1 (1/1)

С Тенко было довольно легко. Она не капризничала, не просила супер-пупер-дорогие игрушки, не плакала из-за конфет. Она, если честно, вообще ничего не ела. Силком впихнутая в желудок пища возвращалась тот час же, поэтому Нана сдалась. Психолог был необходим им обеим. Девочке он помог бы восстановится после травмы, а ей?— научиться быть, если не матерью, то приличным опекуном. Она не хотела привязываться к Тенко, но игнорировать слабое существо, свернувшееся калачиком в глубоком винного цвета кресле, было невозможно. Такая маленькая, но уже рассыпавшаяся на осколки… Ей не было жаль, ей было жалко. Девчонке бы жить да жить, набивать шишки-трещинки, а после латать их, но… Тенко больше не плакала, только смотрела мёртвыми глазами, нервно почесывая болячки, отколупывая шкурки, окрашивая кожу в красный. Тенко просто продолжала умирать на её руках. Расчёсывая грязно-серые пряди волос, спутавшиеся в неопрятные колтуны, Нана ласково проводит по голове девочки рукой, мимолетно прижимается губами к макушке. Жалко. К первому сеансу с психологом она готовится как на войну. Внучка, будто зомби, пялится в телевизор и грызет ноготь большого пальца, выглядывающего из чёрной тканевой перчатки, которые девочка не снимает ни при каких условиях, даже в ванную ходит в них. Вынимая палец из чужого рта, Нана устало вздыхает. Честно говоря, её всё это достало. Хочется вернуть девчонку в замызганную кровью комнатушку, в которой она жила, и сказать, что нет, это не моё дерьмо и убирать я его не буду. Но уже поздно возвращать Тенко обратно, теперь это её девочка и ей придется о ней позаботиться.?— Оденься,?— коротко говорит она, сдерживая раздражение, улыбаясь мягкой улыбкой, вытирая покрытые чужой слюной пальцы о штаны. Девочка кивает, встает со своего места, натягивает на себя темную юбку и серую кофту. Готова. Устало качая головой, Нана поправляет воротник кофты, натыкается взглядом на кое-как застегнутые пуговицы, снова вздыхает, перезастегивает кофту. Обувается Тенко сама. Нана берёт её за руку и детские пальчики судорожно сжимаются, стискивают её ладонь почти до боли, но тут же разжимаются, растопыриваются как можно шире. Боится.?— Не бойся,?— улыбается она,?— Твоя причуда сильна, но она мне не навредит,?— Нана осторожно накрывает рукой всю ладошку девочки, по очереди прижимает пальцы внучки и свои,?— Видишь, всё в порядке,?— глаза у Тенко слезятся, но она послушно кивает косматой головой. Густая челка, словно у пони, закрывает два красных провала вместо глаз. Бездна. Дно. Нана сидит в кабинете психолога и терпеливо слушает. Ей говорят какие-то очевидные вещи, а она хотела услышать сакральную тайну или, на крайняк, инструкцию по обращению с особо опасными детьми. Маленькими монстрами, которые не хотят есть овсянку и тупо пялятся в телевизор.?— У вашей внучки тяжелый период, стоит набраться терпения,?— тоном проповедника вещает бородатый мужик в белой рубашке. Тер-пе-ни-е. Терпение, Нана, терпение, скоро всё это дерьмо закончится?— говорит он вежливым языком. Нана кивает, улыбается и продолжает слушать, замаскированные вежливостью помои, вливаемые в её уши.?— Спасибо, до свидания, Каташи-сенсей,?— прощается Нана. Она выходит и улыбка сползает с лица, превращая его в пустую безэмоциональную маску. Только на дне глубины глаз тлеет раздражение. Тенко всё ещё общается со специалистом. У девчонки явно побольше терпения, чем у её бабки. Или ей просто всё равно. Или у неё просто нет мозгов. Или всё вместе. Но Нана предпочитает думать, что её внучка просто очень терпеливый ребёнок. Нана весело улыбается словам ?бабушка?, ?бабка?, ?бабуля?. Хах, а ещё пару месяцев назад она ощущала себя молодой женщиной в самом расцвете сил, а теперь… Ба-буш-ка. Ха-ха-ха. *** Тенко начинает говорить только через полтора месяца. Хриплый от долгого молчания голос говорит чёткую и понятную мысль, почти потребность:?— Отстань. Вот так. Одно слово, а сколько искренности! Нана отвечает на искренность искренностью и улыбается ярко, искристо:?— Ну хоть один нормальный человек.