Глава 7.Ломкая месть (1/1)

13 июня 1193 годаДве фигуры стояли по разные стороны бушующей реки. Два взгляда были скрещены, как клинки, поверх разрушенного деревянного моста. И казалось, сам дьявол наблюдал за первой встречей двух крестоносцев из-за вековых каменных стен крепости Лот. Дьявол был и в мокрой от дождя траве, и в серой мутной воде, и в тёмных тучах.- Значит, вот так ты ждал меня, мой верный союзник? В голосе Плантагенета звенела насмешка, и голос этот легко перекрывал ветер. Издевательский хохот множества глоток поддержал английского короля, но французский не отступил. В молчании он вскинул руки, призывая своих людей, стоявших поодаль, опустить луки и арбалеты:- Клянусь, я взял этот замок и поселения лишь потому, что люди твоего брата осадили их и держали под гнётом! - Мой брат уже за всё получил сполна и не скоро явится мне на глаза, - Ричард холодно улыбнулся. – Но бежать от меня как трус, сжигая мосты, - глупое решение. Я найду тебя. Я всегда тебя находил.- Не я сжёг этот мост, - Филипп сильно побледнел, но упрямый крик его долетел до англичан даже против ветра. – И твои обвинения просто глупы. Может быть, ты и правда повредился рассудком в своём плену?- В том, куда я попал из-за твоего желания унизить меня? Казалось, все обиды, которые не были высказаны, всё сомнение и всё одиночество скопились вместе и более не могли висеть в воздухе. Это они стали мелким колючим дождём, который сыпался и сыпался с неба. - Унизить? Я торопил встречу! Я хотел лишь понять, что стало с тобой и почему…Почему больше ты, кажется, не любишь меня. Тут он осёкся. Нет. То, что должно было быть мирными переговорами после затянувшегося конфликта, постепенно превращалось в другое, в совсем другое и совсем здесь ненужное. В ор и в брань, приправленные насмешками рыцарей. Ни одна, ни другая сторона ведь вовсе не хотела перемирия. Его хотели лишь короли, а может быть, и только один из них. Потому что второй, чьи рыжие волосы липли к лицу, дрожал от почти не сдерживаемой ярости.Плантагенет забыл всё то нежное и сокровенное, что хотел сказать, что горело в груди несколько лет и иссушило её. Кажется, разрубленный узел уже не мог срастись так просто, для этого недостаточно было взгляда на некогда красивое лицо. Потому что… не так он представлял себе возвращение из Палестины. Совсем не так. Он не ждал долгой междоусобной войны с маленьким Джонни, возомнившим себя королём и забывшим сочувственный тон своих собственных писем. Он не ждал огромных долгов и озлобленности, которыми встретили его разорённые острова.Он не ждал осуждающих взглядов прелатов Папской Церкви, недовольных тем, что Иерусалим так и не был взят, и осудивших Плантагенета за жестокость.И менее всего он ждал, что по возвращении в родную Аквитанию он застанет в её границах и остатки армий Джона, и вассалов Филиппа. Теперь уже никакие объяснения о выполнении союзнических обязательств не могли успокоить его. Он увидел слишком много огня, пепла и уже закоченевших тел на виселицах вокруг поселений. Там, где разные армии никак не могли поделить что-то между собой.- Ну же, договаривай, если ты так честен! – крикнул Ричард. – Не для того ли ты явился сюда сам?Филипп Август гордо наклонил голову и ответил по-прежнему отчётливо:- Эти слова я оставлю только мне и тебе. Мои люди восстановят мост, и ты ступишь на другой берег. Тогда мы поговорим. Я хочу посмотреть тебе в глаза и убедиться, что это в действительности ты. Потому что я не узнаю тебя!На последних словах голос его начал падать, и ему стоило огромных усилий сдержать резкий судорожный вздох, слишком похожий на задушенное унизительное рыдание, которое престало лишь мальчишке. Нет, он вовсе не такой видел первую встречу после долгой и болезненной разлуки. Французскому королю становилось дурно, и он остро ощущал, как жжётся на груди под кольчугой проклятый зелёный камень. Продрогший и измотанный, Филипп молил Господа лишь о том, чтобы Плантагенет дал своё согласие. Он ещё верил, что тогда сможет что-то исправить. Прямо сейчас, пока не слишком поздно.