II (1/1)

Несколько месяцев спустя— Наз, эй, Наз! Ты где? Мне спросить надо!Выскочивший из кустов Мач споткнулся об корень и полетел носом в землю, но был пойман за шиворот и поставлен на ноги.— Здесь.Назир положил кинжал, который правил перед его появлением, и приготовился слушать. Вопросы обычно сыпались из Мача, как горох, и остановить этот поток не было никакой возможности, пока он не иссякал. Однако Назир всегда был терпелив: пусть Аллах и не наделил Мача острым умом, зато верности и доброты дал ему в избытке, а эти достоинства не уступали мудрости. Сводного брата Робина любили все, и даже Уилл, злившийся чаще, чем кот вылизывает яйца, не орал на него, что бы ни происходило.Назир кивнул на бревно рядом с собой. Он не отличался многословием, не в пример тому же Уиллу или Мачу, и говорить предпочитал только по существу. Если же можно было обойтись без слов, действиями — то и обходился. Мач потоптался немного и пристроился на краю.— Уилл мне тут сказал... — он замялся и начал заливаться краской.Такое начало обычно предшествовало чему-нибудь непотребному. Назир молча ждал продолжения и мысленно сделал зарубку — напомнить, что нехорошо дразнить того, чей разум неспособен распознать насмешку. Напоминания эти случались с завидной регулярностью и обычно заканчивались для Уилла не лучшим образом. На какое-то время тот утихомиривался — пока не заживал разбитый нос, подбитый глаз или распухшее ухо, — и принимался за старое. Назир подозревал, что Уилл, отлично зная, к чему приведут его шутки над Мачем, использовал их как предлог для драки. В отличие от остальных разбойников, он до сих пор относился к бывшему ассасину с недоверием. Назир воспринимал это с философской невозмутимостью — Уилл был предан Робину, а прочее его не беспокоило.— Уилл сказал... — запинаясь, пробормотал Мач. — Сказал... что у нехристей... то есть, прости, Наз, у вас там...Назир ободряюще похлопал его по плечу. — Я не сержусь. Так что у нас там?— Воинам отрезают... естество! — выпалил наконец Мач. — Чтобы не... отвлекались. На девиц. И я подумал...Назир приподнял бровь, поощряя его продолжать. А с Уиллом надо будет поговорить весьма серьезно. Только сначала выяснить, на какую мысль тот натолкнул это невинное дитя своими рассказами.— Ты подумал?..— Ну... я не очень хороший воин... То есть, совсем плохой. Робин меня все время спасает. И Уилл. И Тук. И Марион. И ты, и Джон. Вон, пятого дня в Нетлстоуне, я топор выронил, а Тука чуть не подстрелили. А зимой Джона ранили, когда меня чуть не поймали... И я подумал... может, это из-за того, что мне дочка горшечника из Уикема нравится, Энни? Очень нравится. Я про нее думаю, и того... — Мач стал пунцовым, аки маков цвет. — У меня естество... того... ну...— Встает, — договорил за него Назир.Мач кивнул. Из кустов донесся звук, подозрительно похожий на сдавленный смешок.— Вот я и подумал... если его отрезать, то я перестану про Энни думать. И стану хорошим воином. И тогда никого больше не ранят. Ты же хороший воин, лучший, даже лучше Робина. Но ему нельзя отрезать, у него Марион... А то и он был бы лучшим.Смешок в кустах оборвался задушенным кашлем. Назир побарабанил пальцами по колену.— Ты решил, что я скопец, и потому искусный воин?Мач снова кивнул, но тут же замотал головой, заговорил быстро, глотая слова:— Нет, ты вообще искусный воин, но и поэтому тоже, то есть... я так думаю. Уилл же сказал... а он умный, он знает про всякое такое.— Ты же видел меня без штанов, в реке, — Назир выразительно взглянул на свою промежность. — Разве там чего-то не хватало?— Ну... да, видел... — Мач еще помялся. — Но Уилл сказал, что отрезать могут не естество целиком, а только ятра. А у тебя там много волос, и непонятно, есть все или нет. Я же далеко стоял.В кустах хрюкнули.— А еще ты видел меня с женщинами, — Назир наклонился, подобрал камешек, подбросил на ладони. — Разве мог бы я доставлять им наслаждение, не будь оснащен, как подобает мужчине?— Да-а... — протянул Мач с сомнением и покраснел еще больше, хоть это и казалось невозможным. — Но я же не видел, как ты с ними... делаешь это. А Уилл сказал, что даже если ятра отрезаны, то можно... ну... ласкать женщину... руками и языком.— Видимо, Уилл знает на собственном опыте, как ласкать женщину, когда отрезаны ятра, — Назир чуть повысил голос. — И он ведь тоже искусный воин, не так ли?— Точно! — закивал Мач, просияв. — Значит, и у него?..— Думаю, тебе стоит спросить напрямую. И попросить показать.