Ута (1/1)

Струна натянута до предела. До разумной грани, на которой тонкие железные ниточки колеблются на границе между разорваться и зазвенеть. Каждое сухожилие, каждая связка, мышца, клеточка, нерв застыли в напряжении, словно ожидая чужого, заботливого касания, которое и определит их судьбу. Споёт ли серебряная жилка напоследок свою тихую партию, или же с глухим стоном разорвётся где-то посредине, не выдержав этого тургора?Ута не хотела об этом думать.Всё слишком тяжёлое. Руки, ноги, веки, грудная клетка?— хоть та и время от времени слабо поднималась, стараясь не задавить тяжестью больное сердце. Слишком много оно перетерпело, слишком многих высот достигло, чтобы быть так бездушно проткнутым костяными кольями.Медсестра опять забыла закрыть окно, хоть Ута об этом не раз просила. Но сил не было не только на то, чтобы хоть на йоту выше поднять голос, а даже на самую обыденную злость. Не хотелось тревожить слабый комок мышц внутри, что перекачивал по телу яд лишним взрывом эмоций. Вдруг, это было бы то самое неосторожное касание, которое бы заставило Струну лопнуть от напряжения?Ута приоткрыла глаза, направила холодный взгляд светло-серых глаз на шторку.Тонкую ткань щекотал ветер, ставший частым гостем вечером. Днём?— слишком жарко, ночью?— слишком холодно. Резкий перепад, заставляющий мёртвую кровь лихорадочно биться в капиллярах, словно та хотела вырваться на свободу. Или же затхлый запах больницы, сумевший пробраться сквозь замочную скважину, вызывал такое волнение внутри?Дверь скрипнула, тихонько приоткрылась, выдавая сразу несколько нот подряд. Ута нахмурилась?— скорее, от нахлынувшей слабости?— и повернула голову к посетителю.Богомол резко выпрямился, словно мальчишка, которого поймали на шалости, и поправил на сутулых плечах халат. Ута прикрыла глаза и едва заметно улыбнулась, но этот причудливый излом губ отдавал неприкрытой горечью.Судья заметно постарел за эти полгода?— бледность кожи была отличным контрастом к морщинам, появившимся так некстати. Лицо было слишком уставшим?— впалые щеки, тень от бессонных ночей, застывшая как раз под глазами. Жилистость и долговязость придавала образу Богомола ещё больше самобытного гротеска, трижды подчёркивая его прозвище.—?Ты мало заплатил медсестре,?— прошептала-выдохнула Ута, когда муж пододвинул к её кровати стул и водрузил на прикроватную тумбочку пакет, из которого показал свой оранжевый бок апельсин. —?Она даже не удосуживается закрыть окно, хоть я её уже… тысячный раз прошу об этом,?— колкость сорвалась сама собой, хоть женщина этого не заметила.—?Оно так тебе мешает? —?Богомол поджал губы. —?Что же… Сейчас я закрою.Провожая взглядом спину мужа, Ута почувствовала, как сиплое дыхание становится более лёгким и тихим. В силуэте судьи было что-то успокаивающее, словно он был воплощением самого правосудия, которое так стремительно защищал. В последние несколько недель Богомол зачастил к ней в палату, хоть дома появлялся не с такой завидной регулярностью.Любовницы?Нет, у него была только одна любовница?— работа. Высокое здание суда, к которому от их дома можно было, при желании, добраться за час. Ута каждый раз ловила себя на мысли, что ревнует, хоть эти чувства были ей чужды. Ревнует, когда муж надевает на себя чёрный, слегка потрёпанный плащ, берёт в руки портфель, и уходит, иногда даже не прощаясь. Но, хватает простого напоминания, чтобы приглушить эти болезненные уколы возле сердца.Они женаты просто потому, что так удобно. Ну не будет же Судья каждое утро стоять возле плиты, а она?— перебирать ценные бумаги, протоколы, чужие дела в попытке рассортировать чьи-то жизни в алфавитном порядке. Симбиоз без нежностей, цветов и ценных подарков. Просто, без лишних вычурностей, и очень удобно. Хотя, в последнее время ледяное сердце Богомола дало заметную оттепель, заразило этим странным теплом больное сердце Уты. Но Струна чувствовала, что это тепло может быть последним в её жизни.Богомол поудобней запахнул халат, гадко отдающий таблетками и хлоркой, и вернулся на место. Каждое его движение?— чёткое, скупое?— сейчас отдавалорастерянностью, словно он не знал, как вести себя рядом с женой, и нужно ли как-то вести себя вообще? Пятнадцать лет совместной жизни?— а он не знал о ней совершенно ничего, так же, как и она о нём.—?У тебя холодные руки,?