Глава первая, она же последняя (1/1)

***Познер очаровывает старшее поколение, этого у него не отнять. Так было всегда: мальчик из хорошей семьи, приветливый и внимательный, не в пример ершистым сверстникам. Много воды утекло со школьных лет, он едва ли мальчик, но эта аура по-прежнему мерцает в присутствии каждой пожилой дамы, медленно но верно располагая к нему даже самую суровую консьержку, кассиршу или, скажем, гардеробщицу в театре.Но мисс Шеперд вряд ли можно охарактеризовать как ?каждую?. Именно поэтому Скриппс так удивлен, когда однажды в воскресенье после полудня, с привычного поста за пишущей машинкой, он видит в окно своего очень хорошего друга (как он привык представлять его кому попало) за увлеченной беседой с упомянутой старушкой.Сам он давно оставил попытки воззвать к здравому смыслу мисс Шеперд, поэтому некоторое время наблюдает идилическую сцену почти с созерцательным восторгом, подозревая, что это одна из тех обыденных вещей, что отпечатываются в памяти. Солнце окрашивает кирпич респектабельной улицы в пламенные оттенки. Окно закрыто, и Скриппсу не слышно, о чем говорят эти двое, он следит за жестами и выражениями лиц как в немом кино. Невероятно, но мисс Шеперд улыбается. Мисс Шеперд, которая еще и обругает вас, если вы по доброте душевной вдруг пожертвуете ей двадцатку или из лучших побуждений угостите домашним пирогом! Дэвид серьезно наклоняет голову; солнце отражается золотым от его коротких волос. Скриппс не обходит вниманием и то, что за все время разговора он несколько раз невзнайчай касается её — то плеча, то локтя в засаленных одеждах, привлекая внимание, как при повседневном разговоре, а на прощание сердечно пожимает руку.Скриппс разминает затекшие мышцы, снимает очки и усаживается лицом к двери. По лестнице взлетает пара ног, дверь распахивается.— Какие новости? — смеется он, раскрывая руки навстречу.— Экономика Лондона в опасности, Дева Мария хочет, чтобы кто-нибудь вмешался и купил любимые капкейки мисс Шеперд (не могу поверить, что у вас не нашлось общих тем), и ты нарушишь её волю, если не совершишь сегодня паломничество в Теско, — тараторит Познер, на ходу выпутываясь из своих пальто и шарфа и, примостившись на колени Скриппса, наконец обнимает его. Скриппс тянется к шнурку, чтобы занавесить окно, в проеме которого они оба как на витрине.— Волю богородицы или волю мисс Шеперд?— Хмм, раз уж тебе приходится полагаться на слова мисс Шеперд в этом вопросе, то не думаю... Знаешь, лучше бы ты оставил как есть, закрытые шторы днем гораздо подозрительней. Такой простор для фантазии...— Это Кэмден. Тут ни у кого нет фантазии.Познер хмыкает, его взгляд падает на разбросанные по столу бумажки.— Много написал сегодня?— Как прошла репетиция?— Туше.Работа двигается медленно, если у тебя есть в довесок настоящая работа в редакции. Жизнь в центре — дорогое удовольствие. С другой стороны, Скриппс подозревал, что, оставь он работу, его писательство бы от этого мало что выиграло, а то и вовсе бы заглохло за неимением нужной искры раздражения от реальности и под натиском всепоглощающей лени.— Предлагаю сделку: ты не спрашиваешь про пьесу, я не спрашиваю про роль.— Отлично. Притворимся, что мы просто два бухгалтера...— ...или агента по недвижимости...— ...или два офис-менеджера, да — и не закончим жизнь в фургоне, — Познер улыбается, но немного нервно. Скриппс долго смотрит на него.— Это не случается в один день, Поз... И она нездорова. Немного не в себе.Познер вздыхает.— Ты же помнишь, что было со мной в колледже?— Это другое, — уверяет Скриппс. — И это не повторится.