Часть 8 (1/1)

Loving can heal, loving can mend your soulAnd is the only thing that I know I swear it will get easier, remember that with every piece of yaAnd it's the only thing we take with us when we dieWe keep this love in a photographWe make these memories for ourselvesWhere our eyes are never closingOur hearts were never brokenAnd times forever frozen, stillДжон зашёл на кухню и, открыв холодильник, достал с нижней полки водку с тоником. Прихватив стакан, он уже собирался выйти в коридор, как его окликнул муж, который всё это время стоял со скрещёнными на груди руками у стола. — Джон, ещё и двенадцати нет, а ты уже пьёшь. — И что? — буркнул шотландец, не оборачиваясь. — Ты можешь хотя бы день воздержаться от употребления спиртного? Пожалуйста, — добавил Скотт с болью в голосе. — Это не твоё дело, Скотт, — отрезал Джон раздраженно и ушёл к себе в комнату. Поставив бутылки на подлокотник, мужчина сел на диван и, бросив безразличный взгляд на задёрнутые шторы, не пропускающие солнечные лучи, включил телевизор как раз тогда, когда начались новости. Не особо вникая в смысл происходящего на экране, Джон, сделав себе коктейль, выпил, с горечью отметив, что напиток уже не доставляет такого удовольствия, как когда-то. В последние несколько лет водка с тоником стала неотъемлемой частью его рациона, и он употреблял её каждый раз, когда принимал пищу, посещал официальные мероприятия, нервничал, страдал от бессонницы или маялся от безделья. То есть практически всегда. Ему и в голову не приходило, что у него есть проблемы с алкоголем и что его потребность переросла в зависимость. Когда он выпивал пару коктейлей, становилось намного легче воспринимать всё происходящее и дожидаться очередной поездки. На фоне антироссийских санкций, критики нынешнего президента Соединённых Штатов, проблем Терезы Мей с Евросоюзом, Джон, пролистал ленту в твиттере и уже собирался написать что-то в инстраграмме, как его отвлёк Скотт, который вошёл в комнату и сел рядом с ним. Джон положил телефон экраном вниз. — Что ты делаешь? — Пришёл посмотреть новости? — У нас есть ещё телевизор в гостиной, спальне, на кухне, на веранде. — Я хочу посмотреть их с тобой. Джон промолчал и снова уставился в телефон. — Джон, прошу, поговори со мной, — в голосе Скотта послышались умоляющие нотки, — мы не виделись друг с другом несколько дней. Я соскучился. — Мне нечего сказать, Скотт, — устало ответил шотландец, избегая взгляда мужчины. — Ой, да перестань! Наверняка произошло что-то интересное за время твоего отсутствия. Расскажи мне, Джон. — Ты слышал, что я сказал? Я не хочу говорить, Скотт, — рявкнул шотландец на мужа, зло посмотрев на него. Скотт, защищаясь, вскинул руки. — Хорошо, никаких разговоров, — сказал он и сел на противоположный конец дивана. Джон закатил глаза, удручённый тем, что муж не понял намека.— Уйди, Скотт. — Что?.. — мужчина непонимающе уставился на него.— Я хочу побыть наедине. — Ты меня прогоняешь? — Ради всего святого, Скотт, посмотри новости где-нибудь ещё! — выпалил Джон, выйдя из себя. — Джон... — Скотт попытался успокоить мужа объятьями, но шотландец грубо отстранил его от себя. В ответ оскорблённый муж покачал головой и, встав, вышел, громко хлопнув напоследок дверью. Джон не то от злобы, не то от досады, сильно сжал в руке стакан, от чего тот чуть ли не треснул. Сделав глубокий вдох, мужчина поставил пустой стакан на место и прикрыл ладонями глаза.