— отметил судья, сжав в ладонях руку Уты?— снежно-белую, с тонкими, длинными пальцами.—?У тебя тоже,?— тихо отметила Струна, наблюдая за тем, как покачивается тонкая трубка капельницы от этого скупого движения. —?Есть уже какие-то новости? —?выдавила из себя женщина?— по привычке, отвергая слабую надежду, которая ещё теплела в холодной груди.—?Врач говорил, что я могу забрать тебя домой на следующей неделе,?— Богомол отвёл взгляд к окну. —?Пускай и проиграли в этой войне одну битву, но впереди будет ещё тысяча, правда?Ута чувствовала, что муж хочет успокоить?— не её?— самого себя. Правда, впереди будет ещё тысяча поединков сам-на-сам с ужасающим холодком Смерти, но выдержит ли их её измученное сердце?Богомол легко сжал её ладонь, заставил их пальцы переплестись. Повинуясь внезапному порыву нежности, Струна сжала его руку в ответ, едва заметно улыбнувшись?— пыталась подбодрить.—?Скоро у папы юбилей,?— тихо продолжил Богомол, поглаживая её костяшки большим пальцем. —?И он хочет видеть тебя.—?Я не хочу никуда ехать,?— покачала головой Ута, устало закрывая глаза.—?Ты же знаешь, что занимаешь почётное место любимой невестки наряду с Эли,?— судья поджал губы. —?То, что ты не приедешь, разобьет папе сердце.—?Солги. Придумай что-нибудь,?— внутри что-то скрипнуло, но женщина не обратила на это внимание. —?Вы же каждый год умудряетесь убедить Патриарха в том, что Всадник и Колдун в пробках застряли, или же у них множество дел, и они приехать не смогут.—?Verum est quod pro salute fit mendacium*,?— пожал плечами Богомол. —?То, что ты не приедешь, разобьет моему отцу сердце, а то, что Всадника и Колдуна с нами больше нет окончательно его добьет. Я хочу, чтобы папа дожил последние годы в счастливом неведении, чем мучился осознанием того, что двух сыновей у него насильно забрали цепкие когти Смерти.—?Это мудро, Судья. Но слишком жестоко,?— холодно отметила Ута. —?Но, я не хочу слушать то, как Яма сетует, что Юна совсем не заботится о комнатных растениях, и сгружает себе в багажник все папины фикусы, половину из которых впору выбросить. Я устала защищать бедную Яни от нападок Надзирателя, и прятать её в нашей спальне. Я… я просто устала. От всего этого. Это ваши семейные посиделки, Богомол, но я не часть вашей семьи. Я их никогда не смогу ни понять, ни принять, понимаешь?—?Понимаю… —?тихо вздохнул мужчина. —?И это моя вина, как я полагаю?Ута отвернула голову к окну.—?Ута, пожалуйста. Сделай мне такое одолжение, и я в долгу не останусь,?— судья коснулся щеки Струны, нагнувшись к жене. —?Ты же знаешь, я могу сделать всё, что ты захочешь.—?Всё? —?мозг тут же ухватился за эту фразу, и Ута повернулась к мужу. —?Всё-всё, что я пожелаю? —?горячо зашептала Струна, цепляясь за рукав Богомола. —?Ладно, считай, что уговорил. Пожалуйста, сделай так, чтобы Надзиратель больше никогда и ни за что не увидел Яни. Ты же можешь. Я знаю, ты можешь. Он же её погубит своими вечными праздниками жизни после той чёртовой работы, или же кто-то её подкараулит? Ты же знаешь, сколько у него врагов! Я не хочу, чтобы она пострадала из-за него. Пожалуйста, Богомол. Она же совсем ребёнок.Она же совсем ребенок.Это прозвучало до боли горько, до какого-то ржавого скрежета, от которого сводит зубы.Ребенок. Который уже давно не был им.—?Я сделаю все, что в моих силах,?— с холодком в голосе отрезал Богомол, и поднялся. —?Ты же понимаешь, насколько это опасно.—?Неужели тебя так страшит братоубийство? —?Струна поджала губы. —?Или же ты действительно боишься того, что он может выпередить тебя в своих замыслах?—?Я?— старший из братьев, Ута,?— судья подошёл к двери. —?Я должен поддерживать в семье порядок, и ты помогаешь мне с этим, пусть и не так сильно, как бы хотелось. Именно поэтому, твоё присутствие так важно. Спокойной ночи, Ута. Я, наверное, зайду к тебе утром.Дверь раздражительно скрипит. Наверное, стоит сказать кому-то из персонала, чтобы смазали эти чёртовы петли. Или же позвонить Эли. Она-то сможет починить всё, начиная от постоянно заклинивающего замка и оканчивая поломанными часами на стене.В комнате начало теплеть. Приятная тяжесть начала понемногу вытеснять болезненные ощущения, что преследовали по пятам, и Ута сама не заметила, как провалилась в сон.Струна зазвенела, сумев ещё на день оттянуть свою смерть.