Часть 8 (1/1)

Фонарь достаточно ярко освещает задний двор, благодаря чему Скотту удаётся разглядеть лицо Джона, искаженное мукой. Его пронзительный крик растворяется в ночном шуме Нью-Йорка, и теперь он только полусидит, полулежит, жадно хватая ртом воздух, чувствуя, как обжигающие слёзы струятся у него по щекам. Рвота подступает к горлу, но, к счастью, тошнота быстро проходит, зато сменяется новым приступом острой боли в спине, ставшей почему-то тёплой и влажной. Джон стискивает зубы, не понимая, что только что произошло, и лишь чьё-то маячащее присутствие возвращает его в кошмарное настоящее?— в реальность, в которой все продолжают жить как ни в чём не бывало, когда же он в агонии. Когда мир перестает стремительно крутиться перед его глазами, Джон замечает Скотта, который опустился рядом с ним и теперь что-то бормочет. Страдания Джона вперемешку с яростью подхлестывают его, и он, вскидывая руки, пытается оттолкнуть Скотта.—?Тихо, тихо, тихо! —?кричит Скотт сипло и перехватывает руки Джона, которые принялись беспомощно молотить воздух.—?Что ты наделал… —?шепчет Джон.Произошедшее затапливает рассудок, ударяет под дых, режет по живому. Скотт специально толкнул его о забор, умышленно причинил страдания, предал. Предал…Из ресторана доносится громкая музыка и чей-то смех, как будто бы его посетители не обратили ни малейшего внимания на крик боли в нескольких метрах от них, словно бы всему миру было наплевать на Джона Барроумэна, уверенность которого только что пошатнулась.Джон бодает Скотта ногой, пытается вырваться. От былого радушия не остается ни следа?— оно, как и всё, во что он верил ещё минуту назад, оказалось поглощено пустотой, заполнившую душу Джона.—?Убирайся! Убирайся! —?вопит он с новой силой и надрывается от плача. —?ОТПУСТИ МЕНЯ! —?Джон предпринимает ещё одну попытку вырваться, однако Скотт лишь усиливает хватку. Тогда Джон ничего не остается, кроме, как, подогнув под себя колени, зарыдать, перестав бороться.Джон ожидает, что сейчас Скотт ударит его по щекам, пнёт под рёбра, может?— с ужасом представляет он?— даже плюнет и уйдёт, но вместо этого Скотт отпускает его и обнимает, прижимает его к себе. Это продолжается недолго, потому что вскоре Скотт что-то нащупывают на своих пальцах и, слегка отстранившись от Джона,?— который не предпринимает ни какого усилия, чтобы пошевелиться, но, в то же время, никак не отвечает на его прикосновения,?— подносит их поближе к свету и с удивлением обнаруживает на них кровь. Джон ощущает, как кровь струйками струится по его спине и проникает под поясницу.—?Ох, Иисусе… —?Скотт переворачивает Джона на живот, а тот ответ лишь посильнее сжимает зубы, слишком слабый, чтобы сопротивляться.Скотт задирает рубашку Джона и ощупывает кончиками уже похолодевших пальцев багровое пятно, образовавшееся чуть его ниже левой лопатки, по иронии расположившейся там же, где на противоположной стороне находится сердце.—?Мне больно,?— хнычет Джон, уставившись в асфальт. Под руками он ощупывает кучку щебня, горсть которого хочется схватить и швырнуть в глаза Скотту, но краем сознания он понимает, что это не выход?— он раздавлен, унижен, но до него постепенно начинает доходить, что вспышка злости Скотта?— неслучайность. Однако Джон ещё слишком далек от полного понимания мотивов, сподвигших Скотта на это.Дрожащими руками Скотт извлекает из внутреннего кармана пальто мини-аптечку?— родители с детства твердили, что каждый уважающий себя человек должен носить её с собой, и, пусть до того, как Европу и Великобританию сотрясут чудовищные теракты, было ещё десятилетие, Скотт верит, что однажды непременно воспользуется ею?— чтобы помочь себе или другим. В мини-аптечки лежат маникюрные ножницы, бинт, ватка, перекись водорода, несколько обезболивающих таблеток и пачка свежих антибактериальных пластырей?— Скотт покупает новые каждые две недели. Скотт отгоняет на задворки сознания свой поступок, старается примерить маску бесстрастия, словно мед.брат, прибывший на место аварии, но ему сложно сосредоточиться и не думать, что он собственноручно прикоснулся к святому?