Он понимал, что нужно извиниться перед Скоттом, но лишний раз шевелиться не хотелось. К тому же, ему действительно нечего было сказать. Столько лет Скотт был его тихим пристанищем... Сейчас же Джону казалось, что от их любви не осталось ровным счетом ничего, кроме ностальгической тоски по ушедшим дням, и почему-то шотландцу стало казаться противоестественным плакаться в жилетку мужчине, с которым он делил один кров... Это было неправильно, и Джону было прекрасно об этом известно, но ничего поделать он с этим не мог — когда ему хотелось плакать, шотландец начинал беззвучно кричать, опасаясь как бы в таком виде его не застал муж. Он по-прежнему любил Скотта и не представлял свою жизнь без него, но слишком многое переменилось в его душе меньше, чем за пять лет, в том числе и любовь к мужу. Это чувство было невозможно описать, но напоминало Джону желание эмансипироваться от родителей, когда он стал получать приличный заработок. Может быть дело было не столько в том, что годы брали своё, сколько в том, что он впервые наткнулся на душевные преграды и перестал воспринимать себя таким, какой он есть...На панелях он продолжал петь I am what I am, но, откровенно говоря, в голосе скользила неприкрытая фальшь, на которую, к счастью, фанаты не обращали внимания. Джон знал, что если поговорит об этом со Скоттом, то тот утешит его, поможет добрым словом, успокоит его, но шаг навстречу шотландец сделать всё равно не мог. Потому что сейчас для Джона существовал лишь один-единственный человек, который был способен вытянуть его из вязкой трясины отчаяния, в которой он так глубоко погряз. Гарет Дэвид-Ллойд. До того как перестать работать над новыми альбомами, до того как попрощаться со своим персонажем, Малкольмом Мерлином, до того как обговорить с сестрой все детали их новой трилогии, у Джона было не особо много времени на раздумья о валлийце. Но как только у шотландца появлялось свободное время, тоска по Гарету захлестнула Джона, и он заглушал её алкоголем, бездумным просмотром телевизора, расточительными, бессмысленными покупками, глупыми выходками, одноразовыми панелями, панелями и снова панелями... Хорошо ещё, что о нём ещё помнили и приглашали поучаствовать в Джунглях, сняться в рекламе, провести музыкальное шоу... Но валлийца ему всё равно не хватало до ноющей боли в груди, до нехороших мыслей о том, что следующим будет не не то в шутку, не то в отчаяние взятый нож для разрезания бумаги, а настоящее лезвие... Джон до хруста заламывал пальцы на руках, искусал до крови костяшки, до синяков щипал кожу каждый раз, когда осознавал, что Гарета не было рядом...Валлиец стал неотъемлемой частью его самого, тем, без кого мир казался выцветшим, жестоким... С появлением Гарета в его жизни все фрагменты его души сложились в целое, благодаря чему он чувствовал себя полноценной личностью. Ему хотелось перевернуть весь мир вверх тормашками, он был готов примчаться на край света лишь бы помочь незнакомому, но талантливому человеку, напомнить людям о том, что существует нечто, которое выше нашей повседневной рутины, и что жизнь прекрасна и складывается из мелочей, дань которым мы не отдаём должным образом...Но во всё это Джон верил лишь пока Гарет с белозубой улыбкой не заявился однажды днём на пороге их со Скотта дома и не выпалил, что намерен жениться. Джона в тот день словно ударили под дых. Когда Гарет представил ему Джемму, Джон испытал негодование. Шотландец хоть и был геем, но отнюдь не был слеп, оттого ему было неясно, чем валлийца так зацепила эта женщина... В конце концов, Сара была гораздо красивее и привлекательнее её. Но, как говорится, сердцу не прикажешь. Джон взаправду старался быть как можно вежливее и милее при каждой встрече с Гаретом и Джеммой, но, откровенно говоря, даже по прошествии стольких лет, он до сих пор не мог