Но Ричард слишком ярко видел перед глазами то, во что превратились некогда зелёные, плодородные и благоденствующие аквитанские земли. И теперь бес, который с улыбкой смотрел из-за широкого плеча последнего крестоносца, не собирался удовлетворяться уже сказанным. Король Англии приложил ко рту руки, чтобы голос его звучал особенно громко, и ответил:- Это я плохо понимаю, с кем говорю, Филипп! Кажется, болезнь изуродовала не только твоё лицо, но и твою душу и сердце! Ты стал таким же, как прежние правители твоего домена! Пожалуй, хорошо, что поход я прошёл без тебя!Оскорбление подняло новую волну ярости среди французов. Стрелы полетели на противоположный берег, и такие же полетели навстречу – англичане ждали этого с едва скрываемым нетерпением. Никогда не ладившие, эти два народа теперь готовы были выместить всю скопившуюся злость – ведь удерживавшие их короли более не возражали.Ричард стоял недвижно, не боясь быть убитым или раненым. Мокрые пряди почти закрыли его бледное лицо, а горящий взгляд не отрывался от Капетинга. Казалось, снова, как в самую первую встречу, этот взгляд жёг клеймом. Филипп оцепенел: он тоже не боялся смерти. Более того… он желал, чтобы оба они пали именно здесь, друг против друга, на бушующей реке. Теперь весь смысл за что-то цепляться сгинул. Он опоздал. Они оба опоздали.Прошло несколько мгновений, Капетинг очнулся и отдал приказ к отступлению. - Правильно. Беги от меня. Лучше беги!Это было последнее, что произнёс в тот день Ричард Да-и-Нет. И это последнее было сильнее стрелы в спину.В ту ночь Филипп Август, уже прозванный в народе Кривым, долго смотрел в серебряном зеркале на своё лицо. Давно, казалось бы, погребённая мысль добавилась к его нынешним страхам и сомнениям. Может быть… всё изменилось так именно из-за его увечий? Ведь ничего подобного не происходило, когда он был красив. Тогда… лучше ему было умереть под Акрой. Он заснул, сжавшись и обхватив себя за плечи руками. Только так ему удавалось теперь удержать иллюзию, что он ещё жив.Ричард Львиное Сердце проводил ночь в отбитом замке Лот. Его лихорадило – наверно, от холода и долгого броска к замку. Да, именно из-за этого, а не от той боли, которую он увидел в мутных зелёных глазах, на той стороне реки. Ещё никогда он не чувствовал близости дьявола так сильно. Бечева с крестом начала сильно жечь кожу – так ему казалось. Он снял этот крест и только тогда заснул, так и не разжав кулаков и не сказав ни слова молитвы.На следующее утро началась их последняя война.*Сентябрь, 1198 год- Если есть хоть что-то, что я могу отдать тебе, чтобы ты не забыл меня, когда мы окажемся на поле боя... то возьми это сейчас. Просыпаясь, Филипп Август в первые секунды не увидел ничего. Под утро и под вечер зрение единственного здорового глаза иногда отказывало королю, и в такие секунды сердце его наполнялось особенно липким ужасом. Каждый раз, когда такое происходило, ему казалось, что он более никогда не прозреет. Потом несколько дней или даже недель проходили без приступов слепоты, и страх забывался. Чтобы вернуться позже, чтобы стать еще огромнее и непреодолимее. Впрочем… страх казался почти ничтожным рядом со множеством других чувств. Война с Англией тянулась уже слишком долго. Когда зрение вернулось, Филипп сел и свесил с постели ноги. Снова навязчивая фраза зазвучала в голове, а вслед за ней вернулось воспоминание – как однажды Ричард, разгоняя слуг, герольдов и стражу, ломился в дверь спальни с криком, что принёс королю Франции очень важные известия. От его прохладной кожи пахло тогда дождём, а на волосах не растаял снег.Филипп сжал кулаки, ногти впились в ладони, которые загрубели уже настолько, что он не ощутил ни малейшей боли. Каких же усилий ему стоило подняться, зная, что сегодня он не получит ни единого шанса. Снова. Вся его жизнь в последнее время напоминала пытку, бесконечную и унизительную.