— всё равно что ворваться в Лувр и ножом исполосовать улыбку Моно Лизы.Скотт обмакивает ватку перекисью водорода и принимается вытирать кровь Джона. Новый, оглушительный крик заполняет пространство, и Джон рыдает, когда же Скотт беззвучно плачет?— в который раз за два года их знакомства.Скотт успокаивающе гладит волосы Джона, но его прикосновения слишком несущественны и не могут затмить эту боль?— спину щиплит, жгут словно раскаленным железом. Джону кажется, что с каждой секундой кислорода становится всё меньше и меньше и что он вот-вот задохнется, и поэтому старается дышать то через нос, то через рот, а боль все не проходит, ноет, зудит, сводит с ума. На долю секунды становится немного легче лишь тогда, когда рука Скотта опускается ниже и вытирает длинные полосы засохшей крови вдобавок к новым, свежим. Наконец, Скотт отбрасывает и ватку, и флакон с перекисью в сторону и достает пачку пластырей, достаточно больших, чтобы примерить их на рану, остановить кровотечение. Скотт зубами открывает пачку и с трудом ему удаётся подхватить два пластыря, которые чудом не падают на грязную землю, в отличие от всех остальных.Он осторожно прикладывает один из них к спине Джона, и, из-за пластыря, натолкнувшегося на взбухшую лужу, капли крови попадают на белую, специально одетую Скоттом по случаю ужина в ресторане, рубашку, но он не обращает на это внимание.Джон издает облегченный вздох?— пластырь обладает охлаждающим эффектом. Скотт тем временем, приложив ещё один пластырь, зажимает его первым, и вскоре кровь останавливается. Ему хочется почему-то в этот момент вскинуть голову и истерично рассмеяться?— Джон не умрёт от потери крови, да и, если подумать, не потерял её так много, как им обоим казалось вначале?— просто когда реальность начинает напоминать сцену из Страшного суда, время либо замирает, либо несется с головокружительной скоростью, хотя на деле,?— Скотт в этом был готов поклясться,?— прошло каких-то пять минут с тех пор, как он вывел за шкирку Джона.Скотт разворачивает бинт и начинает накладывать повязку на рану, при этом ему приходится слегка поднять Джона, чтобы сделать круг?— и, Боже, сейчас Джон легче перышка. Джон успокаивается, больше не дергается и не кричит, даже слёзы высохли, да и боль стала сносной. Джон вздрагивает в последний раз, когда Скотт рвёт зубами бинт и, разорвав его на две части, туго затягивает. Джону хочется в этот момент перевернуться, лечь на спину и ни о чем не думать, пока к нему снова не вернутся силы. Но это непросто глупо, это?— смертоубийственно, и поэтому Джон не сопротивляется даже тогда, когда Скотт подхватывает его и помогает доковылять до ближайшей скамейки. Возможно, думает Скотт, было бы лучше отвести Джона внутрь или в машину, или вызвать скорую. Но свежий воздух сейчас обоим был куда нужнее, чем кучка непонимающих людей, которые, только завидев Джона, тотчас бы окружили его вниманием, но не заботой, или, могли даже вызвать полицию, чтобы та забрала Скотта. У Скотта мелькает мысль, что, возможно, Джон только этого и хочет?— в конце концов, Скотт сорвался как голодный пёс с цепи, набросился на него с остервенением. Наверное, Джон ненавидит Скотта в эту секунду сильнее, чем что бы то ни было и кого бы то ни было. Разве Скотт этого не заслуживает? Он сотворил ужасное, и чувствует себя при этом ни чем не лучше, чем фашист, которому только что вынесли смертельный приговор на Нюрнбергском процессе. К Джону возвращается способность ощущать свои руки, свои ноги, дышать, передвигаться, видеть, и, что самое главное, говорить. Говорить… Наверное, до этого момента, до тех пор, пока они по-настоящему не остались со Скоттом наедине впервые с его приезда в Нью-Йорк, Джон и вправду отказывался принимать тот факт, что для поддержания отношений нужно говорить на равных со своим партнером. Он вдруг испытывает отвращение, но, как ни парадоксально, ни к Скотту, а к головокружительному разнообразию, которое почему-то сейчас кажется Джону низменным, лишенным всякого здравого смысла.