сказать, как относится к жене Гарета. Она нравилась и не нравилась ему одновременно, но объяснить почему именно ни себе, и кому бы то ни было Джон не мог, сколько бы раз ни задумывался об этом. Он думал о том, что ему нужно время, чтобы смириться с тем, что валлиец нашёл словно из ниоткуда Джемму, поспешно женился, как если бы это был вопрос жизни и смерти, стал отцом сначала одного ребёнка, потом другого... Складывалось такое ощущение, будто бы Гарет пытался этим кому-то что-то доказать... Кому-то? Что-то? Чёрт возьми! Джону по-прежнему было нелегко смириться с тем, что им вдвоём было комфортно, что они вместе, что они счастливы и что они любят друг друга сильнее, чем — от этой мысли у шотландца отчаянно сжалось сердце — Гарет Джона когда-то. Шотландцу казалось, будто бы его предали. Это было эгоистично с его стороны, о чём ему было прекрасно известно, как и о том, что это его не касается, что это не его дело, что это жизнь Гарета, и только он имеет полное право распоряжаться ею, что любовь великолепна в любом её проявлении... Но легче от этого не становилось. Джона терзала вина из-за того, что он не мог смириться с тем, что личная жизнь валлийца наладилась, что он обрёл стабильность и что он воспитывает двух прелестных детей и что никогда не забывает о своей семье во время командировок. Каждый раз Джон безуспешно пытался заставить себя посмотреть очередную порцию семейных фотографий Гарета, которые тот выкладывал в твиттере время от времени, но стило шотландцу увидеть их держащимися за руки, целующимися в шею, в щёчку, в губы, как становилось нестерпимо тошно и на глаза наворачивались слёзы. Это было так... так отвратительно с его стороны. Глупый, глупый Джон Скот Барроумэн... В этом не было ничего противоестественного, но от этого он меньше не страдал. Правда заключалась в том, что счастье валлийца с другой отталкивало шотландца. Из-за этого Джон чувствовал себя тошно, его разъедала вина, но он совершенно ничего не мог с этим поделать. С какого такого перепуга его волнует счастье другого человека? Джон не мог пожаловаться на скучную жизнь — наоборот, его график был сумасшедшим. И всё же, и всё же... Да, у него был его муж, Скотт, его родители были живы, а с сестрой они были близки как никогда не были в детстве... Но всё равно чего-то не хватало. Точнее, кого-то. Гарета. И Джон понимал, что в последнее время это сильно бросалось в глаза. Он всё прекрасно понимал, но если с годами Джон перестал зацикливаться на многих вещах и просто-напросто не позволял им коснуться своего сердца, то чувства к Гарету шотландец так и не смог заткнуть за пояс, и тот факт, что валлиец видит каждый день Джемму, а не его, доставлял невыразимую боль. Шотландец даже и не знал, как это назвать... Ревность? Никакая эта не ревность!.. Просто желание, обнять, прижать к себе и никому больше не отдавать, не отпускать. Переплести пальцы и вместе лежать, не думая о том, что мир в эту самую секунду разваливается на кусочки... Все мрачные мысли тотчас же отпадали, стоило только Гарету прикоснуться к Джону, и не имело значения о чём думала та фанатка, которая во время концерта в Глазго, когда он исполнял When you tell me that you love me, прокричала "Love me, John", потому что в этот самый момент он думал о Гарете и ни о ком другом. Даже о Скотте. Джона воротило от самого себя. Что он делает?.. Почему попусту растрачивает время, медленно, но верно деградируя, губя себя алкоголем из-за мыслей о валлийце?.. Ведь вокруг кипела жизнь и в каждом уголке мире люди отчаянно пытались сделать себе имя, а Джон, вместо того чтобы отдать им должное или заняться полезным