Назир перекинул ногу через бревно, вновь подбросил камешек и с силой запустил им в кусты. Там охнули. Зашуршали ветки, и все стихло.— Так мне пойти к Уиллу?Мач явно воодушевился новой мыслью.— Пойди, да. И забудь о том, чтобы что-то себе отрезать, — Назир потрепал его по волосам. — Не всем дано быть воинами. Да и не каждому это нужно. Твоя сила в другом, Огонек. Ты умеешь видеть то хорошее, что люди часто скрывают сами от себя. Рядом с тобой и они становятся лучше. Вы с Робином оба это умеете. А я всего лишь убийца.Мач вскочил с бревна и умчался, чуть ли не приплясывая на ходу. Назир проводил его взглядом, взял отложенный кинжал, водный камень и, посмеиваясь, принялся править лезвие. Как раз успеет закончить к тому времени, как Уилл сполна познает на себе последствия собственной шутки. Но его снова прервали.— Это было... познавательно.Назир поднял голову. В трех шагах от него, прислонившись плечом к расколотому молнией вязу, кряжистому, корявому и увитому молодым хмелем, стоял Робин. Подошел бесшумно, не потревожив палой листвы, не хрустнув сухой веткой, словно ничего не весил. Назир сам умел передвигаться тихо, как тень, а острый слух позволял ему различать друзей не только по шагам, но и по дыханию. Лишь Робину удавалось подкрасться к нему незаметно.— А Скарлет никак не угомонится.Назир пожал плечами и вернулся к кинжалу.— Я поговорю с ним позже.— И после вашего разговора он опять будет ходить с заплывшим глазом?— Заплывший глаз не мешает ему управляться с ножом и луком.Робин усмехнулся, оттолкнулся от дерева и подошел вплотную.— Не мешает. А ты очень терпеливый. Скарлет по-прежнему считает, что тебе нельзя доверять, ведь ты служил Беллему.— Джон тоже ему служил.Назир размеренно водил камнем по клинку, убирая мельчайшие зазубрины. Это был не первый такой разговор, и точно не последний. Можно сказать, ритуал.— Джон был околдован, а ты нет.— А я просто дал слово. Но теперь я с вами. С тобой.— Я знаю, — Робин присел на корточки, посмотрел на Назира снизу вверх. — Хочешь, прикажу Скарлету оставить тебя в покое?— Зачем? Все равно найдет повод для драки. А так все вроде в шутку. Привыкнет со временем.Робин снял лук и колчан, положил их и сел на землю, откинул голову на бревно, так что щекой касался бедра Назира. Он часто приходил сюда, к грозовому вязу, на крошечную поляну среди зарослей боярышника, бересклета и дикого терна, которую Назир облюбовал с первых своих дней в Шервуде. Устраивался напротив и смотрел, как тот правит оружие, вощит тетиву, оперяет стрелы, расспрашивал о родине и других странах. А после того, как однажды Назир упомянул про джиннов и пери, нередко просил рассказать еще, слушал почти с детским восторгом.— Через три дня Бельтайн.*Глаза Робина сейчас отливали болотной зеленью, какая бывает на трясине — яркой, манящей, — на губах блуждала легкая улыбка. Назир бросил на него быстрый взгляд, потом повернул кинжал, придирчиво изучил и взял промасленную тряпку. Он давно научился распознавать заранее, когда появлялся ?другой Робин?, но старался вести себя, как обычно: ?другой? бывал непредсказуем, и любая мелочь могла вызвать его недовольство или даже ярость. Кроме того, Назир быстро понял кое-что еще — чем дольше Робин не отпускал эту часть себя, тем сложнее ему было справляться с собой. И наоборот, чем чаще это случалось, тем спокойнее он становился.— Ты ведь раньше не видел, как его празднуют?Назир покачал головой.— Крестьяне придут в лес получить благословение Хэрна, — продолжал Робин негромко. — Разожгут костры. Будут прыгать через них, танцевать...— И пить эль бочками.Назир закончил с кинжалом, вложил его в ножны и взял второй. За оружием он ухаживал тщательнее, чем влюбленный за дамой сердца. К тому же, Робину нравилось смотреть, как он это делает.— И пить эль, да. А еще любить друг друга, где придется.— Варварский обычай, — Назир хмыкнул. — Но, может, Мач наконец-то познает сладость женского тела. Если его Энни не будет против.Робин какое-то время молча следил, как точило в руке Назира с тихим шелестом скользит по клинку, покрытому волнистым рисунком, потом снова заговорил.— Хочу завтра сходить в Ноттингем на ярмарку, купить что-нибудь для Марион. Порадовать ее. Ребята как захотят, а я пойду.