9 (1/1)

Двуликий брат поймал все вещи, что Пилар швырнула в глиняный ларец. Он почтительно склонил голову перед набожным братом. Брат ответил тем же. Он поставил на землю тяжёлый механический ларец, и двуликий задержался, чтоб услышать незатейливую мелодию, заигравшую, когда Тернера полезла доставать белые чулки на чёрном поясе, бордовый чокер и розовую фату. Двуликий хмыкнул, и набожный был вынужден его поторопить. Он вручил Пилар конверт с одной единственной картой:Шестерка дисков (перевернутая)— Где вы были? — Спросил Кромвель.— На крыше. — Ответила Ляпис, невольно проверив, на месте ли шпага. — А вы?— В квартиру попал. Ну и конура, скажу я вам. — Там кто-нибудь был?— Да. Похоже, обитатели на месте. Странно, что они не дают о себе знать, пока мы их прикрываем. Было бы любопытно заглянуть в каждую, но сомневаюсь, что владельцы обрадуются.Давным-давно, в те до полной чуждости далёкие годы, когда молодой, наивный Оливер предпочитал общаться с миром цитатами из тьмы писаний, которые ему сперва приходилось, а затем оставалось штудировать, он предпочёл учёбе в Кембридже женитьбу. Случилось это сразу после того, как он утолил жажду своей юридической любознательности познаниями о функциях судебной власти в миру и о том, что так и не ставший совершенным юридический механизм, может, и способен оградить представителей законодательной власти от короля-самодура, как это было с Яковом VI, но не от кальвинского предопределения.— Я с вами солидарна. — Приделав последнюю дверь, Лазурит обернулась к спутнику. — Но другого способа отсюда выбраться я не представляю. Будь у меня крылья, мы бы спланировали с крыши, а так... Последняя шалость? Давайте войдём сюда. Теперь, даже если владелец окажется на месте, мы хотя бы самостоятельно выйдем. — Нет. Я не могу позволить юной леди выбирать дверь, в которую войду.— Почему? — Удивилась Ляпис.— Гейс. Табу. Нельзя.— Какое странное табу. Но вы-то можете выбрать? — Я — могу. — Отрезал Кромвель, и отстранил Ляпис от двери. — Ну что, теперь вместе?— Конечно! Без вас мне грустно.И они, взявшись за руки, вошли.Это была уже совсем не конура. Правильней было назвать конурой покинутый подъезд. Кромвель сощурился.— Неужели даже для вас на этой планете слишком яркое солнце? — Удивилась Лазурит, которую не спасала даже её защита. — Эх, будь с нами мой знакомый Шпат...— Ничего, сейчас привыкну. У меня всегда так.— Неожиданно, да? Я так переживала, что мы не выберемся, а мы выбрались!— Вы лукавите, юная леди! — Кромвель почувствовал, что улыбается. — Или вы забыли, как сами сказали, что это наша последняя шалость?— Я слукавила говоря, что после встречи с владельцем мы сможем выйти. А может, у нас получилось, оттого что вы не стали рваться первым, как в прошлый раз? То есть, я хотела сказать, мы выбрали одну и ту же дверь и вошли одновременно.— Юная леди, вы общаетесь в избыточно сбивчивой, еретической манере.— Что это значит?— Что следить за уместностью своих выражений — целиком и полностью ваша компетенция.Лазурит согласно закивала, пытаясь запомнить сказанное спутником и позже обдумать это в подходящей обстановке. Маршрут очевидно стоило проложить через долину — с виду приветливую и мягкую, но полную всевозможных колючек. Колючки были единственным минусом такого пути. Главное, что ландшафт легко обозревался далеко вперёд, и никак не мог вымотать спутников раньше заката. — Волчцы и тернии. — Зачем-то пояснил Железнобокий.Ляпис опять кивнула. Казалось, они прошли совсем немного, но тени успели пропасть, а затем стать длиннее прежнего. На заброшенном поле им повстречалось семейство заек в каком-то гнетущем настрое. Папа-зая был в небесно голубом сюртуке, мама-зая в таком же голубом, украшенном ромашками платьице с рукавами-фонариками, а их единственный заинька-сын тоже был при кафтане, только морковного цвета.— Добрые зайцы, не подскажете ли, где мы? — Осведомился Кромвель у семейства.— У меня трясутся лапки. Я почти без сознания. — Сказала мама-крольчиха, глядя в сторону гор.— Нужно спрыгать в огород, поискать там что-нибудь на ужин. — Обратился папа-зая к Лазурит. — Хочу голубой кафтанчик. — Крикнул заинька-сынок.— Кажется, они сами не знают. — Озадаченно сказала Ляпис.Папа-зая и заинька-сын остались на своих местах, а мама-зая зажгла две лампады. Она принялась подавать ими какие-то знаки. — Что люди, что зайцы — никакой разницы. — Кромвель удручённо вздохнул.— А я таких не встречала. Ни людей, ни зайцев. — Честно отозвалась Лазурит.— Вы, знаете ли, странная.Ляпис перевела взгляд на Оливера. Он смотрел на неё так, что ей стало не по себе. — Запах воды. Макароны. Огурцы. Кофейник. Муха на окне. Стакан муки. Греча. Щепотка соды. — Страшно забубнила мама-зая, гладя воздух лампадами. — Оно приближается. Оно уже рядом. Ляпис и Кромвель некоторое время подождали, вглядываясь в ту сторону, куда подавались сигналы. Но ничего не происходило, и они оставили семью зайчиков, но долго, очень долго за их спинами слышались голоса:— Бутылка кефира. — Голубой сюртук! — Меня пристрелят. — Батон белого. — Не хочу это носить, меня кроты съедят! — Запекут на праздничный ужин. — ЧЁРТОВА ДЮЖИНА ЯИЦ! Музыка: Michael Nyman Band – Memorial