным сном вплоть до двух сорока, а там уже идёт на кухню, чтобы выпить стакан воды или на террасу, чтобы выкурить сигарету, а потом возвращается в постель и засыпает примерно через двадцать минут. Полночь – идеально. Через месяц Глеба здесь уже не будет. Мимо дома проходила шумная толпа, предположительно состоящая только из общества парней, весело ведущих разговор, что было слышно даже со второго этажа. Они остановились. - Бля, чуваки, прямо как Рапунцель! – Глеб бросил на них недовольный взгляд, равнодушно натянув занавеску во всю длину окна, пытаясь отвлечься от нелепо брошенной шутки. – Эй, ну! - Завались, Никитос! – смешки были авторитетно прерваны негрубым высоким голосом. – Сейчас, шнурки завяжу. Вы идите, я вас догоню. Глеб уже выкинул из головы эту компанию, если бы не тот же голос, снова добравшийся до его ушей: - А зачем тебе штука эта, ну, решётка то есть, на окнах? Прутья взвизгнули, когда незнакомец нетерпеливо бросил в них камень. Глеб нахмурился, отвёл занавеску в сторону и попытался разглядеть силуэт, облаченный сгустившимся мраком, и подсвеченный лишь настольной лампой на подоконнике – единственным источником света по всей округе. - Я тебя первый раз вижу! – блондин смутился. – То есть, я тебя не вижу, но слышу точно первый раз! Не суй сюда свой нос. Незнакомец развёл руками. - Влад, ты чего там делаешь? – прикрикнул один из его компаньонов. – Давай быстрее. - Ладно, завтра зайду, но не позже заката! Увидишь меня во второй раз! – теперь смутился этот Влад. – Или в первый… Короче, не суть, увидимся завтра! И он скрылся за поворотом. *** Ближе к вечеру следующего дня, когда далеко впереди взыграла узкая полоса заката, и в тёплом, напоенном весенними ароматами воздухе уже ощущалась ночная прохлада, Глеб проснулся от неожиданного лязганья по прутьям. Он лениво подошёл к окну и удивлённо раскрыл глаза – ему дружелюбно помахали ладонью. Улыбающийся снизу юноша казался очень трогательным: был одет во всё яркое, с пирсингом в носу, симпатичным личиком и чёрно-лиловыми волосами до плеч, торчащими во все стороны. - Тебе делать нечего что-ли? - А тебе? – Влад поставили рюкзак на разбитый бордюр и опустился рядом с ним на колени. Блондин с изумлением и интересом изучал хрупкую фигуру, штудирующую сумку, наверняка его младше, наверняка с пустой головой и несбыточными мечтами, которые Глеб давно оставил позади – уже прошёл год с первого побега и восьмой месяц его домашнего ареста. - Знаешь, чем мы займёмся? – Глеб хмыкнул – эта фраза в исполнении любого другого звучала бы самой тупой сатирической шуткой из всех возможных, но в словах нового знакомого не было никакого намёка на издевку, наоборот, он продолжал что-то торопливо выискивать в рюкзаке. – Нашёл! – и в его руках оказалась книга. - Книга? – блондин наклонился ближе в меру своих возможностей. - Да, - подтвердил тот. – Понимаешь, мне очень скучно читать её в одиночку, а избавиться не могу – жалко, поэтому тебе придётся стать невольным слушателем. - С чего это невольным? – возмутился Глеб. - Любой свободный человек бы не стал слушать меня больше десяти минут и ждать, пока я вытащу книгу. - Мне было интересно. - Свободному бы не было. Да и у тебя решётки на окнах, чувак, я тупой что-ли? Он сел прямо на асфальт, подкладывая ноги по себя. Апрель был чистый и солнечный, напоминал скорее июнь. - Ты хоть расскажи, что в начале было, - Глеб лёг на подоконнике, сгибая колени, одной рукой теребил края футболки, а другой нервозно постукивал по стальным прутьям, вслушиваясь в предысторию, в которую Влад с лёгкостью согласился его посвятить. И даже не разобрал того момента, как он начал читать. Темнело. Сгущался сумрак. - При таком освещении невозможно читать, - Влад громко захлопнул книгу. – До завтра тогда. - Что? Ты ещё и завтра придёшь? – недоуменно спросил Глеб, приподнимаясь на локтях с возникшим желанием его увидеть. - Там четыреста страниц, - он потрепал бедную книгу в