IV (1/1)

С наступлением сумерек ярмарочное поле заметно обезлюдело. Покупатели и зеваки отправились по домам и снятым комнатам, или на городскую площадь — поглазеть на глотателей кинжалов и огня, или пропустить пинту-другую эля в тавернах, или послушать бродячих менестрелей. Торговцы подсчитывали барыши, подкреплялись после долгого дня, устраивались на ночлег в шатрах и палатках, на телегах и в крытых холстиной повозках, в загонах на охапке сена, а то и просто под деревом, завернувшись в плащ. Некоторые приехали вместе с семьей, и дети постарше помогали родителям, в том числе, утихомиривать расшалившихся младших.В таверне ?Мокрый рыцарь? на окраине саксонской части города,* яблоку негде было упасть — эль, который варил хозяин, по праву считался одним из лучших в Ноттингемшире. Были заведения и побогаче, но здесь всегда хватало посетителей, даже заносчивые норманнские лорды не брезговали пропустить пинту. Разрешение содержать собственную пивоварню прапрадед Хромого Мартина получил от самого Вильгельма Бастарда, и пергамент с королевской печатью и вензелем по сей день хранился в окованном медью сундучке. Собственно, название таверны тоже было связано с этим случаем.О том, как вымокший до нитки король, тайно навещавший даму сердца, постучался в дом йомена-сакса, и лишь благодаря горячему пиву с медом и шалфеем не слег с лихорадкой, завсегдатаи слышали неоднократно, но не прочь были послушать еще раз. И опрокинуть заодно кружку-другую темного эля, дюжину бочонков которого Мартин всегда приберегал с осени для Бельтайна. К тому же сейчас хватало и приезжих, а под хорошую историю и еда с выпивкой идут лучше, значит, и выручка будет больше.Мартин сидел на пустой бочке за стойкой, протирая чистым полотенцем оловянные и деревянные кружки, и вел неспешный рассказ, а около очага молодой парень тихонько перебирал струны лютни. Пшеничные волосы менестреля свободно падали на плечи, алая котта, хоть не раз латанная, была чистой, как и штаны с сапогами. В ?Мокром рыцаре? ему предоставили стол и кров до конца ярмарки, понятное дело, к общей выгоде. И служанки из кожи вон лезли, стремясь угодить сероглазому красавчику, не скупившемуся на нежные слова.— И вот король чихает, да так, что едва горшки со стола не падают, — Мартин сделал короткую паузу, взмахнул полотенцем. Менестрель провел по струнам, и лютня тренькнула громче. — За окном ливень, что твоя стенка, ночь, не видно ни зги, дороги развезло, до замка восемь лиг... — А чего ж, с королем лекаря не было? — недоверчиво полюбопытствовал кто-то из приезжих. — Принц Джон без лекаря не ездит, а уж король и подавно.— Да вот и не было, — степенно ответил Мартин. — Король-то к супруге барона одного поехал, тайком, с собой взял всего ничего людей, самых верных и не трепливых. Так вот, чихнул он, а прадед-то мой и говорит, мол, вашвеличество, так и лихоманку схватить недолго, надо бы вам доброе саксонское лекарство принять. Хоть король и норманн был, но справедливый, да и жалко его стало, как всякого, кто в непогоду на постой попросился. Ну и принес прадед мой самолучшего своего эля бочонок, в котелок налил, меду туда от души дикого, шалфею сухого горсть. Согрел, значит, отпил сам и кружку королю отдал. А там и придворные по кружке получили. Прабабка моя на сносях тогда была, пузо что тыква, потом двойня оказалась. И рыцарь один велел ей из кровати уйти на лавку, уступить королю постель, но король его осадил и лег на лавке сам, плащом укрылся...Разбойники устроились в дальнем углу, где было меньше света. Возвращаться сразу после ярмарки в Шервуд не хотелось никому, и Назир это понимал. Как ни сладка свобода, им не хватало настоящего дома, не хватало той жизни, которой они лишились из-за шерифа. На столе перед ними истекала соком баранья нога с чесноком, стояли три кувшина с элем, на блюде лежала горка ячменных лепешек и обвалянный в душистых травах козий сыр. Для Марион жена Мартина приготовила кодл,* который та очень любила и могла пить даже в жару. Назир отказался от эля и вина, и ему принесли сидр.