делом — благотворительностью, да даже банальным выгулом собак, исследованием пешком окрестностей Палмс-Спрингса — сидел здесь и придавался удручающим мыслям в то время как Скотт, его муж, грустил из-за того, что Джон в очередной раз упал в его глазах... Хотелось так много сделать, чтобы доказать обратное и в то же время не хотелось ничего. Абсолютно. Только бы дотянуть до ночи, хотя с бессонницей жить по-прежнему было тяжело. Когда, наконец, наступило время обедать и Скотт позвал его так... тепло... как будто бы совершенно забыл о конфликте с мужем, Джон проглотил гордость и искренне извинился перед супругом, заставив весь остаток дня не думать о валлийце и заниматься всем тем, что предложил Скотт. Даже книжку начал новую читать, хотя ни её названия, ни сути он не понимал... И почему только дни тянутся так бесконечно долго, когда на сердце неспокойно?.. И почему, чёрт возьми, Скотт простил его, несмотря на то что он вёл себя как последний подонок?..***Джон был подавлен, когда агент позвонил ему и сказал, что конвенцию в одном из городов США отменили из-за того, что река вышла из берегов и затопила улицы. Это случалось не впервой, но шотландец искренне удивлялся каждый раз, когда правительство пальцем о пальцем не могло пошевелить, чтобы как-нибудь не предотвратить надвигающую катастрофу. В любом случае, деваться было некуда, и Джон остался дома и разочарованно распаковал вещи. В другой раз он бы обрадовался возможности провести беззаботный денёк дома, но та конвенция для него действительно много значила, потому что на ней должна была состояться ежегодная Точвудская панель в полном составе... Когда его старые коллеги бросали все свои дела и прилетали в США, чтобы не просто пообщаться со своими фанатами, но и, собравшись вместе, обсудить последние новости в ресторане... Каждый раз Джон с нетерпением ждал этого, потому что встреча с ребятами была одной из немногих вещей, которая напоминала шотландцу о том, каким он был раньше и, находясь рядом с ними, Джон не ощущал себя потерянным. Хотя большую часть отведенного им времени мысли шотландца были заняты валлийцем, по которому он тосковал сильнее всех, из-за чего не мог перестать то и дело прикасаться к Гарету на радость фанатам и очередным колкостям Ив в их адрес... Всё это не имело значение, пока Гарет был рядом, один, без семьи, благодаря чему Джон мог воображать, что никакой Джеммы никогда и не было вовсе... Когда валлиец находился на конвенциях вместе с остальными, он редко рассказывал о своей семье, и Джон был искренне благодарен ему за это. Но стоило Гарету упомянуть свою жену, как у Джона непроизвольно возникала гримаса отвращенич на лице, из-за чего ему приходилось отворачиваться и изображать приступ кашля, чтобы другие не заподозрили неладное... Складывалось такое ощущение, будто бы Гарет и не имел ни малейшего представления о чувствах Джона, и шотландец не знал — хорошо это или нет... Как бы то ни было, а остаток того дня Джон провёл, шагая туда—сюда по своей комнате, не испытывая ни малейшего желания ни смотреть телевизор, ни зависать в интернете. Плавать также не хотелось, а мысль о том, чтобы сделать что-нибудь по дому, приводила его в отчаяние... Поэтому шотландец маялся без дела, пока Скотт, закрывшись в своём кабинете, работал. Лишь с большим трудом Джон подавил в себе желание надраться. Все же его не прельщала мысль о том, чтобы весь мир в будущем узнал о том, что он лечится от алкоголизма в клинике. Джон подскочил от неожиданности, когда раздался дверной звонок. Озадаченный, он нахмурился. Вроде бы никаких родственников приютить они со Скоттом не собирались, а