руках. – А мы на шестидесятой – вот и считай. Глеб серьёзно задумался, а Влад во второй раз прошмыгнул за дом и скрылся за поворотом. Блондин и в третий, и четвертый раз был уверен, что тот больше не придёт. *** - Половина! – накрапывал дождь. – Надо закругляться, а то домой приду, точно после душа. - Ты далеко отсюда живёшь? – поинтересовался Глеб, и Владу вновь пришлось закинуть голову вверх и отойти назад, чтобы сквозь яркие солнечные лучи приближающегося заката и широкие прутья разглядеть его лицо. - Относительно, - многозначительно ответил парень. – Я просто учусь за три квартала от твоего дома, лицей типа. - Так ты оттуда каждый день ходишь? – Глеб усмехнулся. – Новенький, видимо, тебя раньше я там не замечал. - Видимо, - он коротко улыбнулся. – А ты на домашнем? - Да, весь одиннадцатый класс учусь самостоятельно, вот в этой залупистой комнате, - Влад не упустил попытку разглядеть примерный интерьер – забавное зрелище. – В этих решётках, кстати, ничего криминального. Меня никто не похищал, никто надо мной не издевается или всякое такое, что могло бы прийти в твою голову. Я просто на домашнем аресте. - Так, сейчас рассмотрим твою залупистую комнату! – оживлённо воскликнул Влад и направился к мусорным бакам. – Косу протяни, а то я могу лилии эти помять случайно, когда падать буду. Тут же не очень крутой склон? - Эээ! Стой, ты же реально свалишься! – но он уже был на баках, уверенно закидывая ногу на крышу, рукой пытаясь ухватиться за выступающий водосток, который, кстати, выглядел не намного устойчивее бочек, танцующих под ногами Влада. - Главное – это желание… – с придыханием пролепетал он, когда все части тела были на крыше, а единственной опорой оказался тот же хиленький водосток. Склон действительно был не таким крутым, чтобы с него скатываться. - Так, как бы тебе жизнь облегчить? – Глеб спрыгнул с подоконника, размышляя о возможной помощи в преодолении нескольких метров до окна, а там уже можно будет держаться за решётку, усевшись на выступающий откос. Взгляд упал на торшер, неработающий уже третий год. Глеб улыбнулся собственным мыслям и принялся избавляться от ненужных частей, в итоге оставив одно ?туловище?, идеально протискивающееся между прутьями. - А что мне с ней делать? – спросил Влад, когда палка была у него. - Блин, а реально – нахуя? - Лучше бы ты занимался моральной поддержкой, - с этими словами он закинул палку за забор, аккуратными движениями и с предельной осторожностью двигаясь к окну. - Ты в ?Ассасина? играл? – Влад отрицательно помотал головой. – Так вот, ты на него похож сейчас. Он издал звук, похожий на смешок, и с минимальным шансом на удачу допрыгнул до окна, что Глеб от неожиданности вздрогнул и выронил ?шляпу? от торшера. Кажется, Влад сам был в шоке от своего прыжка. Сейчас он широко распахнутыми глазами изучал удивлённое лицо Глеба, вцепившись в решётку, не решаясь прервать воцарившееся молчание. Блондин снова забрался на подоконник. Ещё никогда они не были друг к другу так близко. К тому времени дождь усиливался, перерастая в ливень, гулко звякающий по крыше. - Сейчас будет скользко – свалишься, - Глеб не мог отвести взгляд от промокающего на глазах парня. - Да, точно, только вот я хочу убедиться кое в чём, - он улыбнулся. – Подставь щёку. - Куда? - В стену, блин! К решётке. Глеб прислонился щекой к холодным прутьям, мгновенно почувствовал короткое, почти невесомое касание губами – он смутился и отпрянул, вытер щёку рукавом. - Ты чего, Влад? – с неким призрением вопросил он. - Мне просто было интересно, не галлюцинация ли ты, - невозмутимо ответил тот. – Ладно, до завтра. Глеб, сам того не осознавая, с неожиданной редкостью задернул занавеску и избавил себя от надобности смотреть на парня. Влад скатился по крыше, видимо, затормозил коленками, болезненно застонал. - Ладно, могло быть и хуже, - прошептал он и накинул на плечо рюкзак, всё время ожидавший его около мусорного бака. Он ушёл, снова