Робин сменил наряд лорда на штаны и куртку с капюшоном из такого же темного сукна, как у Джона и Скарлета. Марион переоделась в мужское платье, спрятала волосы под колпак, и они с Мачем теперь походили на братьев. Сам Назир счел разумным прикрыть курчавую шевелюру шапероном, а дублет со стальными набивками и мечи — плащом. И только Тук остался, как был. В конце концов, монах в таверне не то чтобы редкость.— Вот сколько раз слышал, а все диву даюсь, — тихо сказал Маленький Джон Назиру и сгреб со стола кружку. — Мартин же норманнов люто ненавидит, сколько ему от них пострадать пришлось. Нога вон усохла, конем его на дороге сшибли, не убрался вовремя, когда лорд ехал, подковой колено раздробило. Дочку норманн обрюхатил. Норманна потом... того... — Джон понизил голос до шепота, чиркнул ладонью по горлу и скосил глаза на Скарлета. — И концы в воду. Не нашли, хоть Гизборн искал, землю рыл. Девке, к счастью, повезло. Ее Том, кузнец из Нетлстоуна, за себя взял, и любит, и пащенка за родного считает. Шорник что-то брякнул про норманнский приплод, так Том ему нос набок свернул. И после всего Мартин так про короля Вильгельма рассказывает. Да что там рассказывает, свечку за упокой души ему каждый год ставит.— Норманн норманну рознь, — так же тихо ответил Назир. — Среди них есть великие воины и люди чести.— Все норманны грязные свиньи, — процедил Уилл. — Я бы их как свиней, до единого...— Скарлет! — перебил его Робин. — Услышит кто, Мартину несдобровать. А я не хочу платить ему дурной монетой за помощь нам.Говорил он шепотом и спокойно, однако Уилл тут же прикусил язык, проворчав:— Молчу.Робин единственный мог осадить Уилла даже не словом, а одним взглядом, как бы тот ни ярился. Да и остальных тоже.Назир не забыл их первую драку, на следующий день после его появления в Шервуде. И то, что было после. Уилл тогда пошел за ним к реке, подобрался по кустам совсем близко и напал без предупреждения...Он стоит на излучине Трента у перекатов. Здесь неподалеку заводь, как раз для купания. В замке Беллема была бадья с горячей водой и служанки, но теперь придется обходиться озером или рекой. И нельзя сказать, что ему это не нравится. В кустах за спиной раздается едва уловимый шорох — так мог бы шуршать зверь. Но Назир точно знает, что это человек, ни один зверь так не дышит. Он падает и откатывается в сторону, подсекает напавшего ногами под колени и одним броском наваливается сверху. На него яростно сверкает глазами Уилл Скарлет. Окажись на месте Назира кто другой, лежать бы ему с ножом под лопаткой. Убивать он не собирается, решает просто преподать урок. Жилет и рубаху Уилла Назир превращает в лоскуты быстрее, чем тот успел бы прочитать ?Отче наш? . На коже при этом остается с десяток длинных неглубоких порезов, кровь из которых заливает весь торс. Урок есть урок.За рубахой следуют штаны — три разреза в паху, но на сей раз Назир не задевает тело. Уилл рычит и кидается, как бешеный зверь, но парные клинки, вращаясь сверкающей мельницей, не дают ему приблизиться. Брошенные им ножи Назир отбивает, и те вонзаются в землю между ними. Он уже собирается выбить у Скарлета меч, когда краем глаза замечает движение в зарослях.— Стоять.Сказано негромко, ровным тоном, но Назира вдруг пробирает холодом между лопаток, и руки опускаются словно бы сами собой. Невозможно не подчиниться, когда тебе приказывает тот, кто имеет на это право, данное свыше. Уилл выдергивает из земли ножи.— Довольно, Уилл.