Джон заводит руки за спину и, облокотившись на них, смотрит в беззвездное небо. Джон по-прежнему отказывается смотреть на Скотта, и пока они молчат, можно сделать вид, будто бы ничего не произошло, а если что-то и было, то оказалось всего лишь сном, в котором тебе причиняют боль, после которой ты просыпаешься, но на какое-то время лежишь и ощущаешь, будто бы всё это произошло по-настоящему. Однако рана?— не сон и не могла так быстро зажить, перестать существовать, как хотелось бы перестать существовать Джону в это самое мгновение, потому что его приводит в ужас мысль о том, что он почувствовал ненависть к человеку, который стал ему необходим, как воздух. Он смотрит в чёрную пустоту и выглядит, наверное, при этом просто кошмарно, а ведь коллеги вскоре начнут искать его, хотя было бы лучше, если бы они поверили в то, что Джон со Скоттом поехали домой. И неожиданно Джону действительно хочется всё бросить и оказаться в теплой кровати, забыться сладким сном, будучи уверенным в том, что как-нибудь уж разрулит эту ситуацию.А рана продолжает зудеть, кровь запекаться?— через несколько дней она, конечно, начнет покрываться коркой и Джону захочется её непременно расчесать, сковырнуть, словно маленькому ребёнку, но Скотт, конечно, этого не позволит.Скотт…Джон слышит его тяжелое дыхание?— бедняжка вне себя от произошедшего, но Джону требуется ещё некоторого времени тишины, чтобы наконец пелена спала с глаз?— Джон даже чувствует, как слова слоем за слоем накладываются друг на друга, давя на череп, а, может быть, у него всё же сотрясение, хотя это, конечно, вряд ли, и он уже вполне способен ориентироваться в пространстве. Джону становится горько от того, что под рукой нет ничего, чтобы выпить, или хотя бы закурить,?— он попробовал однажды, но ему не понравилось?— но в молчании ему кажется, что Скотт прочитал его мысли, и поэтому он быстро хоронит эту задумку, понимая, какой все же оказался свиньей прошлой ночью. Тотчас же его вновь ударяет в под дых?— это Осознание с большой О, окончательно сформировалось и взорвалось, как если бы над головой Джона загорелась лампочка.И Джон неожиданно хватает Скотта за локоть и заглядывает ему в глаза, и в это мгновение в нём словно пробуждается способность видеть мир глазами другого человека, и он лицезреет самого себя глазами Скотта?— такого усталого, подавленного, взлохмаченного, словно бездомный пес, промокший под дождём, сломленного, безжизненного, утратившую всякую веру в добродетель. Джон понимает, что где-то уже видел нечто подобное, а воспоминания уже перенесли его в старую квартирку Скотта, где он, Джон, лежит на кровати, а апатия пожирает его, и он уже не знает во что больше верить, но тут появляется Скотт, и ему сразу становится лучше?— только рядом с ним Джон чувствует принятым, нужным, любимым. Как было эгоистично думать, что так оно и будет всегда, в какое бы дерьмо он ни вляпался и какой бы он мразью ни оказался.Скотт удивленно смотрит на пальцы Джона, лежащие на ткани его рубашки. Джон замечает в глазах Скотта и страх, и стыд, и думает, кому сейчас больнее?— ему, Джону или Скотту?—?Джон…Джон вздрагивает, отводит глаза и обратно ставит руку за спину?— он делает это неумышленно, не с целью позлить Скотта ещё немного, а потому, что хочет, чтобы тот замолчал. Скотт и впрямь замолкает, не понимая, как расценивать этот внезапный порыв, и тогда Джон, набрав как можно больше ледяного воздуха в лёгкие, наконец заговаривает, переведя взгляд на злосчастный забор.—?Тебе было интересно узнать, почему меня уволили. —?Джон делает паузу, и спина Скотта выпрямляется, а мышцы?— напрягаются. —?Меня выгнали из-за тебя,?— Джон не может сдержаться и ухмыляется, а потом понимает, как ужасно прозвучали его слова. Он ненавидит себя за нацепленную на него маску высокомерия, и ему правда не хочется, чтобы Скотт вообразил себе невесть что, но, прежде чем Джон вновь успевает открыть рот, объясниться, но уже без спеси в голосе, Скотт выговаривает всего одно слово:—?