***Познер единственный, кто не посчитал, что Скриппс ненормальный или полный простофиля, когда началась вся эта история с мисс Шеперд, хотя сам Скриппс склонен был так считать. Он приготовился было оправдываться и отшучиваться, но в тот день Познер шепотом воскликнул с порога:— Скриппси, у тебя золотое сердце! Почему ты не сказал, что хочешь разрешить мисс Шеперд остановиться на твоём участке??Потому что я не хочу?, — чуть не сорвалось с языка Скриппса, но он взглянул в восхищенное лицо Дэвида и ретировался на кухню под предлогом поставить чайник. Так пожилая леди со своим желтым фургоном стала частью их жизни.***— Она любит музыку, — задумчиво говорит Познер за ланчем.— Любит? Это она тебе сказала? Да она колотит мне в окно палкой каждый раз, когда я открываю фортепиано!Познер с таинственным видом щурится вдаль, держась обеими руками за чашку.— У нее какая-то запутанная история. Это связано с верой, я думаю.— У нее все связано с верой. От автопокрышек до кексов к чаю, — Скриппс смотрит на часы. — Мне надо успеть в супермаркет до закрытия, кстати говоря...— Нет, — Познер кладет свою руку поверх его, резко став серьёзным. — Она сказала... Ее что-то гложет, понимаешь? Как будто она... не может себя простить. Говорила про аварию, обрывками. Я не понял, что именно произошло... но на всякий случай рассказал про Гектора.— Про Гектора?— Это тоже случилось внезапно и непредсказуемо. Я подумал, что ей нужно это услышать. Что такие вещи происходят независимо... — он вздрагивает и кутается в кардиган Скриппса... великоват, конечно; благодарно улыбается, когда Скриппс сжимает его руку, и сбрасывает с себя тоску одним легким взмахом головы, как если бы просто поправлял прическу. — В общем, она сказала, что я хороший мальчик, благослови меня Иисус.— Не понимаю, как тебе это удается, — поражается Скриппс. — Мы живем бок о бок несколько лет, и хоть бы раз она что-то рассказала о себе. А я ведь спрашивал.— Я просто знаю, каково это, быть невидимым, — пожимает плечами Познер, — Неприкасаемым, если хочешь.***Мисс Шеперд никогда не спрашивала, но Скриппс старался упоминать при случае, что ?мистер Познер сегодня снова помогает мне со сценарием?. Пожилая леди сначала ограничивалась чопорным кивком из своего укрытия, удивительно, но при мистере Познере она даже не вступала в вечные споры с мистером Скриппсом, настолько подозрительной и настороженной становилась, но это быстро прошло. В то время как ни один житель Кэмден-Тауна со своей искусственной заботой не пришелся мисс Шеперд по душе, Познер, который приходил и уходил, по крайней мере, не докучал ей.Да и едва ли ей приходило в голову что-то иное. Другое дело — соседям.То, что Познер приходил часто и мог остаться на ночь, никому раньше не казалось странным. Они знали друг друга сто лет, и все это знали, и, если кто-то из ближнего круга общих знакомых и заметил, что в один момент что-то между ними изменилось, то им хватало такта помалкивать.Для всех остальных, для коллег, новых знакомых и просто первых встречных Познер был ?очень хорошим другом?Скриппса. Так повелось с той самой вечеринки в редакции.— Дэвид Познер, мой очень хороший друг, — произнес Скриппс, не моргнув глазом, в то время как Дэвид Познер титаническим усилием воли удерживал правую бровь там, где ей надлежало быть. Они начали встречаться не так давно и как раз накануне провели ночь вместе, и после этого такое определение впервые резануло слух как что-то фальшивое, несмотря на то что было чистой правдой. Скриппсу казалось, он буквально мог слышать мысли Познера в тот момент, хотя он ничем не выдавал себя, в отличие от самого Скриппса. А Скриппс просто продолжал слышать не озвученные вслух реплики голосом Познера у себя в голове на протяжении всего разговора, когда кто-то говорил глупость или вел себя заносчиво. Это светской беседе не способствовало, так что он старался не смотреть на Познера. Когда они пересекались взглядами, оба были на грани истерического смеха. Скриппс невольно вспоминал школу.