Робин выступает из-за деревьев, солнце отражается в яблоке меча у пояса. Уилл стоит, набычившись, на скулах ходят желваки. Кровь уже почти не сочится, но он зол, как взбесившийся кабан. Назир вкладывает клинки в наспинные ножны, скрещивает руки на груди и не двигается с места. У Горного Старца его, скорее всего, высекли бы — точнее, обоих, не разбираясь, кто зачинщик. Но он сомневается, что Робин возьмет в руки плеть или хотя бы ивовый прут.— Робин, он же служил колдуну! — орет Уилл, сжимая ножи с такой силой, что белеют костяшки пальцев. — Ему нельзя верить! А если...— Я сказал, довольно, — повторяет Робин. — Назир теперь один из нас. Я верю ему, а значит, веришь и ты. — Но...Уилл шагает вперед, и Робин, прищурившись, смотрит на него в упор. Тот застывает, будто налетел на невидимую стену, а затем пятится, мигом растеряв весь запал.— Нам хватает врагов, чтобы искать их еще и среди своих, — произносит Робин. — Ты меня понял?— Понял, — буркает Уилл, сглатывая. — Он один из нас.— Иди к Туку, пусть промоет твои порезы.Робин отворачивается. Уилл, потоптавшись немного, плетется в лагерь, шепотом ругаясь себе под нос.— Ты мог бы убить его, — говорит Робин, когда Скарлет скрывается за деревьями.Назир кивает. Во взгляде Робина читается любопытство и что-то еще, чему он не может подобрать названия. Нечто... нечеловеческое. Словно тень клубится в самой глубине, смертоносная, как притаившийся в ночи хищник.— Почему не убил?Назир пожимает плечами.— В сердце Уилла слишком много гнева и горя, но предательства там нет.— Он напал со спины, это было подло.— Он хотел защитить всех, — отвечает Назир после краткого размышления. — И в первую очередь тебя. Опасался, что я причиню тебе зло.— А ты причинишь?Глаза Робина полыхают густой зеленью, по губам скользит легкая усмешка, и у Назира по спине опять бежит холодок. Не страх, но ощущение опасности, такое, от которого жизнь становится ярче, а все чувства — острее. Как пряность к мясу.— Нет.— Ты служил Беллему.Назир снова пожимает плечами.— Джон тоже ему служил.— Джон был околдован, а ты нет.Робин смотрит выжидающе. Назир медленно вытаскивает из ножен кинжал. Вытягивает правую руку перед собой и с нажимом проводит лезвием по ладони. Боль обжигает, но на лице его не дрожит ни один мускул. Кровь заполняет глубокий порез, тонкой струйкой стекает на землю у ног Робина.— Как солнце согревает землю днем, а звезды освещают ее ночью, я, Назир Малик Хамал Имал Ибрагим Шамс-ад-Дуала Ваттаб ибн Махмуд, клянусь служить тебе, Робин Локсли. И не покину тебя до последнего вздоха, что бы ни случилось.Зеленый огонь в глазах Робина разгорается ярче, и Назиру чудится, что сквозь его фигуру проступает вторая, призрачная, в струящемся с плеч туманном плаще и увенчанная рогатой короной. Налетевший ветер взметает с земли прошлогоднюю листву, треплет волосы Робина, ставшие как будто бы еще длиннее. Он берет руку Назира в свои, наклоняется и проводит языком по порезу, а потом прижимается к ладони ртом. Горло его дергается, когда он глотает. У Назира перехватывает дыхание, голова идет кругом, а сердце заходится так, что, кажется, проломит ребра, и не только от боли. Это не похоже на то наслаждение, которое дарит любовная схватка, но... все же какое-то сходство есть. Он думает, что еще немного, и не сможет сдержать стон. Но вот Робин выпрямляется, улыбается окрашенными алым губами.— Я принимаю твою клятву, — потусторонняя зелень стремительно истаивает в его глазах, и он хлопает Назира по плечу. — Научишь меня сражаться двумя мечами?— Слушаюсь и повинуюсь, господин мой.Назир прижимает к груди левую ладонь и тоже улыбается. Робин заливисто смеется.— Сейчас смою кровь и начнем.Он подходит к реке, опускает руку в воду и видит, что порез исчез, оставив после себя лишь тонкий белый шрам...Мартин тем временем продолжал рассказ, не забывая при этом следить, чтобы подавальщицы вовремя обновляли кувшины и кружки на столах.