Прости. И в этом слове больше эмоций, чем в любом романе Чарльз Диккенса: здесь и вина, и скорбь, и горечь, и самобичевание. Одна только эта фраза подействовала на Джона лучше, чем удар о забор. Скотт не должен винить себя за произошедшее?— виноват Джон, и, в первую очередь потому, что не конструктивно построил свою мысль, а всё потому, что он, Джон, — болван.—?Скотт… —?Джон борется с самим собой, но уязвленность вперемешку с гордостью в нём всё ещё слишком сильны, но он понимает?— до крушения недалеко, и ему это даже нравится.Может, это как раз тот случай, когда ему нужно сброситься с пьедестала собственного величия, на котором он восседал с тех пор, как ему исполнилось 22 года?.. Не может, поправил он себя, а нужно. —?Я не,?— раскаяние почему-то застревает в горле. Скоро, скоро, успокаивает себя Джон, и щиплет свою руку, чтобы вновь ощутить физическую боль. Хотя он был бы совсем не против, если бы её вновь причинил ему Скотт. —?Продюсер поставил меня перед выбором: либо я перестаю появляться с тобой на публике и приглашать тебя на съемочную площадку, одним словом, показывать, что я?— гей, встречающийся с другим геем, либо моего персонажа выводят из сюжетной линии, а меня самого пинком под зад вышвыривают на улицу,?— Джону самому не смешно от последних слов, хотя на него это так не похоже, но смеяться сейчас равносильно смеху на похоронах королевы Великобритании или президента Соединенных Штатов Америки. —?Я сказал им, чтобы они запихнули свой сценарий и свою дешевую мыльную оперу поглубже в глотку, и выбросились из окна с подобным человеконенавистничеством, а потом развернулся и ушёл. Я выбрал первое. Я выбрал тебя, Скотт,?— произносит Джон и удивляется собственному голосу, сформулировавший речи, и фейерверку положительных эмоций в сердце при мыслях о том, что он предпочел славу на телевидение Скотту. Ему не жаль, что он сделал свой выбор в пользу него, но не мог сам объяснить себе, почему не признался в этом Скотту раньше.Скотт взволнованно сжимает ладонь Джона, и в его душе царит ураган, но ему легче поверить в то, что у него окончательно полетела крыша, чем в то, в чём только что признался Джон.—?Ты… выбрал… меня? —?Скотт медленно проговаривает эти три слова?— боится, что они могут порезать, словно они были такими же материальными, как осколки тарелки. —?Почему тогда не позвонил, почему не вернулся домой? —?Было ещё слишком много ?почему?, но Скотт вовремя себя останавливает.Джон пожимает плечами, и Скотт слегка отстраняется. До Джона наконец-то окончательно доходит, в чём заключается его колоссальная ошибка?— в раздражительной способности увиливать от разговора, доводя тем самым Скотта до белой горячки.Джона передёргивает от самого себя, и он делает то, что столько раз Скотт делал для него?— поворачивается к нему и, обхватив пыльными руками его щеки, целует его в губы. Поцелуй похож,?— как кажется Джону,?— на какой-то романтический отрывок из голливудского фильма, и он сам не до конца может понять, ответил ли ему Скотт… Главное, что не отстранился. Послевкусие во рту после поцелуя горько-сладкое, зато касаться Скотты было всё равно что касаться Аполлона, и Джона забавляет мысль, что Скотт действительно чем-то смахивает на этого древнегреческого Бога?— такой же яркий, солнечный.—?Я погорячился. Я был уязвлен, взбешен, унижен… Я знал, что мне нужно остудиться, прежде чем я вернусь домой, к тебе. Я был так оскорблен тем фактом, что меня выгнали из-за того, что я?— гей и совершенно забыл о том, что могу чувствовать себя самим собой лишь когда ты рядом. Я только и успел молча выслушать слова агента о том, что меня утвердили на роль в мюзикле в одном из театров на Бродвее. Я слишком поздно осознал, что забыл о самом важном?— позвонить тебе… но я был уже к тому времени слишком пьян, а музыка в пабе играла слишком громко, чтобы думать о чем-то, кроме очередной рюмки. Я ужасен, я знаю,?— откровенно признался Джон, не понимая, откуда в нём эта способность философствовать, будучи трезвым как стёклышко. Но говорить со Скоттом для Джона казалось таким же естественным, как и дышать, и каким же он был глупцом, раз до него дошло это только сейчас, благодаря этому переплетались их души, а не тела. —?