— Напомни мне напомнить тебе не играть в покер, — шепнул Познер, когда они отошли.— Ладно, это всё ведь только чтобы соблюсти приличия. Не все ли равно, кто что подумает?Шампанское кружило голову. Витавший в воздухе секрет оживлял скучный вечер. Это потом скрытность стала утомительной.***Сегодня Познер остается заночевать у него. Скриппс безмерно любит Познера и любит такие вечера, и любит моменты, когда отрешенный голос в ночи возвращает его из сна, в который он, будем честны, слишком скоро начинает погружаться.— Хотел бы я сыграть в одной из твоих пьес.— Хотел бы я... дописать хоть одну из них, — отвечает Скриппс, и с удивлением просыпается. Его плечо свободно, Познер уже лежит на животе, облокачиваясь на постель и глядит на него в темноте блестящими глазами. Скриппс виновато улыбается.— Правда, здорово могло бы выйти? — Познер тормошит его, легонько запружинив кровать.— Ты одаренный актер, — сонным голосом отзывается Скриппс и тянется к нему рукой наощупь. — Это было всем ясно еще со школы.— Ох, твоими бы устами... — с досадой вздыхает он. — Но я, скорее, про то, что почти всех своих главных персонажей ты писал с меня.Скриппс открывает глаза.— Например, кого?— Да хоть того странноватого детектива.Он разочарованно стонет.— Это так очевидно?— Только для меня, честное слово. Я выдаю что-то вроде ?я выглядел бы гораздо старше?, а ты уже ищешь глазами авторучку...Что правда, то правда. Они тогда выбирали себе костюмы и рубашки на свадьбу Тиммса, и когда Познер наконец появился из примерочной с ворохом тряпок, Скриппс возмутился, что он ?сто лет там проторчал?. ?Неправда!? — оскорбился Познер, тут же уронил часть вещей, подбирая их, поймал свое отражение в зеркале и гордо добавил: ?Я бы тогда выглядел го-о-раздо старше!?, подарив тем самым забавную реплику персонажу Скриппса. — ...Не такая уж сложная дедукция. Что? — заинтересованно спрашивает он, поймав пристальный взгляд Скриппса.— Ничего, просто... — Скриппс подпирает щеку и улыбается. — Что-то в том, как ты это произнес...— Да?— ...не даст мне теперь уснуть, — притворно низким соблазнительным голосом заканчивает он.Познер заливается смехом.— Вот как? Ну хорошо! Иди сюда, — он рывком подтягивается к нему. — Только помни, что у тебя практически под окнами не в меру любопытная пожилая дама с очень хорошим слухом...Скриппс на секунду перестает мягко водить ладонями по его спине, и невольно смотрит в сторону окна, затем, с легким укором — на своего партнера.— Перестань, а то все закончится, не успев начавшись.***— Какого цвета пиджак? Какого цвета гребаный пиджак? — вопрошает Скриппс себе под нос, зависнув над машинкой в позе хищной птицы— Что? — развеселившись, переспрашивает Познер со своей кушетки, на которой он коротал время с французским романом, составляя компанию Скриппсу, пока тот работал, в спешке адаптируя свой сценарий для телевидения. Повезло. Неожиданно помог Ирвин, знавший кое-кого наверху, а там заинтересовались его работами.Скриппс умоляюще оглядывается на Познера.— Какого цвета ты хотел бы куртку?— Это правда так важно? Цвет куртки главного героя?— Нет, но меня раздражает, что я не могу определиться. Поменял с зеленой на синюю уже сто двадцать раз.— Тогда я хочу коралловую.— Что? — он моргает; на глазах будто пелена.— Аквамариновую?— Познер, отстань, я не знаю таких цветов, — Скриппс роняет лицо на руки. Он может буквально чувствовать в воздухе жалость, исходящую в его адрес со стороны кушетки. Познер фыркает и погружается в чтение.Какое-то время Скриппс сидит, бессмысленно уставившись в окно, и внезапно его озаряет.— Желтый! — вскрикивает он.