Назир кивнул. Говорить, что он пойдет тоже, не было необходимости. Как и о том, что в Ноттингеме Робина интересует не только ярмарка и подарок для Марион, но и тот, кто наверняка там будет — Гай Гизборн. Между этими двумя словно была натянута невидимая нить, которая не ослабевала, а лишь становилась крепче раз от раза. Они сходились в бою так яростно, что под ними едва земля не дымилась, но ни один не воспользовался возможностью убить. Назир был начеку и не позволил бы Гизборну нанести смертельный удар, но тот и сам в последний миг отводил меч в сторону. Как и Робин.А после того, как Гизборн получил в спину арбалетный болт и чудом не сгорел в амбаре, нить превратилась в канат. Робин под любым предлогом выбирался в город, чаще всего, переодевшись монахом, чтобы скрыть лицо под глубоким клобуком, и не уходил, пока не отыскивал взглядом знакомый синий плащ. И лишь убедившись, что Гизборн занимается обычным делом — раздает приказы страже, проверяет, не обвешивают ли пекари и мясники покупателей, не отливает ли кто рядом с городским колодцем на рыночной площади, не выдают ли барышники старую лошадь за молодую да здоровую — успокаивался и позволял увести себя обратно в Шервуд. Причин этой одержимости Назир не искал, просто следовал за Робином в Ноттингем, готовый как всегда быть его мечом и щитом. Тем более что Гизборн был столь же одержим своим врагом. И седмицы не проходило, чтобы нелегкая не принесла рыцаря на лесную дорогу, где они с Робином снова и снова бились до изнеможения.Назир положил точило на землю, взял кусок выделанной замши и принялся полировать клинок.— Расскажи что-нибудь, — попросил Робин. — Или... почитай стихи. Того поэта-воина, который говорил, что сила его слов столь велика, что даже слепые могут прочесть их, а глухие проникнуть в их суть.Назир улыбнулся. Еще один почти ритуал. Он всегда ждал этой просьбы, а Робин всегда произносил ее — чтобы услышать ответ.— Слушаюсь и повинуюсь, господин мой.Арабского Робин, понятное дело, не знал, и Назир переводил певучие бейты на саксонский, радуясь, что мудрый Абу ан-Натили научил его не только убивать. Ассасинам нередко приходилось ?надевать чужой халат? — играть роль дервишей, богатых купцов, нищих калек, благородных саедов, лекарей, шлюх, бродячих сказителей. И поэтому сейчас он мог даже на этом скудном варварском языке передать красоту и мощь поэтических строф великого Аль-Мутанабби. — Миновала давно моей жизни весна.Кто из нас вечно зелен? — одна лишь сосна.Нити инея блещут в моей бороде,Но душа, как и прежде, весною пьяна.Пей, душа! Пой, душа! — полной грудью дыша.Пусть за песню твою не дадут ни гроша,Пусть дурные знаменья вокруг мельтешат —Я бодрее мальчишки встаю ото сна!Говорят, что есть рай, говорят, что есть ад,После смерти туда попадешь, говорят,В долг живем на земле, взявши душу взаймы,И надеждами тщетными тешимся мы.Но, спасаясь от мук и взыскуя услад,Невдомек нам, что здесь — тот же рай, тот же ад!Золоченая клетка дворца — это рай?Жизнь бродяги и странника — ад? Выбирай!Или пышный дворец с изобильем палатТы, не глядя, сменял бы на драный халат?! —Чтоб потом, у ночных засыпая костров,Вспомнить дни, когда был ты богат, как Хосров,И себе на удачу, себе на беду,Улыбнуться в раю, улыбнуться в аду!*Робин слушал, прикрыв глаза, и яркая зелень полыхала под ресницами.— И себе на удачу, себе на беду, улыбнуться в раю, улыбнуться в аду... — повторил он медленно, когда Назир замолчал. — Словно про нас сказано. Мы здесь живем взаймы у смерти, но каждый день свободы, пусть впроголодь и в холоде, стоит сытого рабства в тепле. Вот только Марион... хотел бы я дать ей больше, чем постель из лапника и плаща, — взгляд Робина потемнел, и налетевший невесть откуда ветер взметнул с земли палую листву. — Я ведь могу, знаешь?— Знаю.Назир положил руку ему на плечо, сжал слегка. Робин вздрогнул, тряхнул головой, криво улыбнулся.— Но это не для нее...— Скарлет! — раздался вдруг из-за кустов разъяренный вопль Тука. — Охальник! А ну хватит мудями трясти перед дитем невинным! Цветочек, и ты не подходи, покуда он срам не прикроет! Скарлет, засунь хер в штаны, дьявол тебе в печень, прости господи!Последовал звук, будто железной поварешкой ударили по дереву. Или по голове, судя по тому, что Уилл разразился площадной бранью. Потом завизжала Марион, звук удара повторился, и еще раз, и еще.Робин рассмеялся, пружинисто вскочил на ноги и подхватил лук с колчаном. Глаза его вернули себе обычный цвет весенней листвы, потусторонняя зелень исчезла, как ее и не было. Ветер улегся.— Кажется, Уилла надо спасать! — Похоже, что так.Назир тоже поднялся, и оба поспешили в лагерь, откуда доносился раскатистый хохот Маленького Джона, топот, грохот и ругань, причем звонкий голос Марион был не последним в этом многоголосье.