Армии вторглись в границы его домена и доменов его союзников слишком быстро. Казалось, эти полчища рыцарей вышли из моря или были принесены западными ветрами – так скоро Плантагенет объединил их вокруг себя. На самом деле, люди эти были всего лишь наёмниками, содержание которых наверняка стоило и без того пошатнувшейся Англии огромных средств. Но… злость была сильнее благоразумия. Не потому ли Ричард вновь счёл лучшим для себя союзником дерзкого головореза Меркадье, о котором по континенту ходило столь много глупых восторженных легенд? Плантагенет так и не явился в Париж. Те ядовитые слова близ Лота остались почти последними из всего ими обоими сказанного. Встречаясь на поле боя, короли едва ли обменивались и парой фраз. Переговоры о мире проводились с посредниками. Никаких рыцарских церемоний и вассальных клятв. Даже Джон Безземельный был возвращён Ричардом в союзники. Видя его рядом с королём Англии, Филипп сразу замечал жадный блеск глаз - глаз дворовой собаки, попробовавшей сырого мяса и не желающей теперь есть размоченный хлеб. Капетинг уверен был, что Ричард тоже это видит. И вместе с тем… не замечает. Просто чтобы показать, что готов простить и принять всех… кроме одного-единственного человека. И этого единственного он заставлял день за днём давиться одними и теми же мыслями о собственных ошибках. Оставленная Палестина. Рыжая дрянь, из-за которой исчезли письма. Попытка встать между Ричардом и Джоном. И столь долгое безропотное ожидание пополам с наивной верой в то, что и на этот раз судьба будет милостива. Нужно было мчаться. Навстречу, в Марсель, самому, отправив к дьяволу всё прочее. Король Франции всегда был храбрым. Что стало с ним теперь? Что он сотворил? И почему именно тогда, когда на Ричарда, кажется, упало слишком много, и тот запас умения прощать, который дала ему природа, был окончательно исчерпан – исчерпан ещё сильнее, чем английская казна? На его столе лежало письмо, официально подписанное новым Папой, Иннокентием, и доставленное прямо сюда, под едва удерживаемый городок Мант. Шестое, а может быть, и седьмое послание. Король Франции должен был прочесть его ещё вчера. Прочесть и смиренно склонить голову, каясь в совершённом грехе. В десятках грехов.Моими устами глаголет не только Господь, но и твоё королевство, Филипп. Дай свободу несчастной принцессе Ингеборг. Твоё супружество с Агнесс Меранской незаконно и лишь продолжает ту цепь ошибок, которые ты совершил за годы правления. Если ты не вернёшься в лоно Церкви, тебя ждёт беда. Множество бед, которые не оставят и следа от твоей счастливой благополучной жизни. Думаешь, забыты все те подозрения, что тенью витали над твоей упрямой головой с самых юных лет? Интердикт на Францию ещё не был наложен. А эти слова были в том или ином обличии в каждом письме. Этими словами короля призывали к порядку и смирению, как призывают заигравшегося юнца. Других слов у Папы для него не находилось. Казалось, Святая Церковь забыла, что Филипп Август тоже брал Акру. И, конечно, она даже не подозревала, какую цену ему пришлось заплатить. Чего лишиться. Потому что такую плату церковь могла назвать лишь очищением от грехов и наивысшим из благ.Постепенно он всё проклял, но так ничего и не забыл. Его ночи, ночи нежных снов о прошлом, были сродни ещё одной пытке. Истаивая, они оставляли сгустки боли от груди до горла. А более всего Филипп Август ненавидел теперь своё отражение. Во всех резиденциях были сняты все серебряные зеркала. Король Франции уже сам не помнил собственного лица. Но другое лицо он помнил очень отчётливо. Как оно, это лицо, склонялось над ним, как светлая щетина колола подбородок в первые мгновения поцелуя. Потом ощущение стиралось, а ладони касались скул и забирались под волосы. Он забывал об этом лишь в короткие минуты – когда делил ложе с Агнесс. Той самой Агнесс, которую ему приказывали изгнать прелаты. Агнесс тоже была рыжей – но оттенок её волос не был бесстыдно ведьминским. Эти локоны напоминали скорее мёд. А звуки голоса похожи были на трель птицы… кроме тех мгновений, когда, резко сжимая узкие плечи, король овладевал ею. Она никогда не противилась, если он был груб. Казалось, она вообще не умела противиться. Может быть, её пугало уродство супруга, но даже об этом она молчала. Эта девушка, сотканная из дождя и ломких солнечных лучей, была последней находкой матери. Последней попыткой загладить вину перед сыном. Попыткой, впрочем, неудачной.