III (1/1)
На небе вовсю разгорался апельсиновый закат, когда они вышли из кафе с потускневшей вывеской, коих затеряно на парижских улицах великое множество, и двинулись в сторону набережной.За проведенные вместе часы Нико твёрдо убедился в бесконечной жизнерадостности, переполняющей Джона; он яркий, с превосходным чувством юмора и временами ужасно болтливый.—?Нет, ну ты представляешь, он действительно выпер меня из дома, не кинув следом ни денег, ни вещей,?— Эйзен, по просьбе Тюркони, начал рассказывать с самого начала, ни о чём не умалчивая. —?Но несмотря на радикальные методы отца, я всё равно не затаил на него смертельной обиды; кое-как добравшись до Парижа на попутках и прослонявшись по городу весь день, я понял, что милый папаша замолвил обо мне словечко в каком-то модном танцевальной училище и что меня там ждут с распростертыми объятиями.За поворотом заискрилась Сена, опутывающая каналами весь девятнадцатый округ.—?Конечно, вскоре я оттуда сбежал. Быть всю жизнь чьей-то подтанцовкой?— не входило в мои планы. Я устроился басистом в захудалый клуб на окраине, куда приходила кайфануть одна ?интеллигенция? нулевых. Главным на тот момент было, что бренчание на гитаре приносило какой-никакой, но доход. В скором времени меня каким-то чудом заметил один небезызвестный музыкант-режиссер. Мы общими усилиями сколотили группу в стиле фанк-рока. Кто знал, что такое безобидное хобби обрушит лавры на мою голову?—?Ты моложе меня на год, но ощущение, что тебе все сорок,?— Николя, всё это время внимательно слушавший, остановился у кованной ограды набережной и стал смотреть на противоположный берег.—?Я так потрепанно выгляжу? —?глаза Джона засверкали озорным блеском.—?Нет, не беспокойся, товарный вид ты сохранил. Просто мне удивительно?— тебе только двадцать два, а все режиссеры Парижа готовы тебе в ноги падать, лишь бы посотрудничать с ?восходящей звездой сцены?.—?Ну не все… и перестань меня так называть.—?Да ладно, не прибедняйся. Я слышал, как ты поешь?— это было превосходно.—?Довольно обо мне, ты вгоняешь меня в краску, Николя Тюркони. Расскажи лучше, откуда ты такой взялся?—?Как и ты, появился из воздуха и вдруг узнал, что обучение в школе искусств уже оплачено моим отцом.—?Какие у нас с тобой заботливые отцы.И чуть погодя, Джон добавил:—?Ты скучаешь по дому? Только честно.Подувший с реки ветер разбросал кудри Эйзена по плечам.—?Честно, да. Этот город для меня то ли слишком огромен и необъятен, то ли я ещё не привык, но пока что невыносимо хочется домой.—?Как бы ты привык, живя здесь всего три дня и то на одной и той же улице? Я покажу тебе Париж в самом выгодном свете так, что ты влюбишься и никогда уже отсюда не уедешь.—?Влюблюсь? Очень может быть… ***Последующие дни, незаметно перетёкшие в недели, перестали быть безликими. По-прежнему с утра до вечера жарило солнце, но теперь это не было так тяжело и утомительно.Нико, по старой проверенной схеме, вставал в половину восьмого, брёл в ванную, выливал на храпящего Жана чашку ледяной воды и, пока сосед не очухается до конца, уходил на занятия.В последнее время Джон зачастил в школу драматических искусств со своими ?мастер-классами?, чему Тюркони в глубине души был до чёртиков рад.—?А теперь стараемся вывести максимально чистую ?ля? и при этом не задохнуться,?— Эйзен ходил между рядами студентов с видом истинного ?Маэстро? и раздавал указания.Нико всё ещё замирал при звуках голоса Джона, но тот этого будто бы не замечал вовсе.—?Месье Эйзен,?— в первые дни Тюркони распирало от смеха, но теперь он, поджав губы, держал себя в руках, обращаясь к кудрявому французу подобным образом,?— не могли бы вы пожалуйста показать, как правильно дышать? Месье Эйзен…Но просьба была целиком и полностью проигнорирована и теперь просто растворилась в воздухе.Подобное безразличное отношение раздражало и, в глубине души, задевало Нико. И в большей мере потому, что причины этому не было?— вне школы Джон был сама внимательность и обходительность, но стоило ему перевоплотиться в ?Месье Эйзена?, как он закрывался от Тюркони, нацепляя маску строгого педагога.—?Скажи, ты принципиально не слышишь и не замечаешь меня на занятиях? —?Нико развешивал мокрые вещи на балконе, стоя спиной к сидящему на его кровати Эйзену.