— Я люблю желтый, мистер Скриппс, и не вижу в этом ничего дурного, — доносится недовольный старческий голос с улицы. — В этой стране, насколько мне известно, все еще есть свобода цвета...— А иногда кажется, что лучше бы не было, — бормочет Познер, переворачивая страницу.— ...и свобода передвижения, боже, храни Королеву...— Нас что, всегда так слышно? — вполголоса интересуется Скриппс.***— Если будешь кричать, я уйду, — предупреждает Познер, неподвижно глядя куда-то вверх над головой Скриппса.Надо сказать, что насчет свободы передвижения мисс Шеперд заблуждалась. Ей и её транспортным средством заинтересовалась полиция. Не иначе как кто-то пожаловался, потому что никому не было дела до одинокой старушки годами. А всё только стало налаживаться...— Я не кричу!.. — Скриппс тут же осекается, издает возглас досады на себя и отходит в сторону. — Но что я могу сделать? — уже тише продолжает он, размахивая руками. — Только что.. поселить ее прямо здесь. А мне где прикажешь жить?— У меня.Он оборачивается. Познер, заметив, как он уставился, поспешно мотает головой:— Нет-нет. Прости, — он слегка улыбается. — Я знаю, что это слишком эксцентрично для тебя.— Эксцентрично?Если жить с человеком, которого любишь — эксцентрично, то с этим миром явно что-то не так. Но разве не так он считал? Скриппс подходит к нему ближе, и Познер сам неосознанно делает шаг к нему. В его голосе сомнение, но и надежда:— Ну, это может повредить твоей карьере журналиста.— Нет у меня карьеры журналиста!.. — стонет Скриппс и, неожиданно рассмеявшись, с нежностью смотрит на растерянного Познера. — У меня есть только ты. И эти пьесы. У неё, — он кивает на окно. — ничего нет.— Ты... ты все-таки подумай хорошо, — немного испуганно бормочет Познер, зарываясь лицом в его колючий свитер, когда Скриппс притягивает его к себе. — Я не хочу, чтобы ты пожалел... — Мисс Шеперд! — кричит Скриппс и подбегает к окну. Он толкает передвижную оконную раму вверх и высовывается почти наполовину. — Мисс Шеперд! Вы не возражаете присоединиться к нам за чаем? Мы бы хотели кое-что с вами обсудить.***— Но будет ли мне удобно, — жалуется мисс Шеперд. — Не поймите меня неправильно, мистер Скриппс, но ваш дом тесноват. Я с юных лет привыкла к комфорту... Если бы не эти несносные полицейские...— Они оставят вас в покое только, если у вас будет определенное место жительства, — уже в который раз повторяет Скриппс. Познер отчаянными знаками призывает его к терпению.— У меня было столько комнат, просторных! — твердит мисс Шеперд, пропустив его слова мимо ушей. — И парадная зала с лестницей. И... — её взгляд останавливается на стареньком пианино.Скриппс и Познер переглядываются.— Сыграете нам? — просит Скриппс, — Пожалуйста.Мэри Шеперд неуверенно поднимает крышку и касается клавиш почти торжественно, с лукавой улыбкой.— Они хотели, чтобы я играла только на белых клавишах, — гневно говорит она самой себе. — Но это не вся музыка! Это не вся музыка!***В конце этого дня Скриппс думает, что, скорее всего, последний раз бессовестно засыпает в этой постели после на удивление тихой — для довольно бурной — ночи с Познером. В этой настороженности, правда, тоже было что-то очаровательное. Как будто им шестнадцать и нужно прятаться от родителей. Хотя и в свои шестнадцать Скриппс не занимался сексом, а писал рассказы о том, как спасает Познера из огня, от наводнения, от пули, от шпаги (да, времена и декорации варьировались — тут-то вдруг и пригождались знания, полученные от мисс Линтотт), но потом повествование принимало неожиданный оборот, и Скриппс рвал драгоценные откровения на мелкие кусочки, а потом молился в церкви и подшучивал над Познером больше прежнего. В особенно мрачном настроении Скриппс ?