Адель Шампанская не жила более близ сына и не следовала за ним в каждый военный поход. С того дня, как Ингеборг Датская смиренно вручила Филиппу украденные письма, он почти не говорил с матерью. И она, старая королева, стала для Капетинга ещё одним источником болезненных воспоминаний. О том, с какой лаской провожала его на коронацию. О том, как на пиру в Реймсе прошептала: ?Храбрый и добрый. Внимательный. Немного безрассудный…. Пригласи его остаться?. О том, как после первого предательства сидела рядом и гладила его по спине, сказала: ?Те, кому ты правда нужен, - простят. А другие... зачем тебе жалеть о них?? Она всегда была мудрой – его мать. И всегда держала ключи от его сердца. Все, кроме одного, самого главного – он так ей и не достался, как не достался ни одной из приводимых ею королевских невест. Осознав это, она покинула Париж и занялась устройством аббатств на западе и востоке домена. Он сумел убедить её в том, что более не нуждается в её любви. Ни в чьей любви. Оставалось только убедить в этом себя.Именно поэтому он, стиснув зубы, вёл эту долгую войну с Плантагенетом. Хотя уже почти не верил в то, что победа что-то ему даст. Сегодня он снова отправлялся в бой под Жизором. Туда, где осталось гниющее корневище Вяза Земли и Неба.*Утром, вблизи захваченного Серифонтена, Ричард провожал мать. И это грызло его изнутри: в последнее время они были неразлучны. Из сражения в сражение она шла за ним. И лишь сейчас, перед стремительным решающим броском, он уговорил старую королеву уехать. Больше всего он боялся, что она попадёт в плен или будет убита.Странно… но даже в детстве Ричард не испытывал такой острой потребности в том, чтобы она была рядом. Чтобы видеть её утром и говорить с ней вечером. А ныне, начиная с возвращения из плена, эта потребность стала зависимостью. Просто потому, что все прочие уже не занимали в его жизни никакого места. Он остался один на пустой дороге. И вокруг свистел ветер.Ветер этот унёс Беренгарию. Молодая правительница давно жила на островах. Она чувствовала, что ничего не сможет дать супругу, и вспышки его раздражения, сменявшиеся равнодушием, лишь мучили её. Понимая это, он развязал ей руки.Ветер унёс Джоанну – она стала женой Раймонда VI Тулузского, сына старого графа. Сын мало напоминал отца – именно этот рыцарь с искренним благородством сопроводил вдовствующую сицилийскую королеву из Палестины, не раз защищая её от опасности. Вскоре проницательная Алиенора Аквитанская предложила Ричарду устроить брак и наконец пресечь вражду с Тулузой. Теперь, когда прежний правитель был мёртв, ненависти к нему пора было угаснуть. А мёртвым пора было самим хоронить своих мертвецов – так говорила мать. Ричард понимал, что брак этот, похожий более на акт продажи, едва ли сделает сестру счастливой. Он ждал отказа, осторожно передавая ей предложение матери. Готовился принять гнев и попросить прощения. Но неожиданно Джоанна согласилась.- Почему, Джо? – спросил тогда он.- Я устала. Я хочу забыть всё. А он… причинит мне меньше боли, чем другие.Более она не сказала брату ничего. А теперь её не было рядом.Ветер унёс многих старых друзей. Умер на Кипре славный Ги, так и не вернулись десятки из тех, кто сопровождал Ричарда с ранних лет. А ещё раньше ветер унёс врага. Не стало хаттинской лисицы – лихорадка всё же заставила Салах ад-Дина сгореть. И гнев овладевал королём Англии при мысли, что все эти потери он мог бы простить, примириться с ними. Мог бы даже почти и не заметить их, если бы только…- Держись. Храни тебя Господь, милый. Я буду тебе писать. Он не слышал. А мать повторяла раз за разом одни и те же заученные фразы. Будто забыла, что сын давно вырос и что эти убеждения ему не помогут.... если бы рядом был один человек. - Я скоро вернусь, - руки в тёплых меховых перчатках сжали его большую ладонь. – Англия уже не требует такого сурового надзора. Я разъясню Джону всё, что ему дозволено… - она сделала паузу. – И что не дозволено. Больше он не посмеет нарушить моих запретов. Ричард кивнул. Напряжённый, он смотрел на её совсем не изменившееся за прошедшие годы лицо. Мелкая дрожь сковывала плечи старой королевы. Дрожь скорее нервная, чем вызванная ветром, который всё вился и вился вокруг крепости. Плантагенет хотел помочь ей сесть в карету, но она неожиданно крепче стиснула его руку:- Если я один раз попрошу тебя быть честным со мной… ты будешь?