— Разрешение-то у моего прадеда вроде как и было, от лорда Седрика, и все про него знали, да только на словах. И вот он привозит на ярмарку дюжину бочонков, а шериф бумагу требует. Нет бумаги — штраф четыре марки, и варить больше не моги.— Вот же собака! — рыжий йомен из приезжих возмущенно грохнул пустой кружкой о стол. — А что дальше-то было?— Дальше пришлось прадеду моему отдать бочонки страже и вернуться домой порожним и без выручки, — Мартин кивнул служанке, чтобы принесла спросившему еще эля. — И четыре марки уплатить должен был, сроку дали три дня, иначе в каменный мешок. Он уж думал хватать жену с детями и бежать в Уэльс, но тут... — Мартин сделал паузу. Менестрель ударил по струнам и сразу прижал их рукой. В зале повисла тишина, дыхание затаили даже те, кто знал историю наизусть. — На двор въехал гонец в королевских цветах. Позвал прадеда по имени и передал ему пергамент, заверенный рукой и печатью самого Вильгельма Бастарда. Говорилось там, что Мартин, сын Освина, сына Уилкина, получает королевское разрешение варить эль и пиво, и ставить свое имя на бочонках, и продавать на ярмарках по всей Англии. И право это передается всем его потомкам, пока не прервется род. Вот так-то.Мартин слез с бочки, сильно припадая на левую ногу, дохромал до массивного сундука за стойкой, прибитого к полу. Снял с пояса связку ключей, отпер замок и вытащил сундучок поменьше, а оттуда — обернутый куском чистого льна свиток. Развернул его и продемонстрировал всем пергамент, с которого свисала на шнуре сургучная печать.— Вот так-то, — гордо повторил он и бережно завернул пергамент обратно в ткань. — Шерифы приходят и уходят, а Уилкинсоны из Ноттингема всегда будут варить эль и пиво для честных саксов!— Да-а... — протянул кто-то. — Вот это я понимаю, король был. Хоть и норманн, а я б с ним выпил.— Давайте выпьем за него! — радостно проревел Маленький Джон, поднимая сразу кувшин. — И за нашего Мартина!Застучали кружки по столам, раздались крики:— За короля Вильгельма и Мартина!— За саксов!— За эль!— Эй, красотка, неси-ка еще пива!— Сидра два кувшина!— Баранины еще!— Колбасы кровяной и пива!Назир поднял кружку с сидром, сдвинул ее с кружками друзей. Робин принялся уговаривать его попробовать эль, потом со смехом пихнул в бок Уилла, призывая присоединиться к уговорам. Тот мрачно пробурчал что-то, но Марион погладила его по плечу, и он все-таки улыбнулся, хоть и криво, махнул рукой, подзывая подавальщицу. Маленький Джон влил в себя разом полкувшина, плюхнулся обратно на скамью, утирая рукавом пену с бороды.— Эх, вот был бы сейчас королем Вильгельм, — вздохнул Мач. — Может, нам и не пришлось бы в лесу жить.— Мало тебе было короля? Еле ноги унесли от его милостей, — проворчал Уилл. — Вильгельм там или кто, а как по мне, все они одним миром мазаны. И лучше нам от них подальше быть.За соседним столом здоровяк в гамбезоне* и с мечом в потертых ножнах, не уступающий шириной плеч Маленькому Джону, громогласно вещал:— И тут я их начал крушить! Десять неверных уложил.— Ну уж и десять, — с сомнением протянул его сосед.— Вот те крест!— Тоже хватил! — вмешался Маленький Джон и покосился на Назира, который невозмутимо тянул свой сидр. — Ежели б против тебя десять неверных было, ты б тут пиво не глушил сейчас. Неверные те как черти дерутся.— Считаешь, я вру?! — взревел здоровяк и, пошатываясь, вылез из-за стола. Рука его потянулась к мечу.— Дык! — Маленький Джон тоже выпрямился во весь рост.Робин чуть сдвинулся на скамье, ладонь легла на рукоять Альбиона, прикрытого плащом Назира. Уилл развернулся так, что стало видно тяжелые ножи у пояса. Марион незаметно сжала кинжал, а Мач придвинул к себе полный кувшин — с оружием он управлялся не слишком хорошо, зато метко швырял все, что подворачивалось под руку. Назир подобрался, готовый вмешаться. — Драться — наружу! — зычный голос Мартина перекрыл гвалт.