растворился. Глеб лёг на кровать – в голове мысли не удерживались, менялись каждую секунду, напрочь разрывали предстающие перед глазами картинки, и чувство, такое колющее и липкое никак не оставляло его в покое до самой ночи, и он впервые за долго время уснул позже полуночи, когда повернулся к окну спиной. Это липкое и колючее чувство с каждым днём закрадывалось всё глубже. С того момента Влад больше не приходил. Глеб больше не ждал. Вру, ждал. *** - Какого чёрта ты перестал приходить? – безразлично плюнул в стену, в очередной раз не разбирая его поспешного ухода, так беспристрастно прерванного общения, такого горького осадка. Глеб не винил себя, он отчаянно думал, что проблема не в том, что в тот мрачный вечер он был слишком резок, слишком недоволен, слишком отталкивающе выглядел со стороны, что Влад не мог больше посещать его по личным причинам – нелепо возникшие чувства к человеку, которого видел только за стальным ограждением, до которого не способен нормально дотронуться, который вовсе не хочет, чтобы до него дотрагивались – это было невыносимым испытанием. Он казался тем, кто легко относится к жизни и готов на всё ради чувства адреналина, но испугался собственных чувств, который не в праве контролировать. Он придерживался мнения, что любовь без препятствий – мёртвая, скучная, однообразная, но односторонняя – никакая, не считающаяся чем-то существенным. Неужели Глеб не замечал взглядов? Неужели слова никак не затрагивали его сердце? Затрагивали, правда он не понимал. Он любил девочек все семнадцать нет. Мальчики – дерзость, вульгарность, но не неправильность – это всегда имело место быть, но не в жизни Глеба. О какой любви идёт речь? Они знакомы меньше месяца, прекратите. Они даже друзьями не были. Из них бы ничего не вышло. Глеб любил девочек все семнадцать лет? Да, очевидно же. Это всё было бессмысленно. Лучше бы Влад никогда не появлялся. Так почему на глазах слёзы? Почему так дрожит рука, когда он берет в руки карандаш? ?Если ты ещё раз решишь навестить меня – не грусти, я знаю, в какой город уеду и где буду жить, не беспокойся, если вздумаешь. У меня очень противоречивые эмоции, но я сожалею, если обидел тебя. Ты поранил коленки? Мне очень жаль, если я был резок?, - Глеб бросился к окну, судорожно приклеил на решётку лист, убедившись в том, что любым ветром его отсюда не сдует. - Глеб, дорогой, ты спишь? – материнский голос за дверью заставил вздрогнуть. Он скорчился, затихнув. Дело сделано. Гаси свет. Дождись полуночи и беги. Глеб накинул толстовку, запихал в карман скрепку, которую еле раздобыл у матери, когда спускался на первый этаж на обед – это, кстати, позволялось, но на семейные разговоры он не был падок. Ещё раз проверил содержимое рюкзака, бросил последние вещи и стал дожидаться, пока часы пробьют полночь. И когда они пробили, ему следовало бесшумно отпереть дверь, пользуясь скрепкой, заранее погасить в комнате свет и спускаться на первый этаж, а там уже выбить окно и просто бежать, пока впереди не окажется здание вокзала, сесть на электричку, которая поможет ему сбежать от этого безумия. От волнения скрутило живот. Дверь поддалась. Без промедления Глеб бросился вниз, очутился в просторном зале, лихорадочно осмотрелся в поисках чего-либо тяжёлого и остановился на табуретке, где стояла глиняная ваза с чудными орхидеями, которые были безбожно сброшены на пол, а табуретка стремительно в окно – оно разлетелось по всей комнате и блондин отшатнулся. Послышались голоса, топот, шум. Глеб выбрался и пустился бежать. В переулки и дворы, к вокзалу. Дыши свежим воздухом, дорогой. Ты справился. Ты свободен. Надеюсь, ты никогда не узнаешь, что твоё послание Влад увидеть не смог – на утро после твоей пропажи разъярённая мать разнесла половину твоей комнаты, заприметила лист и разорвала его на мелкие части. Когда он решит тебя навестить, будет огорчён так сильно, как был огорчён в тот дождливый день, когда ты был слишком резок.