- Я всегда честен с тобой, - хрипло откликнулся он.- Тогда ответь. Ты хочешь отомстить ему?Он понял, о ком она, хотя имени не прозвучало. Ричард закусил губу, промолчал, сжал кулаки вокруг её тонких пальцев. Спохватившись, что причиняет боль, ослабил хватку и понуро отступил на шаг:- Я устал. Я хочу забыть всё. Ричард Львиное Сердце произнёс те же слова, что и сестра, но даже не осознал этого. А Алиенора Аквитанская узнала их сразу. Потому что ответ дочери, проданной уже во второй раз, день за днём звучал в её голове.- Это пройдёт, милый. Ты излечишься.Ни один из них не поверил. Они попрощались почти в полном молчании. Поднявшись в замок, Ричард не стал смотреть в окно на уезжающую карету. Впервые за очень долгое время. Именно в эту секунду он почему-то почувствовал не горечь, а облегчение от отъезда своей матери. А вскоре к замку начали собираться те, кого он должен был возглавить. И, уже полностью вооружённый, он вышел на открытый широкий двор.Почти сразу из толпы рыцарей навстречу ему выступил высокий жилистый мужчина с темными всклоченными волосами. Свой шлем он держал в руке, а светло-серые глаза под густыми бровями блестели знакомым оживлением:- Ветер несёт запах страха. Французы сегодня побегут. Просто не терпится, кони рвутся в путь!Меркадье был знаком Ричарду уже многие годы. В прошлом наёмник Генри Молодого, а ныне – верный солдат нового короля. Простолюдин. Только солдат. Иначе он себя не называл, отказываясь и от благородных титулов, и от рыцарского звания, и от богатых подарков. Меркадье, казалось, был человеком лишь в боях, а в мирное время, становился птицей или волком – настолько обострённо он ценил свою свободу и настолько не любил оставаться в четырёх стенах. Иногда Меркадье пропадал, но рано или поздно являлся с неизменным полупоклоном и неизменной усмешкой на узких губах. В последнее время он был при своём короле почти постоянно, готовый примчаться по первому звуку боевого рога. Ричард любил его – хотя они были почти одного возраста, в нём Плантагенет теперь видел себя прошлого. Себя, не знающего горя, отчаяния и потерь. Себя, живущего битвой и только битвой. - Да, мой друг. Я… тоже жду этого.Ещё больше он любил Меркадье за слепоту. Тот, далёкий от нежных чувств и почти всегда предпочитающий влюблённости хорошую драку, не замечал глухой бездны, которая давно уже сомкнула свои своды над венценосной головой английского короля. А даже если и замечал временами, то объяснял мрачность и вспышки ярости следами пережитых боёв. А вовсе не любовью к тому, кто прямо сейчас отнимал у англичан Жизор и Вексен. Любовью, лежащей с раздробленными и переломанными костями, но всё ещё живой.Вскоре звуки боевого рога заполнили ветреный, дождливый воздух. Английские всадники ринулись прочь со двора, копыта их лошадей нещадно топтали мокрую, усталую землю. Король скакал впереди, и лицо его, обветренное и постаревшее, было почти серым.*Ветер и дождь недолго терзали земли близ Жизора. К тому моменту, как столкнулись две армии, чистый и острый воздух помутнел: откуда-то из самых тайных ущелий, со дна реки и из-под умирающих осенних трав поднялся густой туман. И туман этот приглушил все звуки смерти – конское ржание, звон стали, крики, хрип, хохот и стоны. Филипп не ждал этого нападения – англичане просто разрубили белую мглу и начали брать отряд в кольцо. Смятые ряды французов едва успели восстановить боевое построение – но и это помогло мало. Очень скоро Капетинг понял, что не может определить даже численность врагов – казалось, они были повсюду. И король сделал единственное, что мог сделать, - приказал прорываться с боем к крепости. Той самой, возле которой когда-то срубил проклятый Вяз. Нужно было взять её. И может быть, тогда…Устремляясь вперёд, он рассекал одного за другим всех, кто пытался удержать его. Алые плащи и знамёна падали на влажную землю и пачкались кровью, цвет их становился ещё насыщеннее, а золотое изображение льва темнело. Верные рыцари бились рядом. Французы жались друг к другу, но именно это сейчас позволяло им почти не терять людей – лишь изредка кого-то поражала стрела, одна из тех, которые пускали затаившиеся английские лучники. Мучительно медленно, но французы продвигались вперёд, и врагам никак не удавалось замкнуть своё кольцо – теперь Филипп наконец сумел понять, что на самом деле противник уступает в численности.