погибал?, спасая Познера и предоставлял воображаемому Познеру вволю лить слезы и сокрушаться. По какой-то причине за эти развилки событий было еще более стыдно, чем за самые грязные фантазии, и, как правило, на следующий день Скриппс делился с другом и бутербродами, и домашним заданием, и вообще старался быть мягче и внимательнее, насколько было в его силах.Но не желание быть героем и не желание насолить Познеру привело его однажды с группой журналистов в горячую точку. Он просто... всегда чувствовал, как будто не живет полной жизнью, не делает ничего значимого, не знает ничего о мире за пределами Северной Англии, Оксфорда и, на тот момент, уже Лондона. Смерть Джимми тоже, конечно, повлияла, но только в том смысле, что Скриппс начал впервые задумываться о глобальных конфликтах — задумываться не как об истории, а как о настоящем.Познер не понял. Когда он впервые поверил, что Скриппс собрался туда всерьез, то кричал на него так, что Скриппс опешил: он не думал, что Дэвид так умеет. Но решения своего не поменял. Познер приводил аргументы — каждый оставшийся до отъезда день уговаривал его по телефону, даже приходил домой несколько раз, потом умолял по пути в аэропорт, а потом, на взлетной полосе, вдруг совершенно однозначно брякнул, что любит его.Скриппс впервые захотел остаться, это был удар в сердце — мечта показалась явью. Но рациональная часть мозга, та самая, что некогда портила ему безрассудную юность, подсказывала, что Познер просто всеми силами пытается удержать его. Это разозлило Скриппса.?Дон, это не значит, что... Мне ничего от тебя не нужно. Если хочешь, я никогда больше к тебе не подойду. Если ты останешься. Пожалуйста, мне ничего не...??Конечно, не нужно, ты ведь только что все придумал.?Очень удобно, думал Скриппс, сжав зубы. Ты уверен, что я натурал, а значит, сказать можно все что угодно. Без последствий... А я натурал? Нет, действительно неудачнее время для самоанализа и поисков себя.Познер никогда не стеснялся своих чувств. Вокруг них сновало столько народу — операторы, техники, грузчики, другие журналисты, но слезы текли по его лицу, и он делал всё, что было в его силах, можно ли было его винить. Поэтому Скриппс взял себя в руки.?Мне пора, Поз. Обнимемся??Он только покачал головой и засунул замерзшие руки под полы тонкого щегольского пальто.?Ну хватит. Думаешь, я в это поверю? Ты меня не любишь.? Он не знал, кого именно убеждает.?Нет?, — слабо сказал Познер. — ?Я тебя ненавижу.? — и пошел прочь, и эти слова повисли между ними на долгие четыре месяца.Это после той поездки Скриппс приобрел способность засыпать в считанные минуты даже под звуки бомбежки. После нее и перестал ходить в церковь. Молитвы не спасали от страха, так он понял, что никогда по-настоящему не верил. Как может быть бог, спрашивал он себя, если люди кричат от боли не переставая в местах как это, если гибнут дети? Если кровь и ненависть, если жадность и равнодушие?Как может быть бог, если женщина, которая давала концерты в Альберт-Холле , живет в задрипанном фургоне у него на подъездной дорожке, спрашивал он себя все это время. Пока Познер не указал ему единственный возможный выход.Да, жизнь стала лучше с тех пор. Больше желания участвовать в подобных операциях у него не возникало. Познер, кстати говоря, явился к нему домой в день возвращения, уже под вечер, с подозрительно позвякивающим пакетом. Они не говорили ни слова, просто надирались до бессознательного состояния, и где-то на середине этого мероприятия Познер, видимо чувствуя, что храбрости у него уже хоть отбавляй, а вот способность связывать слова в предложения с минуты на минуту может ему изменить, без вступления, выложил все карты на стол:— То, что я сказал, у трапа... Я говорил правду.