Джон, давно ждавший этого вопроса, теперь не знал как ответить.—?Прости, если тебя это задевает… —?он отчаянно пытался подобрать нужные слова. —?У меня бывают весьма странные способы выразить симпатию.Верёвка, натянутая от стены до стены вдруг оборвалась, и вся одежда вместе с прищепками повалилась на бетонный пол. Нико нагнулся было всё это поднимать, но последние слова Джона, вновь и вновь прокручиваемые, будто били его по голове.—?Что? —?Тюркони тупо уставился на сломанную прищепку.—?Я давно хотел тебе сказать…в другой, более располагающей обстановке, но раз ты спросил…Эйзен спрыгнул с кровати и пошёл поднимать Николя с бетонного пола, на котором он задумчиво сидел.—?Ты прости, что так на тебя всё вывалил. Наверное, я не должен был,?— Джон умоляюще посмотрел в глаза Тюркони. —?Ну не молчи, скажи что-нибудь. Пожалуйста.Обычно, в такие моменты ошарашенный признанием партнёр, молча впивается в губы, находящиеся на таком соблазнительно-коротком расстоянии. Но Нико вместо это, сохраняя невозмутимый вид, прошествовал до двери и отворил её.Тут всё действительно было понятно без слов.Эйзен медленно прошёл мимо Николя, боясь сделать лишнее движение и стараясь не смотреть ему в глаза.—?Прости,?— и он, забрав кожаную куртку с крючка на двери, скрылся в спирали ступеней.Впереди Тюркони ждала бессонная ночь, наполненная тихим лунным светом, сочившимся сквозь шторы, и бессмысленным рассматриванием потолка. Изредка, приглушенно гудя, проезжали машины.Пачка сигарет, забытая Джоном, одиноко лежала на прикроватной тумбочке.?Нико, ответь мне на вопрос: обязательно было всё портить? Почему ты не сказал ему что испытываешь и насколько долго? Почему не рассказал, что живёшь от встречи до встречи? Да не рассказал бы. Я тебя знаю. Твоя характерная черта?— молчать, молчать, а потом брать и всё портить.?Давно перевалило за полночь; Николя уже час, как вёл диалог с самим собой, возвращаясь мыслями к событиям минувшего дня и грызя себя за своё странное поведение.?Он наверняка понял всё неправильно. И виноват в этом только ты. О, Тюркони, чёрт тебя побери, почему ты так боишься вдруг стать любимым? Нельзя всю жизнь закрываться в своём панцире и думать, что так всем будет лучше.?В то же время и практически на соседней улице, ощупывая карманы кожанки на предмет сигарет, Джон окончательно утвердился в своей никчемности. Во-первых, он спугнул Нико, а во-вторых, похоже забыл пачку сигарет в его комнате.?Замечательно, Эйзен, просто замечательно!?Зажигать и гасить было нечего, и он перешёл к самому верному способу забыться и, главное, простить себя любимого?— напиться, да так, чтобы до утра и чтобы без сновидений.Уже когда-то откупоренная бутылка джина нашлась сразу?— в аптечке.?Кто тебя за язык тянул??Сделав глоток прямо из горла, Джон уставился на кислотно-янтарную жидкость, плескавшуюся в бутылке.?Только мы нашли общий язык и стали проводить время вместе, как ты выпалил эту глупую неосторожность, из-за которой он вовек не захочет тебя видеть.?Осушив треть содержимого, Эйзен нашёл таки в себе силы остановиться и лечь спать.?Алкоголь творит ещё большие глупости, чем ты Джон. Сейчас возьмёт тебя за шкирку и понесёт в ночи на его порог?— жалобно выть под дверью и просить прощения.?Утро было тяжелым для обоих: Нико благополучно проспал будильник и теперь лежал на мокрой простыне, облитый пахучей ледяной водой из-под крана (Жан не остался в долгу), Джон же, встав ближе к полудню, слонялся по квартире в поисках брюк, которые вчера в сердцах швырнул в какую-то дыру. Чувство вины, так старательное глушимое накануне джином, никуда не делось, а наоборот усилилось и теперь не давало покоя ни на секунду.—?Николя Тюркони,?— месье Монд, сложив руки на груди, с явной неприязнью разглядывал помятого студента поверх своих роговых очков,?— вы не хотите рассказать мне, где были этой ночью?—?Я был в своей комнате в общежитие,?— Нико умоляюще зацепился взглядом за не менее помятого Жана-Жака. —?Мой сосед может это подтвердить.—?Раз вы были в своей комнате, то что тогда с вашим внешним видом? Или, может, вы больны?—?Может… то есть нет! Конечно же нет! Моя единственная болезнь?— это бессонница, но я обещаю, что такого больше не повторится.—?