почтальоны оставляют бумаги в специальной ячейке перед домом. Глубоко вздохнув, Джон бросил мимолётный взгляд на себя в зеркало и, слегка поправив непослушные взлохмоченные волосы, открыл дверь, совершенно позабыв о том, что для начала было бы неплохо проверить камеры видеонаблюдения или хотя бы посмотреть в зрачок — слишком уж он был расстроен. Увидев того, кто стоял на пороге, шотландец так и замер со слегка приоткрытым от удивления ртом. Гарет Дэвид-Ллойд собственной персоной стоял в белой футболке, шортах и летних сланцах с сумкой, перекинутой через плечо, и широко улыбался. Валлиец приветственно раскинул руки.— ПРИВЕТ! Шотландец не смог выдавить из себя и слова. Он, растерянный, смотрел на мужчину, не понимая, глюк это или же всё происходило на самом деле. Не мог же он напиться и заснуть? Не мог же он мыслить так ясно в состоянии алкогольного опьянения? Сердце Джона отбивало барабанную дробь. — Соскучился, а? — ухмыляясь, спросил Гарет и вошёл в дом. Джон отодвинулся, пропуская его внутрь, по-прежнему храня молчание. Валлиец, поставив сумку на пол, посмотрел на него. — Я был немало удивлён, когда получил от... Но Джон пропустил его слова мимо ушей. Не зная, что на него нашло, шотландец ни с того ни с сего схватил Гарета за грудки и, прижав к стене, поцеловал так отчаянно и страстно, что у валлийца округлились глаза от неожиданности и возбуждения. Губы у Джона были тёплыми, но солёными на вкус. Прервав поцелуй, шотландец, не отпуская, прижался к нему и, положив голову на грудь валлийцу и закрыв глаза, всхлипнул. — Это ты... Газ... это действительно ты... — Конечно, дурачок, а кто ещё?.. — шепотом спросил Гарет, обнимая Джона, чтобы шотландец, не приди Господь, не потерял равновесие. — Но... как же... конвенция... плохая погода... отмена... Гарет улыбнулся и, заботливо приобняв Джона за плечи, отправился с ним внутрь дома — несмотря на то что новый дом был куплен меньше года назад, валлиец знал его как свои пять пальцев — грешок, о котором он старался не распространяться. Усадив беспокойного, всё ещё плачущего шотландца на диван, Гарет сел рядом с ним. Джон уютно пристроил голову ему на плечо. — Газ... — пробормотал Джон, всё ещё не до конца веря в собственное счастье. Или всё-таки сон?.. — Джон, эй, — валлиец слегка встряхнул шотландца, понимая, что если тоже сейчас расклеится от столь долгожданной встречи, то беды им не миновать, и они так и не смогут поговорить как следует. — Всё нормально. Всё хорошо. Я рядом... — Рядом... почему?.. — Не мог же я уехать из США, так и не повидав тебя... Обидно, конечно, что конвенцию отменили, но это да и неважно, так как здесь, с тобой. — Неужели правда?.. — Джон, взяв его руки в свои, трепетно поцеловал их, поразившись до глубины души, до чего кожа у Гарета молодая, не огрубевшая, и это вопреки-то его стилю мачо...— Ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть, Гарет... — заплетающимся языком сказал Джон и вытер ладонями мокрые щеки. — Я уже был готов чуть ли не на стенку лезть от осознания того, что всё полетело коту под хвост и что я так и не смогу провести время рядом с вами, ребятами....