Тем более… —?Джон вздыхает и ерзает от холода, и Скотта ненавязчиво обнимает его, пытаясь согреть, делится своим теплом. Просто даже удивительно, что после всего они по-прежнему ведут себя как парочка влюбленных на ранней стадии отношений. —?Я правда не хотел, чтобы ты переживал из-за того, что некоторые люди в душе не более, чем мешок конского навоза… тебе и так было непросто в последнее время?— ты взял длительный перерыв на работе, которая тебе нравится, чтобы прилететь в совершенно неизвестную для тебя страну, к человеку, который не может и минуты спокойно усидеть на месте… Всегда слишком занятой, чтобы быть по-настоящему рядом с тем, кого он любит. —?Джона поражает собственная былая слепота, рассеявшаяся теперь благодаря его откровенности со Скоттом… какой же он всё-таки подлец… —?Я не хотел, чтобы ты испытывал вину из-за моих проблем.—?Джон,?— тихо произносит Скотт, и Джон задерживает дыхание. Вдох.?—?Если мы с тобой… пара, то твои проблемы?— это и мои проблемы. —?Выдох.Больше Скотт ничего не говорит, словно тем самым любезно предоставляет Джону возможность продолжить.—?Самонадеянно было думать, будто бы весь мир обожает меня и в упор не замечать, как мой собственный рушится у меня под носом. —?Джон думает, что эта рефлексия доконает его, но в будущем он будет благодарен Скотту за то, что именно в эту ночь научился рассуждать, что снискало ему славу рассказчика и внушало уважение у журналистов к нему. —?Я должен был больше заботиться о твоих чувствах, а не о своих собственных. Глупо было верить, что меня все и вся только и делают, что оберегают и заботятся обо мне. Потому что это делаешь для меня только ты…—?Но я… я видел… —?Слова Джона не укладываются в голове у Скотта по той простой причине, что его действия в прошлом и настоящем разительно отличаются от них. Скотт просто в тупике, он подавлен, и не может отличить правду от вымысла. Наверное… это слово ?наверное??— худшее, из всего прочувствованного им.—?Что? —?Джон хмурится, не понимая последнего, самого главного, того, что послужило последней каплей.—?Ты заигрывал с тем парнем в ресторане, и со многими другими в театрах на Вест-Энде. Даже когда вы с Пако были вместе. —?В голосе Скотта звучит пустота, неприкрытые нотки преданного, брошенного на произвол судьбы, потерянного в пространстве и времени сломленного человека.—?Скотт, это в прошлом.Скотту вдруг заходится в приступе истеричного смеха. Он хватает себя за рёбра и смеётся, согнувшись в три погибели, а когда Джон дотрагивается до него, то понимает, что слёзы вновь текут ручьем по его щекам. Джону так гадко на душе от того, что их причина?— в нём. Скотт отпихивает руку Джона, и, кажется, будто бы мост, пусть и шаткий, появившийся между ними совсем недавно, канул в бездну, и Джона ошарашивает сама пугающая мысль о том, что, вероятнее всего, строительных материалов совсем не осталось, и он замолкает, растеряв всё своё красноречие. А Скотт меж тем вновь заводится не на шутку:—?В прошлом?! Ха! Ты только что заигрывал с тем парнем! Я видел, как ты смотрел на него, Джон! Я видел, как ты его гладил! —?В глазах Скотта паника, в голосе?— неприкрытая злость. Всё это время он слушал Джона, навострив уши, чувствуя, как тает его сердце, но жестокая реальность камня о камне не оставила от речи Джона, которую хоть в Библию вноси как дополнительный псалм.Скотт кривляется, продолжая что-то говорить, и Джону снова нестерпимо хочется, чтобы он замолчал?— как молчал всё это время. Поэтому-то теперь наступает его очередь перехватывать руки Скотта. Джон кладет их к себе на колени и смотрит в глаза Скотта без малейшего сомнения и страха.—?Это был не более, чем дружеский совет! —?громко говорит Джон, и из-за его мощного голоса Скотту словно бы съеживается в своих размерах. Он не понимает, о чём говорит Джон, но набрасываться на него у Скотта больше нет сил. У них обоих. —?