Если так, то у меня больше нет к вам вопросов. Вернитесь в общежитие и, ради бога, попытайтесь уснуть. Он было отвернулся, но вдруг, выразительно посмотрев куда-то в пол, добавил:—?И да, балетки не носят на голую ногу.После этих слов, взмахом головы придвинув очки к переносице, Месье Монд растворился в коридоре.?Отлично. Не прошло и двух месяцев, как меня уличают в пьянке и в отсутствии носков. Долбанная бессонница, долбанные мысли и долбанный я.?Совет педагога ?попробовать уснуть? не сработал. Задернув шторы, захлопнув все окна и завернувшись по уши в одеяло, всё ещё мокрое от воды, Тюркони не мог сомкнуть глаз. Жан, сидевший напротив, как голос разума, твердил что-то о снотворном и аптеке за углом.—?…если ты боишься попасться на глаза Монду, то я, так уж и быть, схожу сам,?— сосед решительно встал и начал натягивать кроссовки.Но Нико, мгновенно отбросив одеяло в сторону, вскочил с кровати и, не снимая балеток, побежал на улицу.Аптека действительно оказалась за углом, но также за углом оказался и винный магазин.Бутылка красного … оказалась не сильно дорогой и, звякнув монетами о кассу, Тюркони направился в неизвестном направлении.Найдя брюки, но не найдя футболку, Джон уже полчаса варил себе кофе: то напиток убегал, растекаясь по плите и создавая на полу лужу, то Эйзен просто не мог найти коробок со спичками. Спустя час мучений пачка с молотым кофе была пуста, но сам кофе не готов.Выходить на улицу отчаянно не хотелось, и Джон, решив, что обойдётся без допинга, стал стирать разводы на полу.Недопитая бутылка джина тоскливо валялась на кровати и манила к себе.С внутренним лозунгом ?не пропадать же добру? Эйзен, как любой культурный человек, взял кружку, сел на одеяло и вылил в неё остатки джина.Где-то через полчаса постучали во входную дверь. Именно постучали, а не позвонили. Джон, который дошёл уже до той стадии, когда в глазок смотреть не обязательно, не думая, отпер дверь.Ну, а дальше всё развивалось так стремительно, что Эйзен и опомниться не успел, как потрепанный Нико ввалился в его квартиру с полупустой бутылкой красного.—?Нико?! —?Джон мгновенно протрезвел и теперь недоуменно смотрел на Тюркони, сидящего на его диване в гостиной. —?Подожди, как ты узнал, где я живу?—?Я как-то проследил за тобой,?— у Николя был настолько невозмутимый вид, что Эйзену стало неловко находиться в собственном доме.—?Проследил…—?Ну, а чего ты хотел? За все недели нашего знакомства ты так и не показал, где живёшь.И тут Джон вспомнил их последний разговор, точнее, свой монолог и молчание Николя. Появилось острое желание провалиться сквозь землю.—?Нико, я хотел поговорить с тобой о вчерашнем,?— Эйзен глубоко вздохнул и сел на другой конец дивана. —?Ты злишься на меня? Только честно.Тюркони, который не особо любил и совсем не умел пить, пялился на голый торс Джона, слушая его мелодичный голос, но не вникая в смысл сказанных им слов.—?… и я решил, что нам лучше начать с начала. Если ты не про…—?Ой, да заткнись ты уже! —?и Нико, разлив всё вино на диван, схватил Эйзена за кудри и притянул к себе.Он впился в его губы, кусая их до крови.Застывший Джон, безоружно подняв руки над головой, стал мычать и вырываться.Высвободившись из кольца рук Нико, он прошептал:—?Ну кто учил тебя так целоваться, чудик?И Эйзен стал слегка притрагиваться к шее, продвигаясь всё выше и выше, пока не достиг губ с терпким привкусом винограда.Стушевавшийся было Нико весь затрепетал и, повалив Джона на пол, начал отвечать взаимной лаской, попутно стягивая с него многострадальные брюки.Ещё никогда и ни с кем ему не доводилось заниматься сексом на полу, в чужой гостиной, вдыхая алкогольные пары, извивающегося под ним партнёра.Джон же действовал осторожно, боясь снова что-то сделать не так и спугнуть Николя. Такого сладостного наслаждения он ещё ни разу не испытывал. Все его любовницы?— безликие и ветреные, врывались в эту квартиру, желая получить удовольствие на одну ночь, а потом упорхнуть в неизвестность. Сейчас же всё по-другому. Сейчас он хочет зарываться пальцами в его выгоревшие на солнце волосы, что-то шептать на ухо, изучать каждый сантиметр бледной кожи и бесконечно долго целоваться.Когда солнце скрылось за горизонтом и пол стал казаться слишком твёрдым, они перебрались на кровать и мгновенно уснули.