Но до драки не дошло. Дверь внезапно отворилась, и крики в зале смолкли — переступившего порог рыцаря в синем плаще не узнал бы разве что слепой. Он был без шлема, светлые волосы взлохмачены, голубые глаза на хмуром лице походили на осколки льда. Тук дернул Маленького Джона за куртку, буквально уронив его обратно на скамью. Робин отодвинулся в тень, натянул на лицо капюшон.Назир тихо выругался на арабском — появления здесь Гизборна никто не ждал. На ярмарке они его так и не встретили, хотя по ищущему взгляду Робина не составляло труда понять, кого он высматривает в толпе. И вот принесла нелегкая не вовремя, когда они, считай, в ловушке. Что бы там ни происходило между Робином и Гизборном, остальных это не касалось, и церемониться с ними ни рыцарь, ни стража не стали бы.— Помяни свинью... — процедил Уилл. — Надо ноги делать.— Как? — шепнула Марион. — А если там стража?— Пробьемся, — Уилл посмотрел на Назира. — Отвлечем, Робин и Марион уйдут, а там и мы как-нибудь.Назир кивнул. Пусть Скарлет и не доверял ему полностью, но его воинское искусство признавал безоговорочно, и сейчас взглядом давал понять, что прикрывать вожака и его леди они будут вдвоем.Гомон в зале стих, все негромко переговаривались, с опаской поглядывая на помощника шерифа. Однако тот не звал солдат и, похоже, не собирался никого хватать. Взгляд его остановился на столе около окна, и сидевших там йоменов как ветром сдуло. Гизборн прошел к освободившемуся столу, расстегнул фибулу у горла, сбросил плащ на лавку и тяжело опустился на нее сам.— Эй, хозяин, — окликнул он. — Эля кварту.* И мяса.Мартин махнул рукой служанке, и та умчалась со всех ног на кухню. Сам он взял высокую оловянную кружку, нацедил эля так, что пенная шапка поднималась на ладонь, и велел другой служанке отнести Гизборну. Тот сдул пену, сделал несколько больших жадных глотков, словно не пил весь день, утер рукавом губы и кивнул трактирщику.— Славный эль, мастер Мартин.— Благодарствую, милорд, на том стоим.Мартин говорил без подобострастия, не кланялся, и Назир подумал, что шериф наверняка расценил бы такой ответ как непочтительный и дерзкий. Но Гизборн только снова кивнул и повторно приложился к кружке. Разговоры почти смолкли, несколько человек, расплатившись, поспешили уйти. Скарлет проводил их мрачным взглядом, подозвал подавальщицу и попросил еще кувшин эля.— Уж меня этот норманн отсюда не выживет, — буркнул он так тихо, что слышали только разбойники. — Авось набьет брюхо по-быстрому и свалит. Если стражу не позовет, то и обойдется.Назир был с ним согласен. Пока солдат нет, вскакивать и привлекать к себе внимание неразумно. Мало ли, почему Гизборна занесло именно сюда, совсем необязательно явился с облавой. Может, возвращался откуда-то по западному тракту, а после ворот ?Мокрый рыцарь? — первая таверна. Сакс, норманн или сарацин, лорд или простец, живот у всех подводит одинаково.Вернулась служанка с деревянным блюдом, где на тренчере* благоухала чесноком и травами нарезанная ломтями говядина, поставила перед Гизборном. Рыцарь вытащил кинжал и набросился на еду, точно оголодавший с зимы волк.— Не кормит его шериф, что ли? — пробормотал Мач.Назир покосился на Робина. Тот по-прежнему сидел в самом углу, скрытый густой тенью, но под капюшоном словно полыхали два болотных огня. И смотрел он на Гизборна. Благо, все поглядывали в ту же сторону и не замечали этого. Назир протянул под столом руку, сжал его колено. Робин моргнул, и зеленое призрачное свечение исчезло.Еще несколько человек покинули таверну. Мартин хмуро смотрел, как закрылась за ними дверь. И дело явно было не только в выручке. Назир понимал, что появление Гизборна трактирщика тревожило. На окраине Старого города стража появлялась куда реже, чем в норманнской части и на рыночной площади. И в ?