— шотландец честным взглядом посмотрел на валлийца. — Провести время с тобой... Господи, Газ... — Джон поднял голову лишь за тем, чтобы осмотреться по сторонам, будто бы ожидал найти кого-то ещё. Он с тревогой посмотрел на валлийца. — Ты, что... один?.. Без детей, без... Джеммы? — последнее слово ему было произнести трудно. Стоило ему вспомнить о жене Гарета, как сразу на душе стало паршиво, и он, отстранившись от Гарета, обнял себя за плечи дрожащими руками и опустил глаза. Вот чёрт... теперь, думая о Джемме, Джону стало неловко, стыдно и даже в какой-то степени противно оттого, что он только что дотронулся до валлийца... Ему стало вдруг нестерпимо больно обнимать его, зная, что он принадлежит другой, той, что дарила ему больше ласки, заботы и любви, чем они друг другу когда бы то ни было, и что они с Гаретом никогда больше не будут так близки, как тогда, до того, как всё это началось... — Джон, Господи, успокойся, — не то с досадой, не то тревогой проговорил Гарет, тесно прижав вдруг мигом стихшего шотландца к себе. — Конечно же я один... — валлиец внимательно посмотрел на шотландца. — В чём дело, Джон?.. Почему... тебя это так сильно тебя беспокоит?.. Разве это так важно?— Я... я не знаю... — потерянно отметил Джон, по-прежнему избегая взгляда Гарета. — Нет, наверное... нет... Просто... — Просто что, Джон? — слегка надавив на шотландца, спросил Гарет. Джон весь разом вдруг скукожился. — Джон... — Просто... чёрт... Газ... всё вдруг так закрутилось, завертелось... столько произошло после твоего ухода из Торчвуда, но я всё равно, до сих пор в шоке... с того, что ты... и Джемма... вместе... что у вас семья, дети... Боже... — Джон отвернулся, покраснев от стыда. — Я отвратителен, я знаю... просто.... не могу ничего с этим поделать... всё ещё... Я знаю, что это не моё дело... что у меня есть Скотт, а у тебя — она, но... когда ты рядом... Газ... миллионы людей пропадают, остаёмся только мы вдвоем... Мне достаточно лишь тебя... Я... даже и не знаю, как выразить это словами... — шотландец переплёл свои пальцы с пальцами Гарета и посмотрел на него с болью, волнением и любовью одновременно. — Может быть... это и неважно... сейчас, по крайней мере... как хорошо, что я... — Джон обнял валлийца за шею. — Что я обнимаю тебя сейчас и могу не думать о том, что я тебя теряю... Что никто не забирает тебя от меня... Что я снова молод, наивен, но непобедимый... Что не было всей этой человеческой грязи, предательств, обмана, неудачных проектов и нереализованного плана о всеобщем благе... Что я по-прежнему альтруист, а не эгоцентричный ублюдок, делающий вид, что мне по-прежнему нравится моя работа и незнакомые люди, окружающие меня... Потому что с тобой я... снова я... снова тот Джон Барроумэн, каким был в нашу первую встречу...— Что ты такое говоришь, Джон... — Я знаю... знаю, Газ... наверное, теперь ты перестанешь со мной общаться... кто я после того, как признался тебе в том, что не могу порадоваться за тебя...— Джон... — Гарет нежно двумя пальцами приподнял подбородок шотландца и, наклонившись, слегка поцеловал в губы. У Джона перехватило дыхание, и он тотчас же притих. Поцелуи Гарета всегда производили на Джона успокаивающее воздействие. — Тихо, прошу тебя... никто не отнимает тебя от меня... — Но Джемма... Гарет улыбнулся.— Мы вместе и мы любим друг друга, это правда. Но это не умаляет мои чувства к тебе, Джон. В конце концов, я до сих пор не знаю её так же хорошо, как я знаю тебя, и мы общаемся с тобой дольше, чем с кем бы то ни было в моей жизни, и чтобы ни произошло... С кем бы я ни был и как бы долго мы с тобой ни виделись, я рано или поздно возвращаюсь к тебе. Потому что я по-прежнему нуждаюсь в тебе, дурак. — Но Джемма... — ещё раз повторил Джон, ощутив покалывание в сердце. — Тебе вовсе необязательно мириться с тем, что мы с Джеммой — одна семья. Если она тебе не нравится, всё нормально, Джон. Ты не обязан любить каждого человека на этой планете, точно так же как и беспокоиться обо всём, что происходит вокруг тебя. Если тебе тяжело, то... я принимаю это, Джон.