— Я догадался, — с трудом ответил ему Скриппс, и Познер пролил немного на себя. — Много думал об этом. Потом.— Я тоже.— Я идиот. П-прости. Надо было тебя послушать... Ты был прав, во всём...Они какое-то время молча наблюдали, вцепившись в подушки дивана, как комната вращается вокруг них. Познер неуверенно прокашлялся.— Я полагаю, мне нет смысла спрашивать...— Есть. — твердо сказал Скриппс и постарался сфокусировать взгляд на нем. — Но давай поговорим об этом завтра. — он оглядел комнату и пнул пустую бутылку. — Когда бы оно ни наступило...Лицо Познера прояснилось, и он закивал, что было ошибкой. Он замер, опустив голову, и прижал ладонь ко лбу. Скриппс аккуратно вынул стакан у него из другой руки.— Так, тебе хватит. Я все забываю, что ты у нас задохлик.Познер попытался еще что-то возразить, но был занят тем, чтобы его не вырвало на ковер, так что просто промычал что-то со сжатыми губами.— Но спасибо за солидарность. И за выпивку, кстати, тоже. Вот... — он подложил подушку на подлокотник рядом с ним и похлопал по ней, Познер с облегчением опустил на нее щеку, и Скриппс, подобрав ополовиненную бутылку коньяка с журнального столика, потушил свет и, пошатываясь, удалился в свою спальню.... Наутро мир был таким дерьмовым, что сначала по сравнению с ним пережитое за последние месяцы ими обоими показалось пустяком. Они начали встречаться вскоре после этого. Познер не спрашивал, отчего Скриппс молчал так долго. Он ни разу не спросил ни о том, что с ним было в Ираке, ни о необычной бездомной старушке, которая вертела им как вздумается, а потом просто поселилась практически у него дома на многие годы. Он принимал все как есть, вежливо здоровался, перешагивал через островки безобразия, отмеченные жужжащими флажками и заходил в дом.Скриппс хотел лишь спокойной жизни с Познером, чтобы никто не совал свой нос в их дела. Познер... Познер как-то обмолвился, что Скриппс дает ему всё, о чем он не смел даже мечтать получить от кого бы то ни было в этой жизни. На лице Скриппса, должно быть, отразилась полная гамма мыслей, и Познер принялся убеждать его, что другие мужчины, в частности, Дейкин, и особенно Дейкин здесь ни при чем, просто он не может представить себе настолько полные отношения с кем-то другим и абсолютно счастлив. Что до всего остального, что ж... Мир неидеален. Но это уже придирки и капризы.— Надо позвонить Дейкину.— Прошу прощения? — но он вряд ли ослышался. И он так и не уснул, черт возьми.— О, так ты не спишь, — Познер запрокидывает голову, чтобы увидеть его лицо и хитро прищуривается. — Пусть все устроит как положено, с документами, — объясняет он. — Нужно, чтобы она была в безопасности и просто спокойно жила здесь, и ни у кого не возникало вопросов. Уладить все формальности. Заставить соцработников делать свою работу, в конце-то концов!— М-м... Почему Дейкин?— Потому что я безработный актер, а ты бездомный писатель, и у нас нет денег на хорошего адвоката. А он у меня в долгу.Долгая пауза над ухом заставляет Познера рассмеяться.— Я помогал ему в одном деле, чтобы добыть информацию. От нее зависел приговор клиентки, — брови Скриппса ползут вверх. — Изображал кое-кого. Прямо с гримом и переодеванием, пришлось потрудиться, но все сработало. На самом деле, мне даже понравилось. Но ему об этом знать не обязательно.Скриппс не знает, что сказать и бормочет:— Я всегда знал, что в тебе есть что-то от детектива, — и получает россыпь веселых щекочущих поцелуев в ответ. — Я позвоню ему утром, — остановившись, решительно говорит Познер. — Потом упакуем вещи, их у тебя не так много. Мебель ты оставляешь, значит, из крупного что? Машинка? И фортепиано, само собой...— Фортепиано я тоже оставлю, — говорит Скриппс быстро, пока не передумал. — Для неё, — поясняет он и смущается.