Мокрого рыцаря? частенько захаживали те, кто был не в ладах с законом, вот как сейчас лесные стрелки. Здесь они могли не только поесть и выпить, но и при необходимости укрыться на какое-то время. Однако Гизборн не обращал внимания ни на уходящих йоменов, ни на тех, кто остался. Он просто ел и пил, как любой из посетителей.Мартин подозвал менестреля, что-то сказал ему. Тот кивнул и вернулся на свое место у очага, ударил по струнам лютни, привлекая внимание. Служанка принесла ему эля, чтобы было, чем промочить горло между песнями.— Вижу, все уже заскучали и стали меньше пить и есть, — провозгласил Мартин, и его слова встретили одобрительными возгласами и смехом. — Мастер Алан споет нам, а вы, друзья мои, помните, что полновесные пенни, переселяясь из ваших кошелей в кошель певца, умащают его сладкозвучный голос не хуже сливок и сырых яиц!Пальцы менестреля забегали по струнам, извлекая задорную мелодию. Слова первой же песни были знакомы многим.— Не дашь ли лошадку нам, дядюшка Том?В гору да под гору,Рысью и вскачь!На ярмарку завтра мы едем верхом,Билл Брюэр,Джек Стюэр,Боб Симпл,Дик Пимпл,Сэм Хопкинс,Джон ХокИ старый Джим Коббли и я!..*Вскоре все уже подпевали, отбивали ритм кружками, ладонями и ногами. Менестрель спел про короля Джона, епископа Кентерберийского и пастуха, потом про мельника и его неверную хитрую жену, про кузнеца-волшебника и леди-колдунью. Несколько мужчин вскочили, подхватили служанок и пустились в пляс.Разбойники тоже развеселились, даже Скарлет. Марион смеялась, хлопала в ладоши. Робин придвинулся ближе, обнял ее за талию, благо, никто этого не заметил бы за широкими спинами Маленького Джона и Тука.Назир, отдавая должное певцу, не упускал из виду Гизборна — забывать о нем было бы опрометчиво. Рыцарь уже покончил с едой и слушал вместе со всеми. Обычное хмурое и надменное выражение исчезло с его лица, взгляд оттаял, на губах виднелся намек на улыбку. Сейчас он выглядел моложе, почти мальчишкой. Робин улыбался Марион, шептал что-то ей на ухо, но тоже посматривал в сторону окна. К облегчению Назира, глаза его оставались просто зелеными.После дюжины песен менестрель отложил лютню и попросил подогретого пива. В его пустую кружку посыпались фартинги и пенни. Гизборн поднялся, и Назир понадеялся, что он уходит. Но Гизборн просто бросил в кружку несколько монет и вернулся на свое место. Махнул рукой подавальщице, требуя еще выпить.Мартин довольно потирал руки. Его расчет оказался верным: добрая саксонская песня, танцы, и посетители снова едят и пьют. Покидать таверну больше никто не спешил. Менестрель не спеша тянул свое пиво, давая отдых натруженному горлу.— Спой еще, мастер Алан, — попросил здоровяк в гамбезоне, давно забывший о ссоре с Маленьким Джоном и драке.Менестрель снова взял лютню, задумчиво постучал пальцами по корпусу. — Что же вам спеть, друзья?— Про любовь! — крикнул вдруг Мач и залился краской.Раздались добродушные смешки, Скарлет сгреб Мача за плечи и натер ему кулаком макушку через колпак.— А что, канун Бельтайна, любовь самое то.— Давай про любовь! — поддержали Мача несколько йоменов.— А про волшебный народ спеть можешь? — раздался внезапно от окна негромкий голос.Робин подался вперед и впился взглядом в Гизборна. Скулы у рыцаря порозовели от выпитого, глаза блестели, как омытое дождем небо. У Назира встали дыбом волосы на загривке — от Робина повеяло одновременно летним жаром и зимним холодом. Марион, а за ней и разбойники поежились, но явно не поняли, отчего, поскольку на Робина никто из них не взглянул.Менестрель поднял голову.— Могу, милорд.— Тогда спой... прошу, — Гизборн подпер кулаком щеку, поставил кружку на стол.Скарлет поперхнулся элем и вытаращил глаза. Тук с усмешкой постучал ему пятерней по спине.