Всё время Капетинг мучительно искал глазами знакомую фигуру. Он понимал, что едва ли отличит Ричарда от прочих англичан – в сражении король всегда предпочитал оставаться одним из многих. Узнать его можно было лишь по рукояти меча, а для этого он должен был оказаться близко. Так близко, что бежать будет поздно. Впрочем… Филипп и не хотел бежать. Сам он не снял своего гербового плаща, и уже это выдавало его, делая очень желанной добычей для самых верных Плантагенету людей. И каждого броска король Франции ждал с холодным спокойствием. Чтобы тут же напомнить любому англичанину, что вовсе не уступает по силе их сюзерену. Напомнить и заставить никогда уже не подняться с травы. Наконец цель была достигнута – Филипп ступил на мост через бурную широкую реку. За рекой ждала крепость.… Призрак восстал из ниоткуда – Капетинг просто увидел блестящие безумием серые глаза совсем рядом. Меркадье на своей чёрной лошади бросился на него, и их мечи скрестились. Изящное древнее оружие благородного французского короля и кованный из самого простого, грубого и тяжёлого металла клинок лучшего воина Ричарда.Ненависть и отвращение заставили Филиппа ощутить тошноту. До сих пор он не мог объяснить себе, почему именно этот человек вызывает в нём такую неприязнь, граничащую с брезгливостью. А противник ухмыльнулся, с силой подаваясь вперёд и натягивая второй рукой поводья лошади.- Вот мы и встретились снова, предатель.Филипп не хотел биться с ним и слышать колкостей и брани, которыми его осыпали. Стискивая зубы, он раз за разом пытался пробить умелую ловкую защиту. Но, казалось, это было невозможно. А может быть…- Ты стал бежать от боёв и потерял сноровку, - насмешка в низком голосе Меркадье была почти физически ощутимой. – И почему сэр Ричард так восхищался тобой?Упоминание этого имени стало болезненнее случайно полученной раны в левое предплечье. Филипп на миг замер и тут же едва не лишился оружия, а вместе с ним и кисти. Его спасло лишь то, что тело помнило больше манёвров, чем пошатнувшийся разум. Огромным усилием он вернул самообладание и атаковал сам, на этот раз задев противника клинком прямо по лицу – Меркадье почти всегда дрался без шлема, и это было ещё одной из его странных привычек. Защищая глаза, он рефлекторно качнулся назад, и Капетинг понадеялся воспользоваться этим… Но манёвр не удался: вновь слух разрезал звон столкнувшихся мечей. А на залитых кровью губах врага играла всё та же усмешка:- Наверно, мой король будет приятно удивлён, если получит сегодня твою голову. Знаешь, я тренируюсь с ним каждый день.На этот раз Филипп ни на секунду не дал себе сосредоточиться на боли. Фразу ещё не проглотил туман, а король уже рванулся вперёд, крепко сжимая коленями бока лошади, прикрываясь щитом и нанося удар такой силы, что засвистел воздух. Он точно знал, что снесёт голову своему противнику, что увернуться будет просто невозможно… Но где-то за пару мгновений до этого Меркадье вдруг вскрикнул. Лошадь стремительно развернулась, увлекая всадника назад - с такой скоростью, что он превратился в размытое пятно.Впрочем… и пятно, и всё, что происходило вокруг, Филипп Август видел лишь в течение нескольких расколотых холодных секунд. Спасительный мост, который переходили французы, не выдержал тяжести десятков лошадей и закованных в кольчуги воинов. Три деревянных опоры сломались почти одновременно. И король Франции вместе с большей частью своего отряда упал в реку.Падая, он отчётливо различил всё ту же усмешку на губах своего недавнего противника, застывшего на берегу. А потом вода мягко приняла его в свой плен… и в первую секунду он возблагодарил за это Господа.*Ричард Львиное Сердце ненавидел сражения, подобные этому. Да, его отряд был значительно меньше тех сил, которые двигались с Филиппом. Да, англичане находились на несправедливо отнятой у них земле. Но преследовать и атаковать, пользуясь сгустившимся туманом? Брать в кольцо и приказывать пускать стрелы на поражение? И использовать арбалеты – оружие куда более смертоносное и болезненное, чем луки?