— Правда?.. Валлиец кивнул. — Всё нормально... И, Иисусе, выкинь из головы мысль о том, что из-за этого ты отвратительный человек. Я не ненавижу тебя. Я никогда бы не смог тебя ненавидеть, Джон... ты один из тех немногих людей, к которым бы я никогда не смог питать отвращение... Ты помог мне встать на ноги в начале моей карьеры, и я всегда буду благодарен тебе за это... Сейчас ты по-прежнему важен для меня, и неважно, что ждёт нас впереди... этого не изменит никто и ничто. — Д-да?.. Ты... ты не невзлюбил меня после моего признания?.. Чёрт... Ты счастлив, и это... прекрасно... Просто... нелегко осознавать, что судьба распорядилась иначе... Я хотел бы быть с тобой... но я знаю... что ты не можешь... и я не могу... потому что... Скотт...— Всё хорошо, Джон, — повторил Гарет и погладил мочку уха шотландца. Тот сразу же растворился в объятьях валлийца.— Главное, что ты сказал мне об этом... Что ты наконец-то признался в своих истинных чувствах. Я принимаю их, и, ещё раз — я никогда не отвернусь от тебя. И ты же знаешь... знаешь, что я по-прежнему люблю тебя.Джон посмотрел на Гарета широко раскрытыми глазами. — Что?.. — чуть ли не задыхаясь, спросил он. — Я люблю тебя, — Гарет одарил его беззаботной улыбкой в который раз за сегодняшний день. — Я тоже тебя люблю, Газ... Спасибо... — сказал шотландец, облегчённо выдохнув. — Ты должен благодарить не меня, а Скотта, — смеясь, ответил Гарет. Джон непонимающе уставился на него.— Что?..— Я и пытался тебе это сказать до того, как ты заставил меня замолчать поцелуем в губы. Скотт позвонил мне с твоего мобильного и сказал, что ты совсем расклеился в последнее время и что раз конвенцию отменили, то я могу приехать в Палмс-Спрингс и провести с вами эти выходные. Он честно признался, в том, что уже всё перепробовал, чтобы изгнать из тебя хандру, но у него ничего не получилось... Он надеется, что у меня получится лучше... Я чуть ли не до смерти перепугался, боясь, как бы ты ничего не натворил, но оказалось всё не так плохо, как я думал...От услышанного у Джона расширились зрачки. Шотландец вскочил с дивана и, быстро поцеловав валлийца в лоб, выскочил в коридор, направляясь бегом в кабинет мужа. Джон распахнул дверь и, ввалившись в комнату, упал перед мужем на колени. Схватив руки Скотта, Джон, прижав их к себе, стал покрывать их поцелуями. Скотт, который до столь неожиданного визита мужчины тщательно рисовал чертеж очередного архитектурного строения, удивленно посмотрел на Джона, искренне не понимая, что на того нашло. — Джон... — сказал Скотт, не зная даже что и думать.— Скотти... прости меня, прости, прости... Я такой болван... Тысячу раз прости за всю ту боль, что я причинил тебе... Прости за то, что срывался на тебя, раздражался по пустякам... Скотт... ты у меня самый лучший, замечательный, и я бесконечно люблю тебя... Скотти... Я... я даже и не знаю, как... отблагодарить тебя... В глазах Скотта заплясали смешинки. Он наклонился к мужу и прикоснулся своим лбом к его, прикрыв от удовольствия глаза. — Тебе не за что извиняться, Джон. Я всё понимаю. И это никогда не ранило меня, что бы ты там себе не возомнил... — Ох уж эти актёры, закатывают драму по любому поводу, — раздался весёлый голос Гарета у порога.Джон поднял голову и посмотрел сначала на Гарета, затем — на Скотта. Последний, услышав шутку валлийца, засмеялся.— Это уж точно, — подхватил Скотт.Джон счастливо вздохнул. — Словно камень с души упал...— Эй, — Скотт легонько дёрнул Джона за плечо. — Помоги Гарету разобрать сумку, а я пока приготовлю ужин. Шотландец поднялся с колен. — Спасибо, Скотт...— ещё раз поблагодарив мужа, Джон вышел вместе с валлийцем. Гарет приобнял его за талию.