— Вот уж не ждал... от этого, — удивленно пробормотал Маленький Джон. — Про волшебный народ еще ладно, но чтобы он просить умел...— Неисповедимы пути Господни, сын мой, — назидательно произнес Тук, подняв палец. — Может, он влюбился, а любовь меняет людей. Даже Гизборна.— Тихо вы, — шикнула на них Марион. — Не мешайте слушать.Менестрель прикрыл глаза, пальцы его запорхали по струнам, извлекая из крутобокой лютни нежную мелодию. Сильный и чистый голос наполнил зал.— Королева смеялась: мой рыцарь, ты юн,Ты подобной судьбы не искал.Но услышал ты песню серебряных струнИ увидел тропу среди скал.Ты вкусил в эту ночь вереско?вый наш мед,Он и сладок, и горек, как яд.И любая дорога теперь приведетК нам тебя в нестареющий сад.Путеводною нитью безжалостный смехНарисует нездешний узор,И навеки, мой рыцарь, покинешь ты всех,Кто был дорог тебе до сих пор.Ты забудешь, забудешь родного отца,Ты забудешь несчастную мать,И любимого ты не припомнишь лица,Да и станешь ли ты вспоминать?Голоса зазвучат из светящейся тьмы,Окликая тебя вразнобой.Для тебя в эту ночь разомкнутся холмы —И сомкнутся опять за тобой.В таверне воцарилась тишина, все заслушались. Дверь в кухню приоткрылась, оттуда выглянула невысокая миловидная пухленькая женщина в голубом блио и белом головном покрывале, жена Мартина. Она подошла к мужу, обняла его, и он прижался щекой к ее макушке. Следом появились дородная кухарка, две ее помощницы и конюх, видимо, заглянувший на кухню перекусить.— Как красиво, — всхлипнула самая молодая из служанок, вытирая краем фартука мокрые глаза. — Вот бы мне явился рыцарь из Народа Холмов, я бы с ним ушла.— Ты что, Бетси! — охнула другая служанка. — А ну как кто из маленького народца услышит? Ночь Костров на носу, всяко может случиться.— А хоть бы и услышал, — Бетси мечтательно вздохнула. — Неужто не пошла бы с красавчиком-фейри, Нелл? Хоть на одну ночь.— Чур меня! — та перекрестилась. — Боюсь я. Знаешь ведь, что они и затанцевать могут до смерти, и в трясину заманить.Отзвучали последние ноты, и слушатели выдохнули, разразились восторженными криками. Подавальщицы поспешили наполнить опустевшие кружки, поставить свежие кувшины на столы.— Спой еще, — попросил теперь уже Робин, понизив голос, чтобы Гизборн его не узнал.— Тоже про волшебный народ, добрый йомен? — с улыбкой спросил менестрель.Робин кивнул. Он по-прежнему не сводил взгляда с Гизборна, и от него все еще веяло то жаром, то холодом, но уже не так сильно. Назир налил ему эля и легонько пихнул в бок локтем, привлекая внимание. Робин вздрогнул и вцепился в кружку, как утопающий в соломинку.Менестрель промочил горло, подтянул струны лютни, откашлялся. И полилась новая песня.— Когда, ответь, придешь ко мне,Мой милый нежный друг?Когда гребенкой при лунеВспахать сумеешь луг.Когда тот луг засеешь тыПыльцой летучих звезд,Когда хрустальные цветыВзойдут там в полный рост.Когда нектаром с тех цветовНапоишь ты коня,Скачи — и средь чужих краевНайти сумей меня...Назир вдруг услышал странный звон — будто сотни крошечных колокольчиков зазвучали разом. Остальные звуки отдалились, и запахло разогретой солнцем травой, хотя откуда было взяться солнцу и траве поздним вечером в ноттингемской таверне? Но он чуял этот запах точно так же, как ощущал твердость скамьи под собой. Следом пришло понимание, что отдалились не только звуки. Зал, люди вокруг, даже те, кто сидел рядом, теперь виделись туманными фигурами, выцветшими, как чернила на старом пергаменте. Воздух стал плотным и вязким. Назир с трудом повернул голову и едва не рухнул с лавки.Робин стоял, откинув капюшон, и глаза его полыхали зеленым огнем. Волосы, которые только что были по плечи, сейчас спадали до пояса густой темной гривой, а в них белели взявшиеся невесть откуда цветы боярышника и черемухи. Над головой проступала призрачная рогатая корона, вверх по куртке вился плющ, выросший прямо из пола, тянулся к рукам Робина, ласкаясь, будто кошка. Такое случалось и раньше, но только в лесу, а не в доме, к тому же полном людей.