Мои коллеги заметили твоё отсутствие, потому что я сказал им, что буду с тобой! И один из них, Ник, завёл разговор о том, что не знает, как впечатлить девушку, к которой долгое время питает чувства! Я предложил ему показать! Он сначала смутился, но успокоился, пошутив, что не станет от этого меньше гетеросексуальным,?— Джон не смеется, произнося это. Он серьёзен, как никогда. —?И в этот момент входишь ты! Скотт! —?Джон трясет его за плечи, но, несмотря на новый приступ боли в спине, не отпускает Скотта. —?У меня и в мыслях не было изменять тебе! О чём ты, чёрт возьми, подумал? —?Более мягко спрашивает он, вспоминая о своих грехах. —?Да, до встречи с тобой у меня была пара неудачных романов, но только с тобой я чувствую, что это?— настоящее! —?Он не хочет даже выпытывать у Скотта, откуда он узнал подробности о его прошлых партнерах, да и всё равно это было более неважно. —?Иначе я бы не приходил к тебе домой, потому что каждый раз, каждый раз, когда мы расставались, меня неудержимо влекло к тебе! И, между прочим, я не мог выбросить тебя из головы весь тот год, что мы с тобой не виделись! Я бы не откровенничал с тобой о моей жизни, довольствовался бы дешевыми подарками, если бы мне нужен был от тебя только секс! Я бы не предложил тебе переехать ко мне, не согласился бы приютить тебя в Нью-Йорке! Я не имею ни малейшего понятия, что обо мне тебе наплели, но в ту же самую секунду, когда наши взгляды пересеклись на сцене, я понял, что единственный, с кем я хочу провести всю свою жизнь?— это ты! Это ты, Скотт! Только ты! —?Джон расходится не на шутку, но ещё никогда в жизни он не верит произносимым словам так, как в это мгновение. —?Я бы не стал приглашать тебя с собой, если бы стыдился! Если бы мне было наплевать на тебя!—?О Боже… —?Только и может произнести Скотт в ответ на столь сильный монолог Джона. Он закрывает ладонь руками и качает головой. —?Что я наделал… что я наделал… как я мог так поступить с тобой… Из-за страха потерять тебя… из-за убежденности в том, что я не заслуживаю тебя…—?Скотт… Скорее это я тебя не заслужил… Ты... лучше всех… —?Джона мучают страдания Скотта. —?Скотт… всё нормально… правда, всё хорошо…Скотт лишь яростнее мотает головой.—?Я только что, возможно, оставил тебе на всю жизнь шрам…—?Я всё равно хотел сделать себе татуировку.Скотт ошарашенно смотрит на Джона. Между ними возникает пауза, а потом они дружно начинают смеяться, обнимая друг друга.—?Перестань,?— утешает Джон Скотта. —?Я прощу тебя при одном условии,?— отвечает Джон на немую мольбу Скотта.В глазах Скотта вспыхивает надежда.—?Каком?.. —?на одном дыхании проговаривает он.—?Если ты простишь меня,?— просто говорит Джон.—?Я… —?Скотту хочется сказать ?Я не думаю, что тебе есть, за что извиняться??— глупо, да, после всего-то??Однако вместо этого кивает. —?Я прощаю тебя, Джон.—?Я прощаю тебя, Скотт.И оба вздыхают от облегчения, и у обоих на сердце снова легко и непринужденно. Окружающая реальность вновь обрела свои чёткие очертания, а и пропасть, разделяющая двоих мужчин, исчезла. Было так хорошо на душе, словно они не поговорили, а спасли мир от инопланетной угрозы.Они оба какое-то время молчат, думая о том, что на заднем дворе не так уж и плохо, но вернуться в ресторан им всё же придется,?— к сожалению, увы, они не школьники и не могут улизнуть со скучного урока,?— отбирают и отбрасывают одну сумасшедшую историю за другой, которая бы объяснила их столь длительное отсутствие, пока Скотт не говорит:—?Джон, обещай мне, что мы будем собираться каждый вечер и разговаривать. О чём угодно. Открыто. Без утайки. Без обид. Внимательно выслушивать друг друга. Какими бы усталыми мы ни были.Джон, даже не задумываясь, отвечает:—?Обещаю.И это правда. Джон не сдерживал множество обещаний, но это?— не нарушит никогда.После этого они доходят до машины, на заднем сиденье которого лежит ворох самых разных рубашек и пиджаков Джона и, переодевшись, вместе, держась за руки, входят в ресторан к всеобщей радости заждавшихся. И весь остаток ночи проходит просто замечательно.