— Дональд, — потрясенно говорит Познер. — Дональд, — повторяет он ласково, и смотрит на него такими глазами, что Скриппс готов оставить старушке хоть все свое собрание книг, коллекцию пластинок, и почку впридачу — чтобы заслужить такой взгляд ещё хоть раз.***Той ночью мисс Шеперд не стало.Вот так: тихо и незаметно, чудовищно несвоевременно — но только для них; с горделивым упрямством, но не без насмешливого смирения; возможно, тогда, когда они занимались любовью, а возможно, пока они мирно спали, или, может быть, в тот момент, когда Скриппс прошлепал босиком на кухню за стаканом воды, постоял там у окна, глядя на улицу и край желтого фургона, допил и прошлепал обратно, нырнул под одеяло, а Познер вздрогнул, схватил будильник и, поднеся его к глазам, пробормотал: "Да бога ради..." — и накрылся одеялом с головой, она ушла из жизни по-английски, легко и независимо.Познеру достаточно было встретиться со Скриппсом взглядом, когда он неслышно прошёл в дом с улицы, куда по обыкновению выглядывал проведать свою соседку каждое утро, и неуверенно остановился посередине, осмысливая и подбирая слова. Познер ахнул и сел на подлокотник. Скриппс взял его за руку, и Познер уткнулся лбом в его грудь.Её больше не было. А значит, не было не единой причины для срочного переезда. Они решили повременить.Так было правильно, принимая во внимание всю сопутствующую похоронам суету. Перед следующим пороговым событием, наверное, стоило передохнуть...Но только вот дни переходят в недели, а недели — в месяцы, пока Скриппс решается заговорить на эту тему.Не последнюю роль играет новая работа, которая занимает всё его время и которой, оказывается, можно дорожить. У Познера карьера также идет в гору, в том числе, благодаря участию Скриппса. Телевидение больше на виду, чем театр, и во всех решениях приходится быть осмотрительными.— Ты всё ещё хочешь этого? — стараясь звучать как можно беззаботнее, однажды спрашивает Скриппс.— А ты? — Познер не без горечи занимает оборонительную позицию.— Да! Конечно, просто... многое изменилось, вот и спросил на всякий случай.Познер терпеливо вздыхает.— Что именно изменилось, Дон, позволь спросить? Для нас.— Для нас?— Да — для нас. Именно так, курсивом и многозначительным тоном. Значит: "для нас вдвоем".Скриппс, ослабив ворот рубашки, вертит головой по сторонам, словно ища подсказки, не находит и наконец устало говорит:— Ты можешь оставаться у меня когда и сколько хочешь и не искать предлога, вот и всё.— Хорошо, — коротко отвечает Познер.— Хорошо?— Да. Хорошо. — Значит, оставим, все как было, — уточняет Скриппс, все ещё чувствуя себя не в своей тарелке.— Да. Ты же этого хочешь? — Нет, вовсе не...— Зачем ты врешь? — мягко перебивает его Познер. Скриппс отмахивается, возмущенный:— Я никогда тебе не вру.— И беречь меня тоже не надо. Я не стеклянный, знаешь ли. Скажи прямо.— Я всего лишь беспокоился, что ты не хочешь ничего менять. Потому что это меня тоже устраивает. У нас же все хорошо? Но если ты хочешь, чтобы я переехал, я с радостью...— Нет, — прерывает его Познер, замахав руками, словно испугавшись. — У нас все хорошо. — он порывисто обнимает его. — Забудь, я просто... Все хорошо, — повторяет он и смеется сквозь слезы. Озадаченный, Скриппс осторожно прижимает его к себе.Слезы высыхают, они пьют чай и листают ноты, смотрят телевизор до десяти часов перекидываясь ленивыми редкими замечаниями, а потом Познер спешно собирается, чтобы успеть на метро — ?с утра репетиция, в семь, можешь представить??, вздох. Поцелуй на прощание внутри, рукопожатие снаружи.Скриппс возвращается в дом и включает повсюду свет. Не так много вещей, которые можно делать в темноте, когда ты один. Уют растворяется в электрическом освещении.Они никогда не вернутся к этому разговору.