Но чего Назир совсем не ожидал, так это что Гизборн тоже видит ?другого? Робина. Как и он сам, тот не превратился в призрачную тень, а был здесь. Правда, где в данное мгновение находится это ?здесь?, Назир не представлял. Он продолжал видеть размытые силуэты сидящих за столом друзей, слышал далекий голос менестреля, и понимал, что для них — там — не происходит ничего необычного.— Гай, — произнес Робин.Голос его тоже изменился. Он тек жидким медом, обдавал зноем летнего дня и овевал ночной прохладой. В нем слышалось журчание ручья, вой ветра, шепот листьев, шорох умирающей осенней травы, свист ястреба в вышине, рык охотящегося зверя и вздох утомленного страстью любовника. Да и был ли это вообще голос, или Назиру просто почудилось, а Робин на самом деле молчал?Гизборн медленно встал. Во взгляде его не было страха или потрясения, скорее, там читалось удовлетворение, приправленное восхищением.— Локсли, — Гизборн сделал шаг, другой и остановился.— Гай, — повторил Робин, протягивая руку. — Иди ко мне.Гизборн снова двинулся к нему, не отводя завороженного взгляда. Невидимая нить между ним и Робином натянулась до звона, а может, звенел сам воздух, Назир не мог сказать. Но что он знал точно, не ведая, откуда пришло это знание: нельзя позволять Робину дотронуться до Гизборна. Сейчас — нельзя.Он поднялся, стал позади Робина, положив руки ему на плечи. Тот оглянулся, нахмурился недоуменно.— Наз?От одного этого слова у Назира ослабели колени: голос окутал его шелковой пеленой, обволок густым теплом. Он помотал головой, разгоняя морок, сжал плечи Робина.— Пойдем обратно, Робин. К Марион, Джону, Скарлету. К Мачу и Туку. Пойдем, друг мой.Робин обвел взглядом призрачный зал, потом снова посмотрел на Гизборна. Рыцарь стоял там же, где остановился, и рука его лежала на рукояти меча. Назир потянулся к кинжалу у пояса, но Гизборн качнул головой, отвел ладонь от оружия, а затем медленно вернул обратно, давая понять, что не собирается нападать. ?Холодное железо, — вспомнил Назир, едва не хлопнув себя по лбу за забывчивость. — Волшебный народ не любит холодное железо?. Робин спокойно держал в руках стальное оружие, и подковы, и другие железные вещи. Но сейчас это был ?другой? Робин.Назир кивнул Гизборну, показывая, что понял, и наполовину вытащил кинжал из ножен. Едва он коснулся пальцами клинка, как все вокруг смазалось, поплыло, будто на свежеокрашенный холст выплеснули ведро воды. Нездешние запахи и звуки исчезли, сменились привычными, а в следующий миг Назир обнаружил себя за столом. Рядом вздыхал Мач, качал головой в такт песне Тук. Маленький Джон так нежно обнимал кувшин, точно это была девушка. Скарлет откинулся к стене, взгляд его был неожиданно мечтательным. Робин сидел здесь же — улыбался, рука его обвивала талию Марион. Из-под капюшона выбилась прядь волос, не длиннее, чем была с утра. И никаких цветов.Звенела лютня, обрамляя чистой мелодией мягкий голос певца, как золото обрамляет драгоценный камень. Но это была земная музыка и земной голос, хоть он и пел о том, что лежит за пределами подлунного мира.— Мир волшебный от смертного мира, от нас,Отделен неприступной стеной,Точно звонкий хрусталь, точно горный алмаз —И закон там, и воздух иной.Но бывает, приходит назначенный час —И дробится стекло, как вода.Горстью брызг разлетается горный алмаз —И сливаются земли тогда.Назир выдохнул, посмотрел на Гизборна. Тот слушал песню, в уголках жесткого рта притаилась улыбка. И вроде бы ничего не изменилось в нем. Но что-то подсказывало — Гизборн помнит. Не так, как он сам, а словно едва уловимый отголосок сна. И однажды захочет, чтобы этот ускользающий сон стал явью.