Исчерпан лимит мудреца (Сакураи/Кристал) (1/1)
Но Андерсен больше не лечит людей,Он новую жизнь не придумает ей:Исчерпан лимит, исчерпан лимит мудреца...И будет подушка хранить её след,
Наследство её девятнадцати лет.Целуй этот след, пока он не исчез до конца!..То, что Кристал ушла, он понял сразу. Просто ушла и просто понял: как дважды два. Четыре или групповуха, было неважно: просто мир в пределах одной небольшой квартиры изменился раз и навсегда.И пусть на подушке остался томик сказок Андерсена в адаптации на уровне "Beginner" (у его невесты были большие проблемы с английским, хоть он сам с ней занимался, хоть занимался ныне покойный Сугизо!), пусть на тумбочке у кровати ещё стояли полураспустившиеся алые розы, пусть февральский ветер пронизывал всё пространство, но её не было.
И Сакураи в очередной раз набирал заветный номер, обнимая подушку, на которой она спала, пусть он в очередной раз слышал равнодушное механическое "абонент не абонент", пусть поднимал на уши всех, включая директора школы, пусть у Оле-Лукойе не было больше для него сказки - но этот томик что-то, да значил! Она не могла забыть любимую книжку просто так!И все февральские вьюги слились в один сплошной вальс снежинок за окном, потёртой книжки, школьной формы и лекций по философии. Тех лекций, которые он читал только для третьей парты в крайнем правом ряду, для ярко блестевшего благородным серебром тонкого обручального колечка на её изящной руке.Пусть Андерсен больше не лечил людей, а обручальное кольцо тускло сверкало обломком на прикроватной тумбочке. Там, среди осыпавшихся лепестков от алых роз. Но сверкало же, сверкало на её пальце! Сверкало и тогда, когда он назвал её невестой, нареченной женой!Но, наверно, лимит мудрого сказочника закончился именно на его истории, и некого было в этом винить: он пытался сделать всё. Но розы на прикроватной тумбочке оставили только шипастые стебли. И пусть бы она ушла - но не так исподтишка, оставив только, верно, самые ненужные вещи!Не так, после того вальса на холодном пустынном пляже, не после удивительно жарких молодой страстью вечеров вдвоём у дивана на пушистом ковре, не в этом грёбаном феврале. Нет, не так.Нет, он любил её, он делал всё - и получил только дыры в душе, затрёпанный до дыр сборник сказок, обручальное кольцо и на удивление ледяной ветер в стылой квартире. И подушку с запахом тонких цветочно-конфетных духов, которые так любят школьницы старших классов. И три облетевшие розы на тумбочке возле кровати, как наследство и память о их любви.Нет, так было невозможно, это казалось "заводным апельсином" из дешёвого бульварного романа в мягкой обложке - но лимит мудреца закончился именно на его истории, и игристое итальянское вино на "особый случай" заливало сказку про Оле-Лукойе, пока взрослый мужчина целовал подушку, ещё источавшую тонкий аромат недорогого парфюма, пока призывом к обитой войлоком и ватой палате сверкало в тусклом свете тонкое обручальное кольцо, пока было этому чувству имя "Любовь".Но нет, Андерсен больше не лечил людей, и приходилось так же обыденно читать лекции об Августине Блаженном, о Платоне и Сократе, не цепляясь взглядом за третью парту в крайнем правом ряду.
... Нет, этому последнему выпускному вальсу было имя - "Любовь". Последняя, поздняя и неизбывно проклятая томиком Андерсена любовь. Последняя, сломанная строгим блеском обручального кольца на его руке, любовь.И пусть три алых розы на прикроватной тумбочке облетели ещё полгода назад, но на подушке ещё оставался еле уловимый аромат её духов, но этому последнему вальсу было имя - "Любовь", и никакиначе.