Нет. Что-то внутри него не хотело признавать этих… подлостей? Как легко было перепутать это слово со словом ?хитрость?… Всё это годилось, когда на карте стояли Иерусалим и вера, Гроб Господень и мир в Святой Земле, а противниками были неверные. Годилось, чтобы защититься любой ценой… но не подходило, когда христиане шли на христиан. Король Ричард должен был отказаться от лёгкой, до смешного лёгкой победы… но он не отказался и под торжествующий крик Меркадье скомандовал к атаке. Может быть, слово ?месть? всё ещё было выжжено в его рассудке клеймом… А может быть, он никак не мог вспомнить всё то, с чем жил долгие годы и что делало его сильнее других. Сейчас – в ту минуту, когда французские рыцари падали к его ногам, продолжая цепляться за свои штандарты, он чувствовал, что никогда ещё не был таким ничтожеством. И от этого улыбка отчаянного безумия шире раздвигала углы его рта, а взмахи оружия становились быстрее. Вгрызаясь в туман, он искал среди врагов только один силуэт… Его преследовала иллюзия. Иллюзия, что в этом бою всё раз и навсегда будет кончено.Филиппа Августа он увидел на мосту – когда сам уже потерял лошадь и бился пешим. Увидел, как Меркадье теснит его вперёд и как отчаянно они бьются. Увидел, как короля Франции ранили в плечо. А потом всё утонуло в криках и грохоте. Это было как хлопок чьих-то огромных ладоней. Мост упал за считанные секунды, и бурное течение жадно приняло эту дань. Но если одни рыцари, забыв о сражении, с криками ринулись к крутому берегу в надежде спасти товарищей, то другие уже спустя несколько мгновений подняли свои клинки. Бой, похожий на проклятую звериную пляску, возобновился. Плантагенет уже не участвовал в нём.Он видел, что не все упавшие пошли ко дну и особенно отчётливо видел, что некоторых течение волочёт вперёд – они противятся ему, а оно швыряет их о камни, тут же толкая дальше, не давая удержаться. Кто-то терял сознание, кто-то ещё бился, сбрасывая шлемы, плащи и всё возможное вооружение, глотая мутную воду и тщетно пытаясь выплыть. И всё это по-прежнему застилал густой белый туман.- Сэр Ричард!Кто-то звал его, кажется, это был Маршал или Меркадье. Но Плантагенет уже не слышал их. Не дожидаясь, пока оруженосец приведёт коня, Ричард бросился к воде и побежал вдоль её течения. Мимо своих и чужих людей, мимо перепуганных лошадей. Он всё всматривался и всматривался в лица и одеяния тех, кого выволакивали на берег, в большинстве своём уже мёртвых, глядящих на него выцветающими глазами рыб. Филиппа среди них не было. Не было его и на середине реки, где ещё оставались люди.Никого и ничего более не слыша, Ричард ринулся вперёд. На ходу он скинул плащ, открепил от руки и бросил в траву свой треугольный щит, сорвал с себя шлем и наконец расстался с мечом. Взор его бешено метался по воде, где попадались иногда человеческие силуэты. Нередко он видел и даже узнавал своих людей, но и мимо них нёсся прочь, не слыша и не слушая мольбы о помощи. Он успевал различить, как некоторые, окончательно ослабнув, тонули, - и тут же бежал ещё быстрее, пока наконец…Филиппа вышвырнуло к плоскому камню с заострёнными краями – а может, он смог вцепиться в него сам. Узнать короля Франции можно было лишь по плащу. Плантагенет заметил едва видимые гербовые лилии на пропитавшейся водой синей ткани в то мгновение, когда тело снова соскользнуло в воду и исчезло. В ту же секунду он уже ринулся вниз, почти скатываясь со склона на берег, а оттуда – в воду.Капетинга оттащило от середины реки, и в несколько шатких, тяжёлых шагов по каменистому дну Ричард достиг его. Только на одно мгновение заметив вскинутую над поверхностью и тут же пропавшую руку, он бросился вперёд. Подхватить и удержать оказалось ещё труднее, чем просто приблизиться – тут же река как будто ускорила свой бег. Рёв течения становился почти невыносимым и давил на уши. Уже он один мог опрокинуть и поволочь дальше. Ричард на секунду зажмурился – все его силы сейчас уходили на то, чтобы стоять на месте или почти на месте и удерживать голову Филиппа хотя бы немного выше воды. Один неосторожный шаг – и он споткнулся, пошатнулся, ударился рукой о камень. Кольчужная перчатка, служившая много лет, тут же лопнула, и камень впился в кожу. Плантагенет с трудом восстановил равновесие и вновь крепко прижал французского короля к себе, пачкая кровью его плащ. Пока он старался просто не думать о том, что Филипп без сознания и голова его безжизненно опущена. А потом, когда способность дышать частично вернулась, он сделал несколько тяжёлых шагов к берегу. Теперь его падение стало бы смертью для них обоих. Он не молился Господу и не звал дьявола, который в последнее время совсем перестал казаться страшным. Единственное, что билось в его раскалывающейся голове, было: ?Не умирай. Не умирай прямо сейчас?. И слова эти, равно как и то, что за ними стояло, пришли резко, убив всё, что случилось за последние несколько лет. Может быть… именно поэтому он дошёл.Опустив Филиппа на берег, Ричард рухнул сам и не знал, сколько пролежал так. На самом деле прошло меньше ничтожной минуты – а он уже приподнялся и склонился к Капетингу. Так близко, что всё же различил слабое дыхание, а под ладонью, лихорадочно скользнувшей к закрытой кольчугой груди, - едва уловимое биение сердца. Король Франции не разделил судьбу храброго Фридриха Барбароссы. Возможно, его спасло то, что кольчуга была совсем тонкой и лёгкой, такой, в каких обычно не отправляются в серьёзные битвы. А возможно…При первой же попытке надавить на грудь Филипп застонал, резко дёрнулся и начал откашливать воду. Он так и не открыл глаз и почти сразу снова упал назад, запрокидывая голову. Плантагенет, осторожно поддерживая его за плечи, вглядывался в почти абсолютно белое лицо. Сейчас, в минуты беспамятства, уродство, оставленное болезнью, казалось, пропало. Черты стали походить на прежние – гармоничные и прекрасные. Выцветшие ресницы дрожали. И только волосы, совсем короткие и жидкие, напоминали о том, что юный правитель, которого когда-то полюбил Ричард Львиное Сердце, умер под Акрой.- Филипп…Теперь даже ресницы не дрожали. Дыхание выровнялось, но король Франции больше не двигался. Плантагенет склонился ниже, согревая дыханием его губы, гладя кончиками пальцев скулу:- Прости меня.Поцелуй был совсем коротким. Ричард отстранился, но так и не убрал руки. Он знал, что едва остынет пыл боя, французы бросят все силы на поиски короля и дойдут до этого места. Оставалась минута или две. И за это время он мог уйти. До того, как Капетинг очнётся и... - Ваша светлость!Меркадье сбежал по склону с лёгкостью дикой кошки. Взгляд его замер на застывшем лице французского короля:- Не верю! Вы взяли его в плен? Неужели…Ричард поднялся на ноги и шагнул навстречу своему воину. Невольно он подумал о том, что Меркадье мог увидеть что-то, не предназначенное его взору. Когда король Англии заговорил, голос его звучал хрипло и надтреснуто:- Мы уходим. - Но…- Мы уходим, - властно повторил Ричард и спросил: - Давно ты здесь? Что ты видел?Серые глаза встретились с его глазами. Меркадье, казалось, колебался. Пальцы его комкали край сухого плаща. Он не был в воде и никого не вытаскивал оттуда. Он был в бою и считал это правильным. Ричард не собирался его упрекать, его волновало совсем иное. Он ждал ответа.- Ничего, что бросило бы на вас тень. Вы же знаете, я никогда не предам вас. Каким бы вы ни считали меня и за что бы ни судили.Некоторое время он помолчал, потом с усилием продолжил:- Если я в чём-то и понимаю, кроме войны, то только в верности. Возненавижу тех, кого ненавидите вы… и прощу тех, кого вы не научились ненавидеть. Клянусь.Трудно сказать, что пряталось за этими словами. Но Ричард удовлетворился ответом. Вдали заржали лошади, и Меркадье вздрогнул:- Это французское ржание, мне ли не знать. Уйдём.Они спешно поднялись по берегу и скрылись в зарослях, где Меркадье успел спрятать плащ, щит и меч короля. Плантагенет не оборачивался к воде. И старался не думать о том, как и почему поступил. В этом бою англичане взяли около двухсот пленных и закрепили за собой Жизорскую крепость. Но Ричард Львиное Сердце, кажется, его проиграл.